XXIII. «Тamborilero» на телевидении. «Yo soy aquel» в Люксембурге

XXIII. EL TAMBORILERO EN TELEVISIÓN. YO SOY AQUÉL EN LUXEMBURGO

Во время моего более чем краткого пребывания в Кольменаре, где я выполнял долг перед Родиной, начали происходить разные события. Все одновременно. Казалось, будто Судьба только и дожидалась, когда меня призовут на службу, чтобы обрушить на меня такой поток происшествий.

Рафаэль певец Испания

Еще одна из моих великолепных фотографий – как артиста.

Это немного напоминало месяцы, предшествовавшие фестивалю в Бенидорме, только сейчас все случилось в считанные дни. И, кроме того, я был в армии. Официально, по крайней мере.

Я почти с самого первого дня, по тем или иным причинам, занимался лишь тем, что уходил из военного лагеря и возвращался обратно. Я исчезал и появлялся, но не по своей воле. До меня начало доходить, что есть люди, которым не хочется видеть, как моей карьере будет нанесен какой-нибудь урон, или она вообще оборвется из-за того, что я буду тратить время на муштру в казарме. Намного больше людей, чем я тогда мог догадываться.

С другой стороны, я уже встретился с лейтенантом, и он вел себя по отношению ко мне так любезно, как только мог. Это был очень обходительный человек, но, как хороший вояка, он не мог отступить от своих принципов.

Мне не хотелось бы, чтобы у читателя возникло впечатление, что я хотя бы секунду был огорчен тем фактом, что меня призвали на военную службу. На свете не так много вещей, которые могли бы расстроить меня. Это не сочетается с моим образом существования. И стилем жизни. И, как уже было сказано, с первых минут, когда я смирился с тем, что сейчас нет никакого способа отделаться от армии, я без конца строил планы относительно своей будущей карьеры, и намеревался пройти службу с наименьшим для себя ущербом. В этом отношении, присутствие в части лейтенанта, моего соседа, меня очень успокаивало. Хотя не припомню, чтобы я обращался к нему по какому-нибудь конкретному поводу.

События, непосредственно касавшиеся меня, происходили не в армии. Это было не в ней. Все они разворачивались за ее пределами.


Перед отправкой в казармы я записал – при противодействии (а то как же!) моей фирмы грамзаписи – песню «El pequeño tamborilero» (маленький барабанщик). Она должна была выйти на диске с несколькими другими рождественскими песнями.

Художественному директору фирмы Hispavox показались не такими уж плохими другие песни – «Noche de paz» (Тихая ночь), «Blanca navidad» (Белое рождество) или, среди прочих, андалузская рождественская песня маэстро Гордильо, но он серьезно возражал против записи «El pequeño tamborilero». Свой отказ он обосновывал тем, что на рынке уже была песня в оригинале, на английском языке, которую исполнял не кто иной, как Фрэнк Синатра. И, кроме прочего, еще и тем, что, как ему казалось, даже с голосом Синатры песня «El pequeño tamborilero» не слишком хорошо пошла в Испании – в смысле продажи.

Они не могли решительно отказать мне, потому что наши отношения уже не допускали резких действий. Мы могли спорить и обсуждать дела, но слова «запретить» или «нет» исчезли из словаря обеих сторон. Для меня ничего не значил тот аргумент, что уже есть версия Синатры, потому что, при всем моем уважении, я не Синатра. К счастью или к несчастью. А испанский язык не имеет ни черта общего с английским.

Я напомнил им, что то же самое было с песней «Ma vie» (Моя жизнь) Алена Баррьера. Он пел ее, естественно, по-французски и добился относительного – весьма относительного - успеха по ее продаже в Испании. Моя версия на испанском была распродана, как свидетельствуют цифры, в достаточно, ну достаточно значительном количестве. Помимо всего прочего еще и потому, что большинство людей меня понимало. После долгого обсуждения вопроса он согласился записать «El pequeño tamborilero».

На первых порах с песней не происходило ничего особенного. Все началось в конце ноября 1965 года. Я уже был в Кольменаре, когда мне позвонили с испанского телевидения, чтобы я принял участие в специальной рождественской программе, а именно, спел «El pequeño tamborilero». В студии соорудили рождественский вертеп с настоящими фигурами из плоти и крови, немного напоминавший то, что называют «живой вертеп», только в этом случае люди, насколько я помню, не двигались.

Впервые для записи моей песни на телевидении было привлечено столько народа и технических средств. На самом деле, это было одно из первых произведений TVE (испанского телевидения), вокруг которого было столько шума - во всех смыслах. Директором был Хосе Мария Керо, и уже этого было достаточно.

Пока все было отлично. Но – никто об этом не подумал в начале, когда получил предложение – тут-то и разразилась настоящая трагедия.

Маленький барабанщик, то есть я, был коротко острижен под ноль, и это выглядело отвратительно. Я не мог выйти на всеобщее обозрение с голым черепом. Это единственное, что было мне ясно.

Бесконечные сомнения.

Я уже решил было отказаться от предложения, что означало устроить харакири бедному барабанщику. И в какой-то мере – «маленькому» Рафаэлю тоже. Пако, недолго думая, объяснил мне, что спасением, и единственным спасением, был парик. Я без всяких размышлений наотрез отказался. Парик – да никогда. Решительное нет. И ни слова больше.

Я не знаю, о чем я думал, отвергая то, что было единственным выходом. На что я надеялся? Что у меня вдруг отрастут волосы? Я придумал другой метод? И если это было так, какой выход из этой ситуации я видел? Я думаю об этом сейчас, и меня одолевает смех, потому что я полагаю, что в то время мне бы и в голову не пришло попросить Бога, чтобы он вернул мне мои волосы.

В любом случае, я крепко вцепился в свое «нет». А мое упрямство тогда уже было достаточно всем знакомо. Но Пако ушел поговорить с Эдоардом, знаменитым парикмахером, одним из самых известных в Испании того времени, и привел его ко мне домой вместе с париком. На первый взгляд это было больше, чем парик – огромная бесформенная копна волос.

Давай я его тебе надену. «Нет уж. Ни за что. Я же сказал – никаких париков».

Все окружающие пытались выбить из меня эту дурь насчет париков. Они хором настаивали так долго, что я, обозлившись, разрешил нацепить на меня чужие волосы.

Эдоард начал работать - немного подрезал здесь, подравнял там, состриг тут, все это неторопливо и с большой осторожностью (я знаю об этом, потому что мне рассказали потом, так как сам я все время просидел с закрытыми глазами, ругаясь про себя). Через некоторое время я услышал, как кто-то сказал: «Ну, упрямец, как тебе?»

Я понял, что обращаются ко мне, открыл глаза, взглянул в зеркало, которое мне подставили, и… мне не оставалось ничего иного, как только сдаться перед очевидностью: Эдоард превратил этот парик в точное, совершенно точно подобие прически, которая была у меня до того, как я простился с волосами. По правде говоря, это было просто произведение искусства. Я храню его до сих пор. Серьезно! Это настоящий парик, а не убожество Сантьяго Каррильо*!

Он был так хорошо сделан, что, явившись на запись программы, я в перерыве подошел к актерам, чтобы подкрепиться и посмотреть, не скажут ли мне что-нибудь. Но – ничего.

- Привет. Как жизнь? – бросил я.

Я добился того, что кое-кто посмотрел на меня, но мне удалось выудить только вежливый ответ:

- Спасибо, хорошо. Как ты?

До тех пор, пока наконец – я помню это, потому что в тот раз мой близкий друг очень развеселился – я не подошел к Карлосу Ларраньяга** и не спросил его самым интригующим голосом:

- Ты не замечаешь во мне ничего необычного?

Карлос, всегда такой сердечный и отзывчивый, сказал мне с одной из своих неповторимых улыбок:

- Необычного? Нет.

- Посмотри на меня получше. Ничего не видишь?

Он снова взглянул на меня, теперь более внимательно.

- Ну-ка подумаем, приятель. Чего необычного? Что такое особенное я должен заметить?

И я, словно открывая ему страшную тайну – думаю, что я даже понизил голос – признался:

- У меня парик!

- Парень, никому не говори – и никто даже не заметит. По-моему, тебе так даже лучше.

Я объяснил ему все проблемы с военной службой. Мы хохотали, будто нас одолел весь смех мира. И его мнение помогло мне успокоиться.

В тот вечер программа шла в прямом эфире. Ничего нельзя было повторить. Я чуть было не потерял все. Из-за опилок…. Знаете ли, из-за рассыпанных на полу опилок у меня так зудел нос, что я начал чесать его. Разумеется, внутри. А меня показывали самым крупным планом! При этом весь палец в носу. И Керо, хорошему человеку, это, пожалуй, доставило отнюдь не столько веселья, сколько мне. Я извинился. Потому что на самом деле сделал это не намеренно.

Телепередача немного напоминала спектакль в Сарсуэле, но она получила гораздо более широкий отклик. Естественно, потому что телевидение уже проникло повсюду. Ее смогла увидеть вся Испания.

На следующий день диск уже разлетался как горячие пирожки. Многие, не знавшие названия рождественской песни, просили в магазине «ту песню, где Рафаэль вчера вечером засунул палец в нос».

Думаю, этот был самый раскупаемый диск за всю мою карьеру. Я считаю так по очень простой причине – не только потому, что в тот год он продавался тоннами, но и потому, что с того времени и до сих пор он хорошо расходится в каждое рождество. И всегда в промышленных количествах. И еще потому, что на рынке не появилось рождественского диска, который был бы принят публикой так, как «El pequeño tamborilero» или «El niño del tambor» (мальчик с барабаном), как его называют в Америке.

Случай с моим барабанщиком не был чем-то исключительным. Не то чтобы такие вещи часто происходили в мире грамзаписи, но иногда они все же случаются. Есть проходные песни, и таких большинство. Но есть песни, которые остаются навсегда, становясь традицией. Своим «El pequeño tamborilero» я, дискографически выражаясь, схватил удачу за хвост и уже не выпускал ее.

Среди круговорота всех этих событий, происходивших почти одновременно, в один из дней нам позвонили с предложением представлять Испанию на конкурсе Евровидения. Были рекомендованы две песни Маноло Алехандро: «Yo soy aquél» и «Mi regalo». И выбрана «Yo soy aquél».

И теперь, понятное дело, на повестке дня стоял вопрос о том, как мне уйти из лагеря, вернуться обратно и снова уйти. Начались постоянные звонки военному начальству с испанского телевидения. Звонил лично Хуан Хосе Росон, предупреждая, что меня должны освободить от любой работы, которая могла бы повредить моему голосу или нанести ему малейший ущерб, «потому что он лучше послужит Родине своим пением, чем отбывая военную службу».

Все это я узнал, разумеется, много позднее. Хотя я не был настолько глуп, чтобы не понять, что в части я был единственным человеком, которому не нужно было разрешения. Ни на что. Я вел себя очень осмотрительно, и, чтобы куда-то двинуться, всегда ждал, когда меня либо найдут, либо позовут. И всегда удивлялся. Словно молча говоря: «Ах! Это меня?»

Для того, чтобы представлять Испанию на конкурсе Евровидения с песней «Yo soy aquél», меня выбрали просто абы как, и я не стану отрицать этого. Меня предложили Артур Капс, Федерико Гальо и Хуан Хосе Росон, ответственные за проведение конкурса. Пако бегом помчался в казарму, чтобы все рассказать мне.

Мы только обнимались, скакали и прыгали от обуревавшей нас радости. Но это были внешние проявления. В глубине души я был озабочен. Весьма озабочен. В конце концов, я был в армии, и мне попросту могли запретить отлучаться из казармы. Кроме того, в тот момент я не мог знать, кто за этим всем стоит.

Я сказал Гордильо: «Слушай, Пако, надо что-то делать, вдруг им что-нибудь внезапно втемяшится в голову, и они не дадут мне уехать. Это своеобразные люди. И, кроме того, они будут правы. В конце концов, я же на службе. Для моего спокойствия проверь хорошенько, как обстоят дела. Этот поезд я не хотел бы упустить».

Пако отправился к Росону, и тут устроил ему встречу с Фраго Ирибарне, бывшим тогда министром информации и туризма. Пако видел его лишь несколько минут, потому что министр собирался в поездку.

Он объяснил Фраге ситуацию и настаивал на том, что мое место - перед камерами. На Евровидении. Что я больше сделаю для Родины, выступая там, чем сидя взаперти в казарме. Дон Мануэль внял голосу разума и – только для того, чтобы избежать каких бы то ни было проблем, как он объяснил Пако – приказал, чтобы мне выдали паспорт, действительный в течение пяти дней. Похоже, он сказал что-то вроде: «Пусть он едет, споет и вернется продолжать службу. У него разрешение на выезд из Испании и въезд. Ровно столько времени, чтобы поучаствовать в Евровидении. И ни днем больше».

Это сцена так и стоит у меня перед глазами. Фрага закончил тем, что заявил: «Да! И передайте ему от меня, чтобы он победил». Два мотоциклиста привезли разрешение в казарму, и уже в ту ночь я спал у себя дома. Мы вылетели в Люксембург.

Оркестром должен был дирижировать Рафаэль Ибарбия, а не Мануэль Алехандро, как мне того хотелось. Не потому, что я имел что-то против Ибарбии, напротив, а потому, что Маноло был одним из лучших моих друзей. И, кроме того, автором песни «Yo soy aquél».

Со мной приехала вся моя компания. Мне испанское телевидение оплатило дорогу и проживание в отеле, но всем остальным членам стаи пришлось платить из своего кармана за все, включая билеты и отель, как положено по закону. Я рассказываю об этом, потому что их общество очень помогало мне не упасть духом и сохранить уверенность в себе.

В той поездке все прошло отлично. Сплошные нервы, но никогда в жизни я столько не смеялся. Я не буду останавливаться на курьезах – а они были, и весьма забавные – и перейду непосредственно к сути. Я расскажу лишь кое о чем необычном, что очень тронуло меня, и что хранится среди лучших воспоминаний, связанных с моей карьерой.

В тот день, когда я репетировал «Yo soy aquél» в студии люксембургского телевидения, окруженный тысячей камер, другими исполнителями из всех европейских стран, стоявшими в ступоре, и всеми присутствовавшими там музыкальными критиками, случилось событие, если и не совсем необыкновенное, то, по крайней мере, исключительное.

Когда я закончил песню, оркестранты поднялись, отложили в сторону инструменты и устроили мне роскошную овацию.

Кроме этого, столь весомого знака, так как с этим оркестром работали все, но я не видел, чтобы нечто подобное делали для кого-нибудь еще, в лотереях мое имя также стояло под номером первым. По общему мнению, я был победителем.

На следующий после репетиции день парижские газеты откликнулись на столь необычную реакцию оркестра на меня и мое исполнение песни «Yo soy aquél», также назвав меня претендентом на премию. Казалось, это само собой разумеется, но…. Все случившееся потом – это уже часть истории самой песни.

Не ломаясь, с мудростью, которую дают прошедшие годы и накопленный опыт, я скажу здесь то, о чем всегда думал, хотя до сих пор еще не говорил: в тот самый год, когда я во второй раз поехал на Евровидение, я не добился победы, но ушел оттуда победителем.

Перевод А.И.Кучан
Опубликовано 28.03.2010

Примечания переводчика:

* Вероятно, Каррильо Соларес, исп. политический деятель, создатель еврокоммунизма, род. в 1915 и в 70-е имел обширную лысину.
** Род.1937 году в Барселоне, теле- и киноактер, амплуа «первый любовник», в 4-й раз женился в 2007 году.


Дополнительные материалы:

Festival De Eurovisión. 1966
La cancion de este año. 1966
Raphael en la Festival de Eurovisión. 1966-1967
Raphael: la escalada de un triunfador. 1966
XII. …Y llegó Eurovisión
7. Raphael. 1965

Raphael a Eurovision. 1966



Комментарии


 Оставить комментарий 
Заголовок:
Ваше имя:
E-Mail (не публикуется):
Уведомлять меня о новых комментариях на этой странице
Ваша оценка этой статьи:
Ваш комментарий: *Максимально 600 символов.