XXVII. Концерт в театре Сарсуэла
XXVII. EL CONCIERTO DE LA ZARZUELA
После торжества я уехал с Наталией в Лондон. Лондон – это город, который мне очень нравится. На этот раз я сделал то, что никогда не делал раньше: я гулял по городу.
Поездка в Лондон с Наталией на несколько дней,
чтобы увидеть театральные постановки, -
мое любимое времяпрепровождение. Неспешное начало нормальной жизни...
В начале моего пути, когда я был очень молодым, я прожил какое-то время в Лондоне. И прохаживался, правда, не много, по Пикадили и окрестностям. После того периода я, когда выступал, ходил только из театра в гостиницу и из гостиницы в театр, наверно, не больше. А теперь, в этот раз, в сопровождении Наталии, я по городу гулял. По Оксфорд-стрит, по Гайд-парку, по Мейфеар, по Челси… Открывая для себя удовольствие пеших прогулок.
Я встречал на улице людей, которые меня знали и подходили ближе, чтобы удостовериться, что это был я, и все это помогало мне перестать чувствовать себя “больным”.
Настолько, что я стал говорил Наталии, что хочу снова заняться записью диска, без спешки, спокойно, но что я ощущаю желание вернуться к своей работе. Я был убежден, что это то, что я должен делать, но это было важное решение, и я хотел знать мнение Наталии. Она меня очень хорошо знает, и потому ответила:
- Мне это кажется великолепным.
На пресс-конференции, представляя мой первый диск после трансплантации,
De Vuelta, в la Sociedad General de Autores в Мадриде
И тогда, когда я узнал ее мнение, мне захотелось вернуться и обсудить это с доктором Энрике Морено, за которым должно было остаться последнее слово. Если бы он нахмурился, если бы он посчитал, что я не могу этого делать или это окажется вредным для моего здоровья, мне бы не оставалось больше ничего, кроме как отказаться от того, что я люблю больше всего, то есть петь.
Энрике молча выслушал сообщение о моих планах и сказал:
- Знаешь, Рафаэль, ты споешь, когда этого захочешь, когда это почувствуешь.
- Дело в том, что я уже чувствую. Дело в том, что я уже полон сил, – ответил я.
И Энрике, весьма категорично, мне заявил:
- Тогда пой. Кто тебе мешает в этом? Пой.
После разговора я вышел чрезвычайно довольный. С этого момента я и начал запись диска и подготовку концерта в Театре Сарсуэла, который очень трудно устроить, потому что расписание театра планируется всегда на год. Но я добился, чтобы через несколько месяцев мне выделили одну неделю в театре.
Почему же Театр Сарсуэла? Потому что этот театр символичен для меня. Это тот театр, который распахнул двери для моего первого концерта, концерта, который изменил принципы выступления вокалистов перед публикой.
Дело в том, что когда я начинал, сорок четыре года тому назад, певцов приглашали в танцевальный зал. Когда наступал момент выйти на сцену, появлялся приглашенный певец, и пока он выступал, люди танцевали. И совершенно не имело значения, кто он, начинающая ли певица, совершенно неизвестная девушка, или же уже известная личность. Люди считали, что певец находится там, чтобы петь, а они - чтобы танцевать.
Я не намерен был оказаться в подобной ситуации, которая казалась мне совершенно неестественной. Если они хотят танцевать, то пускай ставят пластинку. Но если певец выкладывался, исполняя в живую, играя историю о любви или о чем бы там ни было, как могли люди танцевать и болтать о своих делах? Зачем его пригласили? Чтобы делать то же самое, что они делают, когда его нет, а они просто слушают его пластинки?
26 сентября. Возвращаюсь к моей "нормальной жизни" спустя 5 месяцев и 26 дней: четыре концерта в театре, в котором я дал первый в своей жизни концерт в 1965 году. Спустя столько лет возвращаюсь в тот же самый театр, чтобы дать первые концерты моей НОВОЙ ЖИЗНИ. На фотографии Театр Сарсуэла в таинственный момент, когда все подготовлено, чтобы открыть двери для зрителей.
Так что я пообещал самому себе изменить положение дел. И я выбрал, не больше не меньше, сам Театр Сарсуэла.
У меня вышло все очень хорошо. С тех пор я прекратил некрасивую традицию танцев. Другие последовали моему примеру, и концерты певцов в театрах стали популярны. Я могу гордиться, что был зачинателем этого, благодаря своему первому концерту в Сарсуэле.
Какой же другой театр я мог выбрать для моего возвращения в Мадриде? Он не мог быть никаким другим.
Состоялось четыре концерта. Первый вечер был особый, волшебный. Это было общественно значимое событие, и в театре был, как говорится, "весь Мадрид”. Это не было премьерой, Это было воскрешением, в котором присутствовали как надежда, так и искренние чувства, столько же интереса к тому, в каком состоянии я нахожусь, сколько и любви.
Впервые на премьере в ложе у всех на виду была вся моя семья: Наталия, Алехандра, Тони, Мануэль и Альваро. Хакобо в ложе не было. Хакобо был рядом со мной, за кулисами, потому что мне было необходимо видеть и чувствовать рядом кого-нибудь близкого.
Обычно на моих премьерах все более разделены. Наталия, кроме редких случаев, не бывает среди публики. И Хакобо предпочитает находиться за кулисами. Но на этот раз это был не просто концерт, на этот раз это было давно задуманное представление после периода, во время которого я думал, что больше петь не буду никогда.
Я уже выступаю.
Я обычно не нервничаю, потому что единственное, что чувствую, так это некоторое, вполне законное беспокойство о том, чтобы все шло хорошо, чтобы оркестр был в порядке, чтобы ничего не случилось непредвиденного, то есть не ощущаю ничего чрезвычайного. Я, убежденный в том, что выходить на сцену – вещь вполне обыкновенная, столь же нормальная для меня, как для других придти на совещание или просто в офис, сейчас вдруг почувствовал страх. Да, именно страх. Ничего не было запланировано из того, что я собирался делать. Я того сорта человек, который готовит все в целом, не обдумывает досконально, что и как будет делать. Я не знал, буду ли что-нибудь говорить или нет. И на тот случай, если я буду что-то говорить, я не подготовил речи заранее, потому что даже не рассматривал саму возможность сказать что-нибудь.
И пока звучало начало, звучало вступление оркестра, которое мне показывало, что через несколько секунд я должен буду выйти, я испытал страх. И, когда я вышел не сцену, мне все еще было страшно.
И вот тогда публика начинает аплодировать, обрушивая овации. А я приветствую зрителей, овация же продолжается, и все начинают вставать, и вот уже все стоят, и так продолжается две минуты, три минуты, четыре… И не прекращается, а я уже не знаю, как еще кланяться, потому что это было что-то грандиозное, и я до сих пор не могу себе объяснить, как я не заплакал. Когда же прошло пять минут и никто не прекратил аплодировать, я решил, что пора это прекратить, ведь они пришли, чтобы слушать меня, а не чтобы я слушал, как они хлопают. Я сделал знак оркестру, чтобы они начали играть, и в этот момент я уже не боялся, все страхи улетучились, потому что я почувствовал, что нахожусь на сцене, у себя дома, потому что на сцене я властелин, всегда в согласии с самим собой, Богом и дьяволом.
Два мгновения чудесной ночи моего возвращения.
И этот великий день, эти прекрасные мгновения повторились в следующий вечер, а потом еще. Все таким же образом происходило в Мексике, Колумбии, Пуэрто-Рико, Монтерейе и Нью-Йорке.
Голос стал звучать много лучше. На самом деле. Я говорил об этом доктору Морено. Мой голос сейчас, как двадцать лет назад. Но дело не в голосе. На этом этапе между мной и публикой установился какой-то особый уровень общности. Вот уже сорок четыре года, как я отдаю ей полной мерой все свои силы, каплю за каплей. Но с моим возвращением мера опять наполнилась. Зрители аплодируют мне за все прошлые годы, а также, в каком-то смысле, за мое желание жить. И я понимаю это.
Вместе с осуществленными изменениями произошли и некоторые физические, такие, как изменение состояния голосовых связок, а также и то, что я совершенно теперь не потею. Или очень мало. Раньше, дойдя до тринадцатой или четырнадцатой песни, я должен был пользоваться музыкальными проигрышами оркестра, чтобы поменять промокшую от пота рубашку и чуть -чуть подсушить волосы феном там же, на краю сцены. Теперь я не потею, как будто мне требуется меньше усилий или будто бы моя забота о себе и контроль за собой принесли свои плоды.
Может показаться, что я веду нормальный образ жизни, но это не совсем так. Ведь совершенно нормально то, чтобы приехать в театр за два-три часа до начала, выступить и уехать в гостиницу. А вот мой пищевой рацион, мой рабочий график, мои пристрастия претерпели изменения, стали не те, что раньше.
Я теперь не отправляюсь в поездки на девять месяцев или на год. Уезжаю на месяц или на пять недель. Возвращаюсь. И отдыхаю. И снова уезжаю недели на три. Я чаще пересекаю Атлантический океан, но, вместе с тем, я больше времени провожу дома, а потому мне не приходится спрашивать по телефону, что едят там, потому что я с ними.
Концерт в Театре “Сарсуэла” был чем-то особенным, и даже больше. Незабываемым. Я все никак не объясню, какие механизмы были запущены, чтобы контролировать себя. Потому что я надеялся встретиться со шквалом оваций, но не с таким чудесным, таким впечатляющим проявлением любви.
Перевод Natalia A.
(Арутюновой Натальи)
Опубликовано 28.03.2010
Новая редакция 19.09.2015