XXI. Худший день моей жизни
XXI. EL PEOR DÍA DE MI VIDA
Я должен признаться, что был один день, когда я почувствовал себя побежденным, считая, что все потеряно и надежды рухнули.
Любопытно и то, что это случилось не перед трансплантацией, а после нее.
Послеоперационный период начался очень хорошо или, по крайней мере, соответствовал ожиданиям.
В долине Бастан в течение тех дней, когда я там находился. Фото Санти.
Я помню тот, самый первый раз, когда вошла Наталия. Она была серьезной и взволнованной, очень взволнованной. И Винсенте, который отлично выполнил свою миссию вплоть до того момента, пока не передал меня в руки врачей Больницы “12 октября”.
Здесь медицинский персонал особый. Конечно, у них тоже есть свои проблемы, свои заботы, но складывается ощущение, что они оставляют их в своем личном шкафчике, когда надевают халат и приходят с единственной целью помочь преодолеть волнение и сопровождать в пути к выздоровлению. И эту больницу, которая раньше вызывала у меня лишь отвращение, теперь я считаю частью своего дома.
Они выписали меня практически сразу, потому что были уверены, что по прошествии самых первых дней в дальнейшем для меня будет значительно полезнее восстанавливаться дома. Кроме того, в своем доме я по-прежнему имел комнату, практически соответствующую больничной палате, где Сония и Хусто могли продолжать заботиться обо мне.
Мы уходим очень рано утром, чтобы не столкнуться с целой армией фотографов, и я возвращаюсь в свой дом спустя две недели.
Очень приятно наблюдать ежедневные домашние картины, которым обычно совсем не придаешь значения, но сейчас кажется, что все в доме с радушием принимает твое возвращение. Я понимаю, что стенам-то совершенно безразлично, кто появляется перед ними или вновь исчезает, и для мебели не имеет значения, какие руки ее используют, но именно мы вкладываем душу в вещи вокруг нас, а потому кажется, что им радостно вновь увидеться с нами.
Испытывая боль, я был опухшим и довольным. Впрочем, для этого у меня были причины: я не только получил возможность пройти через все, но и использовал эту возможность. Но это благодушие длилось очень мало.
Вечером, сев к столу, я стал вызывать очевидное беспокойство, поскольку у меня началась лихорадка.
У любого человека лихорадка, даже очень сильная, не является каким-то особым поводом для беспокойства. Дело заключалось в том, что я только что перенес пересадку печени, и любые отклонения служили поводом для значительной тревоги.
Наталия позвонила в Больницу “12 октября” и сказала, что у меня началась сильная лихорадка. Они ответили, что должны положить меня, и, хотя положение не столь серьезно, меня надо привезти туда. Но если положение не столь серьезно, почему они хотят так поступить? Если бы положение не было серьезным, они могли бы просто дать рекомендации по телефону. Я был уверен, что дело обстоит совсем наоборот, то есть все достаточно опасно.
И, хотя перед выпиской из больницы тысячу раз объясняют, что более, чем вероятно, но придется вернуться при первых же признаках лихорадки, усталости, симптомах гриппа и т.д., это очень тяжело, по крайней мере, для меня было именно так, когда не можешь не чувствовать себя подавленным от любых странных симптомов, которые заставляют думать, что что-то не в порядке.
Как там говорится? “Радость бедняков длится недолго!” Я не скажу, что это так у тех, кто перенес трансплантацию.
Мы вновь совершили поездку в Больницу “12 октября”, но на этот раз во мне не было той смеси душевного волнения, радости, страха и надежды: один лишь страх и нервозность.
И в глубине души, как на страже, сидит одно ужасное слово, которое никто не осмеливается произнести, но о котором как подвергшийся пересадке, так и члены его семьи думают, хотя, конечно, совсем того не желают: это отторжение.
Отчего может происходить лихорадка? Из-за отторжения.
Меня привели на тот же самый этаж, где я был раньше, 4а, но для меня это не имело какого-либо значения: я был слишком подавлен.
Врачи настаивали, чтобы мне сообщили, что ситуация совсем не столь серьезна, но я был госпитализирован и оставался в больнице два дня.
Наталия пыталась меня успокаивать и говорила, что “ничего не происходит” со свойственным ей стоицизмом, но я знаю, что она испытывала внутри, потому что я ее хорошо знаю.
В тот день, когда я должен был вернуться, те несколько часов перед выпиской, были самыми тяжелыми, и я чувствовал себя подавленным.
В “Приключениях Посейдона” есть священник, который действует на протяжении почти всего фильма, ведя группу путешественников по перевернувшемуся трансатлантическому лайнеру. И он решает проблему, затем другую, и еще одну. Уже ближе к концу, из последних сил, самых последних, он пытается открыть люк, чтобы те, кто следуют за ним, получили возможность спастись. Он уже без сил, он обвиняет и в каком-то смысле порицает Бога за многочисленные испытания, которые им пришлось пройти, и подает в изнеможении, то есть умирает, но дает остальным возможность спастись. Я ощущал себя в подобной ситуации. Я не предъявлял счет никакому божественному существу, но я думаю, я прошел через все подводные камни, которые встретились мне на пути, и их было немало. Не ослаблял внимания, не терял боевого духа ни единого дня, несмотря на то, что пара моментов были паршивыми. Но ко второй части я не готовился совсем. Я этого не предвидел. Я только что одержал победу над врагом, не давая ему отступить, и, когда я считал, что победа уже в руках, я предстаю перед другим, незнакомым мне противником. Для любого это чересчур.
Все же я не сдался, но это отступление, несколькими часами позже того, когда думалось, что мне дадут документ на право жить, расстроило меня, подавило меня, и это был один из худших дней моей жизни.
Врачи, этот эскадрон моих ангелов-хранителей, очень хорошо знали, что делали, и все осуществили правильно. Они вновь вложили в меня все свои знания и бесконечное терпение, чтобы вернуть мне спокойствие.
Перевод Natalia A.
(Арутюновой Натальи)
Опубликовано 28.03.2010
Новая редакция 19.09.2015