Рафаэль: Открытое письмо. 1974

Испанский певец Рафаэль Мартос Санчес биография

RAPHAEL: CARTA ABIERTA. 1974

Из своих странствий по западной и восточной Европе Рафаэль, великий испанский певец, вынес множество прекрасных воспоминаний и глубокой ностальгии. Рафаэль уехал в Россию с любовью, как и в другие страны мира. И Россия встретила его с любовью и огромным восхищением ее народа. В этой статье, написанной в форме открытого письма, Рафаэль Мартос (Рафаэль) делится своими впечатлениями.

Рафаэль Мартос Санчес

Дорогая подруга!

Как это обычно случается, когда я на гастролях, мне не удалось поговорить с тобой; со всеми этими повседневными заботами, с этой суматохой на репетициях, фотографами, интервью, и потом еще концертом каждый день, а иногда – как в твоем невероятном городе Ленинграде – двумя концертами в день… Короче, со всем этим рабочим расписанием, я не смог побеседовать с тобой. Безусловно, я тебя видел множество раз в театрах Минска, Москвы, Ленинграда, на входе, на выходе, в отелях, по дороге в какой-нибудь музей по утрам, в такси, идущем за автомобилем, который меня вез.

Ты улыбалась мне каждый день, каждый час, каждую минуту, и ни одного дня я не оставался без цветов, которые ты мне вручала на ходу, а потом, по вечерам, кидала на сцену, когда я заканчивал работу. И мне сообщали, что когда занавес опускался в последний раз, ты мчалась к метро, чтобы добраться до входа в отель раньше меня и послать мне твою последнюю за день улыбку, и сказать: «Spasiva, сеньор Рафаэль, возвращайтесь скорее!»

Испанский певец Рафаэль Мартос Санчес биография

Как я уже говорил, дорогая подруга, нам не удалось поговорить, поговорить обо всем том, о чем может говорить артист (в данном случае, я) со свой публикой, в данном случае – с тобой, например. Или с синьорой, что рядом с тобой, которая каждый день приносит мне фрукты в прелестной сумочке (авоське? – прим. пер.), но не заговаривает со мною, а ждет, пока выйдет кто-нибудь из моей группы, чтобы отдать все ему.

- Пожалуйста, сеньор, пусть он поест… Мы знаем, что он сейчас плохо ест.

Или приносила мне зелень (овощи), потому что вы знаете, что это мне больше всего нравится.

Моя публика – это ты, или тот паренек вон там, который приехал из Тбилиси, чтобы увидеть концерт, хотя в этом году я не смог посетить его город. Или вон та, другая девушка, которая, я знаю, уже инженер – не меньше, а ей всего-то двадцать четыре – не больше… Итак, я пишу тебе, но в этот момент ты для меня представляешь всех этих людей из Советского Союза.

И хотя мы не смогли поговорить, я тебе пишу. Помнишь тот день, когда я приехал в Москву в этом году? Было шестнадцатое октября, верно? Ты знаешь. Эти вещи ты знаешь лучше меня. Я всегда думал, что вы обо мне знаете больше, чем я сам.

Я удивился, не увидев вас в аэропорту, как было в прошлые приезды, в прежние годы. Ну конечно, вы были у всех дверей и окон отеля «Россия». Когда я вышел из машины, некоторые меня обнимали, другие целовали. Остальные кричали: «Спасибо, что приехал!».

Да, вы были в аэропорту. Но администрация вам сказала, что меня нет в списке пассажиров парижского рейса. Это была правда. Я прилетел другим самолетом, на полчаса позже, из Лондона. Конечно, от вас это скрыли, чтобы вы ушли и не поднимали шума. Но вы ждали меня у входа в отель, в надежде, что я приеду, быть может, завтра, или на следующий день, или на следующий… Что вы делаете? Ведь многие приехали из такой дали… Из Сибири, из Киева, из Баку, с Кавказа, из Ленинграда… Все вы взяли свои ежегодные отпуска, приурочив их к моим гастролям в СССР. А сколько цветов, и как я вас за них благодарил, ведь была уже зима, я знаю, что в Москве в это время их почти не достать. Без сомнения, все тридцать пять дней, что я пел на вашей земле, были для меня нескончаемой весной. Я никогда не видел столько цветов сразу!

- Как Натали?
- Отлично, спасибо.
- А Хакобо? Он похож на вас?
- Ну, по крайней мере, мне так говорят…
- Почему вы не привезли с собой детей?
- Они еще маленькие.
- А Наташа почему не приехала?
- Приедет через двадцать дней в Ленинград.
- Мы хотеть что все концерты были чудесно!
- Большое спасибо! Как замечательно вы говорите по-испански!
- Нет-нет! Я только три месяца как начала, учу, чтобы вас приветствовать и лучше понимать слова ваших песен.
- Ты будешь петь такую-то песню?
- Да, эту буду… А ту? Нет…
- Как жалко, сеньор Рафаэль!
- Ну я не могу спеть все за два с половиной часа концерта. Все не поместятся!

Потом мой переводчик пытался вытащить меня оттуда и увести в отель.

- Подожди, - говорил я.
- Тебе надо поужинать, ресторан здесь закрывается рано.
- Оставь его еще ненадолго! – говорили вы ему, – Мы ведь больше года ждали!
- Нельзя!
- Ну-у-у…
- Доброй ночи, сеньор Рафаэль, спокойного сна…
- Как же хорошо вы говорите по-испански!

Следующие дни пролетели быстро. Дебют в большом театре «Россия» (я не пишу «концертный зал», потому что автор называет его театром – прим. пер.), репетиции, концерты, интервью с представителями прессы, радио и других средств информации. Эти интервью казались бесконечными. Сначала мне говорили по-русски, мой переводчик мне переводил, я записывал ответ на своем языке, а переводчик приводил его в порядок на своем. Понятно, что я никогда не смогу узнать, было ли содержание тем же, что я ему давал – это меня беспокоит, поскольку темы были порой отнюдь не простыми для ответа.

Отель «Россия» похож на гигантский улей. Шесть тысяч человек там жили одновременно – какой кошмар! Всех мыслимых рас и языков. Здесь полно бесконечных коридоров, двенадцать ресторанов, не считая тех, что на каждом этаже – для завтраков. Восточная, западная, северная и южная сторона.

- Твой номер на севере? – спрашивал я своего переводчика.
- Нет, на юге.

Час, чтобы добраться, путаница лифтов… Киноконцертный зал на четыре тысячи душ. Я сказал «души»?

- Слушай, а ты какой веры? – спрашивал я.
- Никакой. Так лучше.
- Ладно! А тут есть католические церкви?
- Должна где-то быть, - отвечал он.

Столпотворение в «холлах» было такое, что это напоминало вокзал в час пик. А в ресторанах, конечно, «оркестрики», чтобы скрашивать вечера, к ним мои музыканты питали стойкую неприязнь. Ты же знаешь (а, может, и не знаешь, так я тебе говорю), что мы в Испании – большие любители покритиковать.

Испанский певец Рафаэль Мартос Санчес биография

- Сеньор Рафаэль, мы разговаривали с Мадридом, чтобы рассказать все о ваших концертах, и что вы делаете, и куда ездите…
- Да? И когда вы звонили?
- Вчера вечером.
- Вот зараза, я ведь четыре дня не могу дозвониться домой, и мне говорят, что все линии неисправны.
- А мы дозвонились…
(Чудеса!)
- Эта дама – дежурная по этажу, – сеньор Рафаэль, она очень любезная. Она нам разрешает приветствовать вас в коридоре. Другие – нет. Нас прогоняют, когда мы хотим остаться в ресторане поужинать, чтобы хоть еще немного побыть в вашем обществе, не беспокоя, не фотографируя… Нам не разрешают остаться, нам приходится идти на улицу…
- Но на улице слишком холодно, пожалуйста, не приходите больше!

Подпись под фотографией вверху:
Тридцать пять дней провел Рафаэль (Рафаэль Мартос) во время последних гастролей в России – Сибирь, Киев, Баку, Кавказ… Там он невероятно популярный человек. Они знают имена его детей, звонят ему, беспокоятся о его здоровье, его успехах, его песнях на слова Лорки. (на снимке - зимний день на московских улицах.)

Потом я видел вас повсюду, в Минске, кого-то в самолете, в аэропорту, кого-то – в поезде.

- Да когда же вы спите? Ах, огромное спасибо вам за подарки в день моих именин.

Да, потому что 24-го октября я оказался в Москве, и так благодарен, что вы об этом вспомнили… Потому что здесь не существует Святого Рафаэля. Ну ладно, и никакого другого святого в настоящее время, конечно, потому что раньше… Теперь они остались в воспоминаниях и смотрят на вас с миллионов икон по всему вашему необъятному СССР.

Должен тебе сказать также, что самым большим моим впечатлением в эту поездку было утро, когда я пришел в Госконцерт (ну, ты знаешь, организация, которая меня приглашает в вашу страну). Во время беседы, которая там состоялась, меня спросили, не мог бы я давать в течение нескольких дней по два концерта: один – в четыре часа, а второй – в восемь, вместо одного, как значилось в моем контракте. Потому что в прошлом году я прервал мое турне по России (по причинам, о которых я умолчу, и которые не имеют отношения к делу), а публика, уже имевшая билеты на некоторые из тех пятнадцати концертов, которые я должен был дать в Ленинграде, узнав, что гастроли прерваны, не пожелала сдавать свои билеты и сохранила их на случай моего возвращения. И сейчас, спустя год, они их сохранили, и конечно…

- Не могли бы вы сделать нам такую любезность…
- Но…
- Дело в том, что в этом году вы даете только одиннадцать концертов в Ленинграде…
- И?..
- Ну так вот, зрители на четыре остальных, те, что хранят свои билеты с прошлого года, когда вы не смогли приехать, они так вас и не увидят…
- И что мне прикажете делать?
- Давать по два концерта вместо одного в последние четыре дня.

И я, дорогая моя подруга, даже зная, что это будет во вред моему здоровью, что мой врач мне запрещает, что Наталия умирает всякий раз, как я это делаю, сказал, что, да, так я и сделаю, потому что для артиста нет лучшего подтверждения верности его публики, чем это. Целый год с билетами на руках, не имея даже уверенности, что я вернусь! Вы – просто чудо, никогда не устану этого повторять, несмотря на то, что это пристрастие, которое я к вам питаю, принесло мне немало головной боли… Прежде всего, в тех странах, где до сих пор воспринимают в штыки (букв. «как пинок» - прим пер.), когда кто-то хорошо отзывается о вас. Тут же выходит на свет госпожа политика!

Но какое отношение может иметь политика к писателям, художникам, танцорам, певцам, актерам и т.д.? К артистам вообще и к их публике, а? Конечно, похоже, что уже многие годы все должно вертеться вокруг этой темы. Я сам имел и имею с этим проблемы и порою не могу делать то, что хотелось бы, чтобы меня не относили (здесь «приближали», «придвигали» - прим пер.) к той или другой стороне.

Вот пример. Сегодня утром в Ленинграде ко мне пришли студенты Университета, готовившиеся к чествованию Лорки, Федерико Гарсия Лорки. Ты не знала?

- Мы, сеньор Рафаэль, большие поклонники Лорки.
- И я тоже, поэтому пою некоторые из его произведений.
- Мы знаем, по этой-то причине мы и здесь. У нас к вам есть одна просьба. В следующую субботу у нас в Университете будет проходить коллоквиум, посвященный Лорке и его творчеству. Мы хотим, чтобы вы председательствовали, чтобы рассказали нам о нем, о том, что думают о нем в других странах…
- Но только о его произведениях, не так ли?
- Да, хорошо, но также и о нем, о том, что о нем пишут, что говорят у него на родине, наконец, обо всем, что вы знаете о его жизни.
- И как вы себе представляете («как будете трактовать») это чествование?
- Ну, например: «Лорка, который в таком-то году сделал то-то… который умер в таком-то году потому-то…»
- Хватит. Я не могу и не должен там присутствовать.

Представь себе, дорогая моя подруга… Я прямо так и вижу! Фото какого-нибудь агентства, распространившееся по всем странам, где только звучит мой голос. И в каждой стране под фотографией подпись, какая их больше всего устраивает. К сожалению, это так. Люди, в большинстве своем, не могут понять, что можно быть аполитичным.

Я помню тот день, теперь уже давний, когда было опубликовано интервью, в котором меня спросили:

- Ты за правых или за левых?
- Я – за «Реал-Мадрид», - ответил я.
- Но ты «кормишься» от левых или от правых?
- Я не левша, так что ем я правой рукой.

Можешь себе представить, что было опубликовано – естественно, моя мысль превратно истолкована. Особенно там, за морями… С тех самых пор я ношу это «пятно позора». Я – певец определенной политической направленности. Тебе нравится? Мне – ни капельки. Конечно, человеку ко всему приходится привыкать.

За что я больше всего тебе благодарен, тебе и всем вам, это тот последний день в Ленинграде, когда вы меня сопровождали в поезде «Красная стрела» до Москвы, где я должен был сесть на самолет, чтобы лететь в Мадрид. Я был действительно тронут, потому что вы провели долгую ночь в поезде, не имея возможности ни говорить со мной, ни даже видеть. Весь этот путь – только для того, чтобы утром в такси за мной приехать в аэропорт, и увидеться на несколько секунд через стекло, прежде чем меня пропустят на вылет.* Да, всего на несколько секунд, потому что меня пропустили очень быстро. Потом самолет. И когда я уже потерял всякую надежду сказать вам «До свиданья, Daragaia Drusia», я увидел вас там, вдалеке, за оградой аэропорта, с цветами, которых не мог принять, с руками, поднятыми в воздух в знак прощания. Я уже не слышал вас, но я вас видел. Я увез с собою этот образ, как самое лучшее воспоминание об этих гастролях.

Мне пора заканчивать это письмо, которое я тебе посылаю, которое вам посылаю. Когда ты его получишь, я буду в Соединенных Штатах. Ты же знаешь, все время то туда, то сюда. Это жизнь, которую я сам себе выбрал, так ведь?

Когда я вернусь в Мадрид, будет уже Рождество, и, стало быть, пройдет еще один месяц. Одним месяцем меньше до нашей новой встречи в СССР.

Крепко обнимаю.
Рафаэль Мартос

22.12.1974
ABC
Перевод М.Константиновой
Опубликовано 27.03.2010
 
Примечания переводчика:
 
*  Это не точно, но такое словосочетание, как в данном тексте я впервые вижу.
 
 
Дополнительные материалы:
 


Комментарии


 Оставить комментарий 
Заголовок:
Ваше имя:
E-Mail (не публикуется):
Уведомлять меня о новых комментариях на этой странице
Ваша оценка этой статьи:
Ваш комментарий: *Максимально 600 символов.