Ряд 3. От детства к песням
FILA 3. DE LA NIÑEZ A SU GARGANTA
У меня есть такая идея, что наши истории пишут наши голоса, которые модулирует сама жизнь. Это происходит таким же образом, как наш опыт формирует наши черты лица, прорезает морщины, создает присущее нам выражение. А у тех, кто поет, звучание их голосов является отражением их биографии, длинной тесситуры их дороги, акцентом их эмоций, тремоло их путей, тембром души.
Они поют о своей борьбе до крови, до пота и слез. У голоса есть история жизни. Конечно, на это влияют факторы анатомического характера, но очень заметные отпечатки накладывает также все пережитое. Эдит Пиаф даже сказала, что если бы не все то, что она пережила, она бы не была Пиаф. Я верю, не сомневаясь в этом утверждении, я верю в это с глубокой убежденностью. Поэтому у нее был артистический голос, созданный из холодных уголков Парижа, голос беспомощного соловья, каденции которого, казалось, взлетали, чтобы позировать для акварелей на Монмартре. Пиаф пела с жадностью. И из ее груди она извлекала такое вибрато света, исходившего из черного колодца ее одежд, как будто темные одеяния символизировали цвет ее страданий, проявлявшихся на ее лице и руках в поисках надежды. В ее глазах плескалась мечта, как попытка безнадежного побега.
И с чувством голода будет петь ребенок из семьи, переживающей трудности, одной из которых является единственная комната, где он ютится вместе с родителями и братьями. Но его голос в школьном хоре останется светлым воспоминанием, уцелевшим в трудных заботах той серой Испании.
У Рафаэля не один голос, их много; так же, как было много этапов его напряженного существования. Он должен знать об этом лучше, чем кто-либо, гораздо лучше, чем тот, кто пишет о нем. Он слушает себя. Пеман написал, что у Рафаэля голос человека, шпионящего за самим собой. Как хорошо сказано! Как это точно, Пеман! Как хорошо ты услышал Рафаэля! И при помощи этого голоса он протянет мост от бедности скромной семьи к счастливому берегу, на который высаживаются только избранные. Этот голос хранит ключ к освобождению всей семьи. Он разрушит стены, которые в противном случае, вероятно, были бы несокрушимыми. Этот голос будет петь изо всех сил, пока не заслужит для себя часть жизни, находящуюся в стороне от предназначенной подавляющему большинству. Это самая ценная часть. Крутой и дорогой берег привилегированных.
Хосе Мария Фуэртес разместил ссылку и фотографию этой главы
в русском переводе на нашем сайте.
Головастик, который поет «Tani» отцу Эстебану, перейдет от детства к песням. Он начнет петь звездам. Но взамен он получит монету, имеющую самую высокую ценность: он уже не уйдет полностью из этого мира.
В начале это был голос хориста, провидчески названного в Зальцбурге уникальным и вернувшегося в Испанию с первой премией лучшему солисту Европы, оказавшейся предвестием волнующей мощи, с которой он зазвучит на всех континентах.
Позже, когда он уже был юношей, его голос превратился в отражение необъятности и торопливых, очень торопливых пылких желаний, он стал дымным от забот, сжигающих внутренности, как, например, беспокойство за его отца, поднимавшегося на строительные леса. Этот голос звучал в полутьме сомнительного клуба, но в его тесных стенах он вложил в него жалобу, полную мечты о дальних странах, которые в конечном итоге будут лучшим из завоеваний и самым неотразимым соблазном.
С течением времени он забыл о неопределенных сомнениях, чтобы утвердить себя в уверенности аплодисментов миллионов людей. Это был возраст сияющего блеска молодости, время радости, прислушивающейся к ветру, когда голубым утром звучащее в воздухе «аллилуйя» может петь о грохоте тишины. Тот голос с привкусом триумфа, голос с бесстрашными высокими нотами, доходивший до апофеоза, голос, рассказывающий о смехе юноши, взявшего в свои руки такую трудную вещь, как жизнь.. И голос времени возвращения из Венеции после того как он, глядя в глубокие и спокойные глаза Наталии, сказал «да» своей любви, любви навсегда. И голос детей, голос времен игр на ковре, когда он, забыв о пьедестале своей славы, ползал с ними по полу, заваленному вагончиками железной дороги и куклами. И как же иначе - голос воскрешения, сияющий голос, вырвавшийся из бездны, более мудрый и глубокий голос момента, когда он (наконец!) отказался от соревнования, проклятого соревнования, когда ему, ребенку, выполнявшему поручения его матери, пришлось вести борьбу с миром, когда для него вселенная рухнула в безжалостную щель в подвале рынка, в которую упала купюра в сто песет – после того, как он столько на нее любовался и так ее лелеял. Сто песет того времени! Это выигрыш, выпадавший только тем, кто работал до упада! Этот мир будет для него восстановлен благодаря ярости, мужеству и искусству. И будет дорого оплачен. Это высокая цена. Как это трудно - выбирать между славой и бессмысленной жизнью. Он собирался остаться без друзей, собравшихся на площади, без прогулок с девушкой, без волнения, с которым бы он следовал за нею до ее дверей.
Если есть истинный биограф Рафаэля, то это композитор по имени Мануэль Алехандро. Когда речь шла об исключительном человеке, ему было нужно минимальное пространство в стихотворении, чтобы описать тысячи дней упорной борьбы Рафаэля, титанических усилий Рафаэля, погони Рафаэля за его мечтами, его отречения от нормальной жизни, отказа от всего, чем наслаждаются простые и заурядные люди. Гениальный Мануэль Алехандро написал эту партитуру так, словно это скорее приговор суда, который Рафаэль вынес самому себе, как только узнал, что жизнь несправедлива. Этому композитору хватило шести слов, чтобы вложить в его уста горечь осознания того, что с детства он занимался только голосом.
Хосе Мария Фуэртес
15.06.2016
Перевод А.И.Кучан
Опубликовано 16.06.2016