XVIII. Голодные гастроли

XVIII. LA TOURNÉE DEL HAMBRE

По возвращению в Мадрид – в 1964 году, все мои мечты о Париже, все планы, связанные с этим городом, так осторожно и тщательно разрабатываемые в небольшом отеле «Пигаль», стали, наконец, обретать свою плоть. Мы решили, что мне необходимо создать собственную компанию и осуществить турне по Испании. Я был полностью убежден (Пако Гордильо тоже), что моя, уже достаточно широкая известность большой публике, позволяет мне это сделать. Огромная ошибка! Ужасное заблуждение! И, хотя впоследствии, в определенный момент моей карьеры, должно было произойти нечто позитивное, все же это было ужасное время: опыт, приобретенный в моменты суровой действительности... Однако, если бы мне не были ниспосланы такие испытания, я бы не стал тем, кем стал...

Я с гениальной Лолой Флорес на одном из моих шоу.

Это были дни страданий и радости, ужасных депрессий, хороших и плохих неожиданностей, смеха, слез и голода. Я очень страдал, намного больше, чем кто-либо может себе представить, до тех пор, пока не осознал, что все это не имело ни малейшего значения. Я могу поклясться всем самым для меня святым, что сейчас многие вещи я бы воспринимал по-другому, если бы не прошел тогда этот тернистый путь. Я понял, что человек счастлив лишь тогда, когда занимается любимым делом, даже если дела идут из рук вон плохо. Моя теория заключается в том, что человек не найдет покоя и радости в жизни, если не будет делать то, для чего он пришел в этот мир. Человек счастлив любимой профессией, а, если, к тому же, она приносит ему доход, что может быть лучше? А если не приносит – ничего не поделаешь… Я уже говорил, что моей профессией нельзя заниматься только из-за денег: деньги не стоят ваших переживаний.

Эта профессия требует решения и контроля многих и многих вещей, а для этого необходимо ежедневно «ложиться костьми». Поверьте - это очень утомляет… Не стоит заниматься этим из-за денег. Я повторяю это, положа руку на сердце. Я занимаюсь тем, чем занимаюсь, поскольку это мое, я живу этим, и моя работа – это я! Я делаю это, потому что хочу, и никогда и ничто, и меньше всего деньги, не заставили бы меня заниматься этим!

Наряду с опытом, о котором я сейчас расскажу, я всегда делал то, что хотел делать. Естественно, иногда что-то получается хорошо, что-то не получается вовсе. Однако, если это твое, и ты любишь свое дело, то ты все преодолеешь. Единственное, что мне нравится - это быть Рафаэлем! Пение – мое призвание и моя профессия!… Находиться там, где мне нравится – на сцене! В окружении тех, кого люблю! В публичной жизни – среди моих зрителей, а в личной – дома, с семьей!

Вдвоем с Пако мы выехали из Мадрида по дороге в Андалузию, почти без гроша в кармане, на взятом на прокат автобусе, втайне теша себя всеми иллюзиями мира.  За всю историю моей концертной деятельности я не припомню ни одного турне, в котором перемешалось бы столько планов, чаяний, надежд, веры, желания покорить мир и победить, не взирая ни на какие препятствия.  Подытоживая весь этот энтузиазм, который мало, кто может себе даже представить, давайте отправимся по дороге, ведущей в Андухар, первый город тех голодных гастролей.

Андухар. Лучшего начала трудно было даже ожидать - ошеломляющий успех, театр заполнен до отказа! В самом дорогом театре Андухара, как говорится, иголке не было, где упасть. Нам пришлось вывесить объявление об отсутствии билетов на дневной и вечерний концерты, что должно было свидетельствовать не только о публичном успехе, но и о экономическом. Однако это было далеко не так, мы заработали достаточно денег, но и расходы были огромными. Говорю «были», поскольку ваш покорный слуга и стал причиной всех этих расходов. Расходы, расходы, расходы…

Я уже упоминал об автобусе - он был частью этих расходов - мы везли с собой взятые напрокат декорации, электрооборудование, светотехнику, занавеси, звуковую аппаратуру и многое, многое другое: все необходимое и все, взятое напрокат, в общем, по уши в долгах.

С другой стороны, во всем, что касается взятия напрокат, мы были неопытными новичками, и это было очень заметно. Теперь я по-новому оценил слова моей матери, предупреждавшей меня о несметной армии хищников и рвачей, существующих в этой сфере. (Милая мамочка, ты делала все возможное, но этого оказалось недостаточно). Хозяева оборудования, воспользовавшись тем, что оно было нам необходимо и что выбора у нас не было, самым бессовестным образом «нагрели на нас руки».

Наш автобус со всех сторон был увешан надписями: «Noche de ronda. Рафаэль представляет».

Впрочем, так оно и было, я представлял, и это заставляло меня ощущать себя на вершине мира, но я же и должен был все это оплачивать. Действительность опускает тебя с небес на землю. Я все нес на своих плечах, (а когда было иначе?!). Для того, чтобы мы могли продолжать свое турне, я ежедневно должен был оплачивать множество вещей. Однако моей заветной мечтой по-прежнему оставался Париж - все, что мы так тщательно планировали в номере маленького отеля «Пигаль».

Вид расклеенных повсюду афиш, изготовленных нашими собственными руками до последней детали, воодушевлял меня. Я уже пережил это в Хихоне, но это было не одно и тоже. В Хихоне афиши были проплачены третьей стороной, Пако лишь придумал текст, а все остальное сделали другие. Афиши же, расклеенные по всему Андухару и затем по всей моей Андалузии, были от начала и до конца произведением наших рук, и были проплачены из моего кармана. Ни одна звукозаписывающая компания и ни один импресарио и пальцем не пошевелили для нашей рекламы.

Следует добавить, что моя компания состояла из великолепных профессионалов. ("Моя» компания - странновато звучит, не так ли?") Но все это звучало еще хуже, когда нужно было платить. Среди замечательных людей, отобранных для этого турне, была обожаемая мной Кармен Хара, которая столько раз сопровождала меня в бар Кальдерона, дабы посмотреть на знаменитостей прошлого. Кармен была и остается моим самым большим другом и золовкой Пако Гордильо, но в то время, о котором идет речь, она ею еще не была. Скоро мы увидим, до какой степени Кармен Хара была верна мне в своей преданности.

И так Андухар. Билетов нет, денег тоже нет, особенно после того, когда я всем и за все заплатил, кроме Кармен, с которой меня связывали очень доверительные отношения.

Помню как-то, мы с Пако обедали в каком-то ресторане, и тут появилась Кармен и с изяществом, дарованным ей Богом, сказала нам: «Мальчики, не пригласите ли меня поужинать, поскольку мой управляющий совсем забыл обо мне». Конечно же, мы ее приглашали, и не раз… Сколько смеха и слез было в такие вечера!

В Андухаре среди танцовщиц компании я завел себе подругу. Это была обворожительная девушка. Не скажу, что я был влюблен в нее без памяти или связывал с ней свое будущее, вовсе нет, но я тешил себя иллюзиями, в общем, размечтался. Пако Гордильо не захотел отставать от меня и тоже завел себе подружку - это была тоже танцовщица. Мы с ним стоили один другого, и всегда были вместе. По дороге в Линарес, девчонки ехали с нами в машине.

По правде говоря, я уже отдавал себе отчет в том, что нравлюсь людям - мое присутствие оказывало на публику некое «положительное воздействие». Конечно, у меня еще не было ни фанов, ни фан-клубов, а «моя фирма звукозаписи» еще совершенно ничего для меня не сделала. Парижские фирмы такие, как Барклай, Испанией не интересовались, их интерес, как я уже говорил ранее, был направлен на Францию и франко-говорящие страны.

Итак следующей сценой был мой Линарес! Здесь все было очень торжественно, и, конечно же, - объявления о том, что все билеты на дневные и вечерние концерты проданы!

Много лет спустя, в 1996 году, в благодарность муниципальным властям за то, что они назвали одну из близлежащих к месту моего рождения улиц моим именем, я дал сольный благотворительный концерт.

Из Линареса мы отправились в Кадис, в театр «Андалузия», которого уже нет, или теперь это кинотеатр, не знаю. И опять - объявление о том, что билетов уже нет, а видеть такое объявление для меня тогда было огромной радостью - это было лучшим свидетельством успеха! Кстати, если в кассе оставалось два, шесть или восемь билетов, Пако сам выкупал их, чтобы иметь возможность повесить это благословенное объявление. Это практикуется в театральном мире, особенно, когда, например, остаются разрозненные билеты или непродаваемые, скажем, кресло расположено за колонной, либо по любой иной причине, затрудняющей видимость. Самое главное - повесить табличку «мест нет»! После Бенидорма и Хихона Андалузия покорила меня полностью, и с тех пор и навсегда, я  страстный андалузец. И не потому, что мои земляки до отказа заполняли залы, в которых я выступал, а потому, как они их заполняли и как непосредственно и искренне реагировали на мои песни. Мне рассказывали невероятные вещи - это было нечто неописуемое… Есть одна история, которая мне особенно нравится.

Это было в Севилье. С верхних ярусов театра «Сан Фернандо» кто-то крикнул мне: «Сукин сын, грязный педераст…, как же ты хорош!». Ну! Хоть закончил хорошо. И то, что для некоторых может быть оскорблением, для других - комплимент. Любезность. Все зависит от того, как это сказано… Публика моей Андалузии всегда была невероятно восторженной - нет слов, чтобы в полной мере выразить уважение, любовь и обожание, которые она ко мне испытывает - в моей Андалузии меня любят и этим сказано все! Они любят меня, а я – их!

После апофеоза в Кадисе, куда я не раз потом возвращался, в том числе, и для открытия театра под открытым небом, который носит имя дона Хосе Марии Пемана, мы отправились в Алхесирас.

Здесь произошло нечто по-настоящему грандиозное! Каждый день театр был заполнен до отказа! Поскольку у нас было несколько свободных перед заключительным концертом дней, нас осенила прекрасная идея продлить выступления, но не двумя ежедневными концертами, а тремя! Это было нечто совершенно небывалое, и, естественно, импресарио сказал нам, что это будет с нашей стороны большой ошибкой и катастрофой для театра, и что даже сама Лола Флорес, когда он просил ее еще об одном дне выступлений, так не «выкладывалась», как говорится на нашем театральном сленге. Однако я был бы не я, если бы не поднял брошенную мне перчатку. Услышав сказанное, я не только еще больше утвердился в необходимости продления выступлений, но все мое естество просто настаивало на этом.

Из слов импресарио выходило, что даже Лола не выдерживала нагрузки, если ей приходилось оставаться на один день, больше предусмотренного. Со мной было все наоборот - импресарио допустил со мной ту же ошибку, которую допускали многие его коллеги - он никогда не видел, как я работаю! Импресарио Алхесираса принял нас за сумасшедших и решил не рисковать ни единой песетой из своего кармана ради такого каприза. Он поставил перед нами вопрос ребром - о сроках аренды зала и закончил совершенно откровенно: «Я не безумец, а деньги - есть деньги, так что о продлении выступлений не может быть и речи». Я с не меньшей откровенностью ответил ему: «Я арендую зал. Два ежедневных выступления».

Он посмотрел на меня, словно на ненормального. «Осторожно, речь идет о деньгах! О ста пятидесяти тысячах песет в день». Затем он пожал плечами и, кажется, сказал: «Годится», что для меня прозвучало, как «вперед». И мы ринулись вперед.

Пако вышел с клеем для афиш, которые расклеивали до пол восьмого утра по всему Альхесирасу вместе с объявлениями о продлении выступлений… Он сразу же лег спать, очень поздно или очень рано, это, как посмотреть… В любом случае он поспал совсем немного. В десять он уже будил меня, так как пора было идти на радио для того, чтобы дать рекламу, то есть дать нашему проекту, на мой манер, толчок. Когда мы вышли, впервые случилось нечто потрясающее: на одной из улиц Альхесираса я встретил сто, двести, триста человек, ожидавших меня. Я был просто ошеломлен, мне казалось, что я схожу с ума! Впервые я почувствовал безмерное тепло, восторженную любовь и аплодисменты людей, которым я вовсе и не пел даже… вот так, посреди улицы! Это было до безумия приятно! Именно тогда, перед скандирующей толпой, я осознал, что отыскал самое дорогое сокровище в мире - работа была возможностью заявить о себе и риском, но я всегда верил в себя! Я продлил эти выступления, потому что многие не имели возможности попасть в заполненный до отказа зал того благословенного театра в Алхесирасе. В тот раз мы заработали кучу денег и всей компанией отпраздновали это событие в загородном ресторане.

Я поселился в отеле «Мария Кристина», расположенном в одном из самых прекрасных мест Алхесираса. Положение обязывало сохранять имидж.

Что же касается Алхесираса, то это был настоящий прорыв.

Из моего рассказа все кажется просто легкой увеселительной прогулкой. На самом деле, это не так! Чтобы рисковать, необходимо быть «замешанным из особого теста», чтобы побеждать или проигрывать, необходимо быть чрезвычайно трудолюбивым, особенно это относится к артистам, необходимо быть бойцом! Для живущих миром театра извне трудно понять, как все это сложно на самом деле…

Прожив несколько жарких дней в Адхесирасе мы поехали покорять Linea de la Concepcion. Я, несмотря на усталость от многочисленных переездов, недосыпания и забот, был во всеоружии. Сейчас все это мне кажется скорее чудом, чем геройским поступком, ведь голос - это нечто очень хрупкое, и если не высыпаться и максимально его не беречь, то можно и потерять его. Мне очень повезло, что я обладаю такой необычайной выносливостью и могу противостоять таким нагрузкам, как в том голодном турне. Я очень рано просыпался для того, чтобы успеть проанонсировать свои концерты на всех существующих в городе радиостанциях и дать интервью местной прессе. Я должен был справляться со всеми ежедневными проблемами, связанными с работой, и держать свои нервы в кулаке. Добавьте к этому сомнения, которые каждый импресарио испытывает к публике, от которой напрямую зависит состояние кассы, и вы получите отдаленное представление о том, через что пришлось пройти вашему покорному слуге в той авантюре. Я никогда не сомневался в том, что вера может свернуть горы. У меня неоднократно появлялось ощущение, что я, с достаточно скромными результатами, взбираюсь на Эверест.

Однако все хорошее рано или поздно заканчивается, уступая место плохому, не обязательно, конечно, однако довольно часто, словно предупреждение свыше. Во все колокола звонят, как на праздники, так и во время пожара, поэтому всегда следует быть готовым ко всему... Вот так же после счастливых дней, проведенных в Linea de la Concepcion, пришло несчастье. Серия просчетов, неверной информации и поспешность, превратила это турне в настоящий провал. Все началось с того, что я позволил некоему представителю, которого звали Бланко, известному, как Бланкито, уговорить себя поехать в Сарагосу. С этим Бланкито мы впоследствии снова встретилис в столице Никарагуа, Манагуа, при более, чем драматичных обстоятельствах, о которых я расскажу далее с помощью непосредственного свидетеля – Хуаны Виарнес. Мы еще дойдем до этого. Я не погрешил против истины, когда утверждал, что Бланко спровоцировал меня на поездку в Сарагосу, потому что моим грехом было тщеславие, которое и сыграло со мной злую шутку.

Я был просто загипнотизирован всем пылом народной любви, который постоянно проявляли мои земляки. Мне никогда даже в голову не приходило, что полиция, а тогда их называли «серыми» из-за цвета униформы, или Гражданская гвардия должна была наводить порядок, поскольку, как только я выходил с радиостанции или из отеля, люди становились такими неуправляемыми и возбужденными, что это почти походило на нарушение общественного порядка.

Сейчас, наученный опытом, я смотрю на эти вещи совсем другими глазами. А тогда я был просто удивлен тем, что одно лишь мое появление могло спровоцировать волнения в местах, обычно спокойных.

Я упивался своей популярностью и делал это в не самое лучшее время. Я сам себя убедил в том, что все будет хорошо, более, чем хорошо, нужно было лишь увидеть реакцию публики при моем появлении! Я продолжал работу над пластинкой, начатую с той девочкой в Андухаре. Что касается финансов, то я должен сказать, что посылал достаточное количество денег домой и даже кое-что мог оставлять себе, ну, например, для того, чтобы оплачивать свой автомобиль. Чего же еще можно было желать!

Вот это искаженное видение действительности и было использовано, дабы убедить меня в необходимости поехать из Андалузии в главный театр Сарагосы. Как говорится, Бланкито подтолкнул меня, а я позволил ему это сделать. В тот безумный момент я совершенно серьезно уверовал в то, что Сарагоса, Греция, Рим и Ближний Восток должны были пасть к моим ногам. Пако был более осмотрительным. Его задача состояла в анализе рисков, хотя, как я уже не раз говорил, он так верил в меня, что поддерживал все мои прожекты и начинания. Однако я склоняюсь к мысли, что в этом случае Пако должен был бы опираться не на веру, а на другие критерии. Кстати сказать, как я узнал позже, он рассматривал это предложение скорее в черных, чем в розовых тонах, однако был отравлен моим энтузиазмом.

С другой стороны, сеньор Бланко контактировал с импресарио Лусарретой, курирующим различные театры Испании, который любой ценой хотел меня заполучить, особенно для Главного театра Сарагосы. Вот так все и было.

На следующий после нашего дебюта день самая авторитетная газета города, да и всего арагонского региона, “Heraldo de Aragon”, опубликовала восторженный и фантастический отзыв о моем выступлении, вообще, и о Рафаэле, в частности, заверяя всех в необходимости увидеть меня.

Первый день прошел нормально. На второй день, после появления упомянутой статьи, народу было очень много. В остальные дни пришлось повесить объявление  «билетов нет».

Именно в этот момент сеньор Бланко ввел меня в искушение разговорами о продлении гастролей, не менее, чем на целых семнадцать дней. Это было совершеннейшее безрассудство, с какой стороны ни посмотри. Кроме того, я не знал основного. Дело в том, что этот регион очень религиозен и дни Великого Поста (Cuaresma - Великий Пост - прим.пер) неукоснительно почитаются. Ни я и никто из сопровождающих меня не имели ни малейшего понятия, что в эти дни никто никуда, кроме церкви, не ходил, тем более, на концерт под названием «Noche de ronda» («Ночь веселья»), потому что в Сарагосе в эти дни никто не был настроен на веселье.

Я был ослеплен воспоминаниями о недавних заголовках прессы Кадиса, говорящих о том, что в Кадисе люди, чтобы увидеть Рафаэля, ночевали под театром, на принесенных с собой матрацах. Очень похоже на андалузцев, и правда, если андалузцу что-то по-настоящему нравится, то для того, чтобы это увидеть, он готов взять с собой матрац и ночевать под стенами театра, лишь бы увидеть то, что хочет! Андалузцы – невероятный народ, степень энтузиазма которого в те дни невозможно было измерить. Нечто, достойное моего трогательного поклонения ко многим людям, моим андалузцам, я испытываю. Однако будьте осторожны, не становитесь у них на пути, сметут, не заметив, мои земляки – бескомпромиссны.

В любом случае, Сарагоса - это не Кадис, равно, как и Кадис - это не Сарагоса. Я потерял все! Абсолютно все! В театре деньги очень быстро зарабатываются, однако, возможно даже чаще, здесь можно разом потерять все.

А без денег, когда в кассе почти пусто, невозможно заплатить ни за аренду, ни выплатить зарплату своим товарищам, и это, второе, удручает еще больше, чем первое. Все хотят получать зарплату, но, с другой стороны, они ведь ее заработали. В Сарагосе все наши резервы растаяли до такой степени, что нам не на что было даже поесть.

Я, как «звезда», проживал в лучшем отеле города. Пако ничего другого и не допустил бы и, несмотря на сложность сложившейся ситуации, повторял: «Звезды твоей величины должны жить в лучших отелях». В Сарагосе в то время это был «Гранд Отель», который и сейчас еще есть. Мы испытывали вселенский голод. Из-за истощения у меня случались голодные обмороки, а для остальных членов нашей компании Пако вынужден был сочинять всевозможные причины этого. Согласно его версии, я терял сознание из-за моей приверженности к слишком горячим ваннам. Ничтожные выдумки! Я буквально умирал от голода. Кармен, которая хорошо меня знала, всякий раз, когда я вспоминаю об этом, я испытываю волнение, попросила своего отца выслать ей почтовый перевод. И он прислал нам деньги. Этот неимоверно щедрый человек! Кармен Хара! Не могу забыть и о дружеской обеспокоенности маэстро Гордильо, который прислал нам достаточно денег, для того, чтобы мы могли выкарабкаться из ямы, в которую попали, он всегда был готов протянуть нам руку помощи. Из Сарагосы мы выезжали в другие близлежащие города: Логроньо, Уэска, Аранда де Дуеро, Миранда де ла Эбро и другие небольшие городишки. Однако, несмотря на очень хорошие отзывы, наша касса чахла все больше и больше, и все из-за злополучной Cuaresma.

В один из дней я был совсем уж обессиленным, однако немногочисленная публика, присутствовавшая на моем концерте, аплодировала мне, стоя. Пако, стоящий за кулисами, увидев, что я не выхожу на повтор, почти прокричал мне: «Господи, старик, ради Бога! Ты с ума сошел? Выйди и повтори!». А я полностью обессиленный: «Не могу! Я хочу есть! Я умираю от голода!». «Черт бы тебя побрал! – воскликнул Пако и выбежал со сцены. Я не знаю, как это ему удалось, но он возвратился с полной тарелкой дымящейся фасоли.

Поскольку «выкладываться» в Сарагосе уже не было никакого смысла, я решил возвратиться в Андалузию, в Севилью, в театр «Сан Фернандо». Пако сказал мне: «Будь осторожен, мой мальчик, люди здесь очень чувствительны. Так что будь всегда и со всеми очень любезным и внимательным». Совет Пако меня очень удивил, и я ответил ему: «Но, Пако, куда еще любезнее. Я и так сама любезность. Кому же, как не тебе, лучше знать об этом». «Все правильно, но здесь вывернись перед ними наизнанку, если хочешь, чтобы они тебя приняли. Есть люди, которые, если что-то не понравится, могут вышвырнуть тебя» - многозначительно закончил Гордильо, который, всякий раз, когда принимал загадочный вид, становился похожим на персонажей фильмов Хичкока.

Во всяком случае, я уделил внимание всем и каждому, а улыбка не сходила с моего лица, даже во сне. Я расстилался, по совету Пако, перед всеми этими людьми, многие из которых и сегодня хорошо известны в Севилье и очень влиятельны. В день премьеры я изменил название концерта на «Фестиваль в цветах». Не спрашивайте, почему я это сделал. Я сделал это, и все закрутилось, все надежды, которые мы вложили в этот дебют, принесли свои плоды. Выступление в севильском театре «Сан Фернандо» принесло мне самую большую радость за всю мою карьеру. Я внимательно выслушал всех вышеупомянутых влиятельных людей у себя в гримерной, сердечно поблагодарив их за поддержку. Они увидели, что мое выступление было искренним, а благодарность исходила из глубины моего сердца, без утайки и без каких-либо намерений. А, сколько глупостей мне пришлось выслушать в те дни.

Пако, со знанием дела, и когда только мог, напоминал мне: «Относись к ним со вниманием, ибо это те, кто отдает приказы и принимает решения. Они могут поднять на невероятную высоту или опустить на самую последнюю ступеньку нищеты». Я, конечно же, старался изо всех сил, дабы доставить им максимум удовольствия. И, спасибо Господу и, отчасти, этим людям, имел неописуемый успех! Меня ожидали возле служебного выхода возгласами: «Какая мощь, парень! Какая мощь! Какой мощью вознаградил тебя Господь!» Что касается «мощи», то мне это очень нравилось, но в мои годы я еще не совсем понимал, что это значит. Мне объяснили, что это был лучший комплимент, который означал: «Такой маленький, а обладает такой мощью». Или, такой тщедушный и такой сильный. Одни кричали: «Господи, что у тебя внутри!», другие: «Да будет благословенна мать, родившая тебя!». Эти слова нравились мне и возносили меня… Время в Севилье прошло отлично, правда, без особых кассовых сборов.

Однако, находясь у себя дома, я всегда имел свой угол в Кадисе, Малаге и возможность сытно поесть! Здесь я всегда находил тот или иной выход из сложившейся ситуации, и это придавало мне уверенности и спокойствия. Припоминаю, что тогда меня ангажировали даже на открытие фермы Лос Росалес, а также на многие другие мероприятия. Я оставил много следов на земле Андалузии. Во время этих голодных гастролей самым большим моим желанием было вернуться на свою землю. Однако это вовсе не означало, что вскоре я снова не посетил бы Сарагосу и все остальные города страны, уровняв их с такой зажигательной публикой, каковой может быть публика моей Андалузии. Некоторые импресарио, например, из Логроньо, Вальядолида или Уэски уже говорили нам: «А почему бы Вам не приехать к нам, выбрав более подходящее время? В мае, например? Поскольку мало, кто может удержаться здесь, во время Cuaresma. И, принимая во внимание великолепные отзывы в прессе, отношение публики, расточающей в Ваш адрес одни лишь похвалы, приезжайте в другой период времени, в лучшее время!».

Из всего того, о чем говорили мне импресарио, мне больше всего понравилось их обращение ко мне на «Вы», но все, что было связано с Cuaresma, доводило меня до истерики, те гастроли с их многочисленными проблемами послужили для меня хорошим уроком. Никто даже представить себе не мог размеров той катастрофы – хватит с меня и одного раза! Однако было немало таких мест, откуда мне приходилось сбегать, оставляя мои чемоданы в отеле. Да, было и такое, однако, когда нам посылали немного денег, я возвращался в отель и с религиозным смирением оплачивая номер, извинялся и получал свои вещи обратно. Именно такого рода или похожие ситуации, несомненно, унизительные, и являются, что называется, частью неприятностей профессии. Эти жизненные злоключения и заставляют тебя клясться, как героиню фильма «Унесенные ветром», сохраняя дистанцию, естественно: «Я больше никогда не попаду в подобную ситуацию», хотя при этом осознаешь, что если поискать, то выход всегда найдется. Именно поэтому, и дабы не потерять достоинство, я всегда возвращался, чтобы оплатить гостиничные счета, а, погасив долг, я говорил себе: «А ведь в действительности здесь ничего не произошло».

Воспоминания обо всем этом всегда вызывают во мне прилив нежности. Так приятно снова представить себе Пако, говорящим мне: «Выйди и повтори!», и публику, аплодирующую тебе стоя!… Себя, совершенно обессилившего: «Я голоден». И снова увидеть и услышать Пако: «Черт бы тебя…!, выбегающего затем, чтобы достать, неизвестно где, тарелку фасоли, для того, чтобы я мог немного подкрепиться между выходами, и делал это он не один раз!... И когда я возвращался в гримерную после вечернего выступления, то там меня всегда ожидала тарелка с едой. Я ел и снова выходил на бой, как ни в чем не бывало! Тогда я ел между выступлениями, и, обратите внимание, сейчас я вообще с утра ничего не ем, чтобы быть в форме. Так что, как бы плохо не было во время голодных гастролей, ваш покорный слуга тогда питался лучше, чем сейчас.

Эта история, которая уже подходит к концу, вызывает во мне самые трепетные чувства… Позже были и министры, и великие личности мирового уровня, и лондонский Палладиум, и Медисон Сквер Гарден, и Центр имени Кеннеди в Вашингтоне, и Национальная Аудитория Мексики, и Карнеги Холл и т.д. Но те голодные гастроли занимают в моей памяти особое место, выше всех вместе взятых перечисленных вех. Это то, чего я никогда не смогу забыть.

Я не отказываюсь от своих планов, связанных с Парижем, и от всего того, что было потом, все это помогло мне понять, чего стоят артисты, столкнувшись с неблагоприятными обстоятельствами… и многими другими вещами.

Много лет спустя, более десяти, но менее пятнадцати, я снова столкнулся с величием театральных деятелей.

Это было, когда я заложил фундамент моей большой дружбы с Лолой Флорес, потрясающей дружбы и взаимного восхищения. (Известная испанская танцовщица, певица, исполнительница фламенко). (Не так давно Лолита говорила мне: «Никто так величаво не выглядит в манто» - в моем случае в пончо - «как моя мать и ты. Никто в мире не управляется с ним в танце, лучше вас»). Я всегда очень любил всю эту семью.

Как я уже говорил, несколько лет тому назад, я имел честь гастролировать вместе с Лолой. Я предоставил ей свой оркестр, дабы она производила еще большее впечатление. И даже позволил себе роскошь сказать ей: «Лола, люди ждут от тебя исполнения твоих песен. Не нужно перепевать мои песни, поскольку они хотят слышать именно твою «La Zarzamora». Лола не только не обиделась, а и вняла моему совету и имела большой, просто оглушительный успех. Впервые, выйдя на сцену в Пуерто де Санта Мария, она, словно давая пояснения публике, как всегда, изящно и с присущим ей аристократизмом, сказала: «Я выхожу на эту сцену первой, потому что этот, имея в виду меня – звезда первой величины, но и я – тоже!» и добавила: «Я выступаю первой, чтобы затем выйти в зал, сесть и аплодировать ему вместе со всеми, потому что Рафаэль мне бесконечно нравится…». Для меня Лола была великим примером достоинства и простоты. Были такие, кто считал ее высокомерной, горделивой, чванливой. Ложь! Я говорю о ней как профессионал.

Как артистка эта женщина, как никто другой, была на своем месте. Я просто обожал находиться с ней рядом, общаться с ней, слушать ее. Мы часами смеялись в ее гримерной. Она спрашивала меня: «Как я выгляжу?». – «Ты прекрасна, тебя просто съедят!». И ее, таки, поедали глазами. Она была невообразимо красива! Потрясающе!

Такие исключительные личности, как Лола, на самом деле, всегда остаются с нами, даже если теряют голос или внешность, потому что они всегда витают вокруг нас в воздухе… И Лола – одна из них…, она и есть этот воздух… Стоит лишь закрыть глаза, чтобы ощутить ее присутствие… Никогда я еще не был более откровенным…

Перевод Валерия Крутоуза
Опубликовано 12.03.2011