XXXVII. Мексика. Патио. Поле деятельности
XXXVII. MÉXICO. EL PATIO. EL TERREMOTO
Я вспоминаю один из моих концертов в Мексике, который больше походил на научную фантастику, чем на что-либо другое.
С начала представления прошло уже довольно много времени, и я спел несколько песен, с восторгом принятых публикой.
В Мексике с тремя легендами:
Либертад Ламарке, Марией Феликс и Долорес дель Рио.
Помню, что я закончил исполнять одну очень сильную, очень зрелищную песню, из тех, что оставляют меня выжатым досуха. Как у меня принято, после такой песни я перехожу к чему-нибудь более спокойному и мелодичному, к песне, которую я скорее проговариваю, чем пою. Но тогда началось что-то странное. Обычно после этой песни у меня руки немного дрожат. В тот незабываемый день я удивился тому, что у меня дрожали не только руки – меня всего трясло, целиком, с головы до ног. «Ты перебрал, Рафаэль, - подумал я. – Если ты позволишь своим эмоциям до такой степени заводить тебя ... если ты не сможешь контролировать себя, проявляя хоть минимум благоразумия – тогда туши свет и пошли. Ты отдаешь все, это правда, но ведь не до инфаркта же. Ты слишком молод, парень, слишком молод, чтобы просто так отдать Богу душу на каком-нибудь си-бемоле».
Так что я сделал глубокий вдох и направился к табурету, на котором должен был исполнять следующую песню – более нежную, более мягкую, намного более спокойную. Когда я уселся, мне показалось, что табурет немного качается. Я запел «Tema de amor». Однако когда я взглянул на публику, то увидел нечто странное. Зрители вцепились в столы, словно ждали моей реакции (а я никак не реагировал, потому что не знал, что происходит). Но инструменты оркестра к этому времени тоже стали звучать очень плохо, а через несколько мгновений их осталось совсем мало. Что там, к черту, сделал Мануэль Алехандро, чтобы все они начали играть, как говорится, вразнобой?
С моими любимыми друзьями -
великим журналистом Хакобо Заблудовски
и нынешним губернатором штата Веракрус Мигелем Алеманом,
сыном бывшего президента Мексики.
Я оглянулся и увидел, что Маноло исчез вместе почти со всеми музыкантами. На своем посту оставались лишь две печальные скрипки, но казалось, что они парализованы чем-то, что я не понимал.
Я посмотрел на огромную люстру на потолке и увидел, что она раскачивается из стороны в сторону, словно маятник гигантских часов. Перед тем как продолжить столь необычный рассказ, я должен пояснить, что все это произошло в тысячную долю секунды.
Пако Гордильо высунулся из-за кулис так далеко, как мне никогда еще ни приходилось видеть, и делал мне знаки глазами, пальцами, руками, телом... всем подряд. Я подошел, чтобы разобраться, в чем дело.
Одно из моих выступлений в El Pаtio,
самом символическом зале Мехико, я пою с марьячи.
- Ну, можно узнать, что за чертовщина с вами всеми происходит? Что творится с публикой? Ну-ка, все по местам!
И все закричали мне:
- Трясет!
- Что трясет? – спросил я, окончательно разозлившись.
- Все! Это землетрясение!
Но, узнав об опасности, я вместо того, чтобы бегом вылететь из театра, остался на сцене. В зале все еще сидела публика, все отчаянно вцепились в столики, словно это были якоря спасения. Когда земля перестала качаться, а я продолжил выступление, эмоциональный накал в зале и самозабвенные порывы этих людей превратились в нечто неописуемое. Нет слов, по крайней мере, у меня, чтобы изобразить эту публику – испуганную, но полную надежды благодаря ощущению нормальности, которое я внес в эту ненормальность, продолжая петь так, как пел я – словно в любой обычный день. Для зрителей имело значение лишь то, что делал я, и моя реакция на толчки, которые сотрясали землю.
Они поднялись с мест и, словно впав во внезапное коллективное безумие, начали выкрикивать мне самые странные и необычные комплименты.
Я получаю Heraldo de Mexico из рук моего друга Рауля Веласко.
Не знаю, какая сила заставила меня оставаться на сцене. Скорее всего - подсознание. Правда, я понимал, что если я потеряю лицо и удеру, как почти весь мой персонал, это закончится трагедией. Ведь я своим уходом, более чем понятным с человеческой точки зрения, спровоцирую паническое бегство этих людей, заполнивших зал, где очень мало места для выхода, одни пойдут по телам других, сильные раздавят слабых, и это будет катастрофа. Одна мысль об этом вызывала у меня ужасную тревогу. И учтите! Это было не абы какое землетрясение. Это было одно из самых сильных землетрясений из всех, когда-либо сотрясавших почву Мексики. А это о чем-то да говорит!
Когда мы смогли выйти наружу, нас ожидало безотрадное зрелище. Стало понятно, что мы видим перед собой последствия настоящего бедствия. Все разорено, люди испуганы, здания разрушены...
Через несколько дней я узнал, что El Patio провел сбор среди зрителей, присутствовавших в тот вечер в театре, и на полученные деньги заказал у ювелира золотую копию микрофона Sure, которым я всегда пользовался, со следующей надписью: «Когда поет Рафаэль, он потрясает даже землю Мексики».
Потом я пережил еще два землетрясения. Одно также в Мексике, более слабое, а второе в Токио.
Я только что приехал из Осаки и принимал ванну в номере отеля. Когда началось землетрясение, я не понял, что происходит. Я только видел, что вода в ванной колышется из стороны в сторону, то накрывая меня, то отходя назад. Когда я сообразил, что творится, то бегом выскочил в коридор, раздетый и жутко напуганный. Но там не было никого. Кроме горничной отеля, которая прошла перед моей дверью, не изменившись в лице (не реагируя ни на толчки, ни на отсутствие на мне одежды).
Мое выступление в Аламеде в Мехико.
Должно быть, она давно привыкла к этому. Я, изрядно устыдившись, вернулся в номер.
Мексика, не в обиду другим странам будет сказано, для меня вторая родина. В течение многих лет у нас был в Мехико свой дом, напротив парка Чапультепек. Там я жил так, как мне хотелось: я пел каждый вечер, мои дети ходили в детский сад, а мы с Наталией часто встречались с таким интересными людьми, как Руфино Тамайо, Габриэль Гарсия Маркес, Кантинфлас, Мирей Матье, Энтони Квинн, Шарль Азнавур, Эмилио Фернандес («Эль-Индио»), Колумба Домингес...
Там я познакомился с Ампаро Ривельес, ставшей одной из лучших друзей нашего дома.
А другие лучшие мои друзья живут в Мексике – это Мигель Алеман (нынешний губернатор штата Веракрус, крестный отец моего сына Мануэля и сын бывшего президента Мексики); его жена Кристиане Мартель, француженка, в прошлом «Мисс Вселенная»; Хакобо Заблудовски, один из величайших телекомментаторов, и его жена Сарита; Габриэль Аларкон (отец и сын); Рене Леон, также мой кум, и его жена Аурора (некогда «Мили», половинка кинематографического дуэта «Пили и Мили»); Рене Веласко, который вручил мне мою первую премию газеты «Heraldo» (самую главную премию в Мексике); Моника Мансанарес (отец которой, Эдуардо, был архитектором моего дома в Мадриде); падре Хосе Сенобио, часто появлявшийся в моей жизни (он венчал нас с Наталией в Венеции, крестил нашего сына Мануэля и отслужил мессу на нашей серебряной свадьбе); моя любимая «тетя» Малу Альварес Амескита... и еще столько, столько имен друзей-артистов: Лола Бельтран, Луча Вилья, Сильвия Пиналь, Игнасио Лопес Тарсо... Конечно, имена многих других я так и оставил в чернильнице, но они знают, кто они, и смогут простить меня.
И ты, самый любимый друг - Хайме Рентерия, всегда живой в моих воспоминаниях, ставший творцом моего успеха там. О Мексика... Моя Мексика.
Перевод А.И.Кучан
Опубликовано 12.12.2010