XIII. “Cuando tu no estás”

XIII. "КОГДА ТЕБЯ НЕТ"

Новый мир Рафаэля: мир кино. Атмосфера славы, популярности и шумихи.

Ко всему тому, Пако Бермудес сдержал свое слово: "Я не буду заключать контракт менее, чем на 40 000 песет". Импресарио, первым подписавшим контракт на такую сумму, был дон Еухенио Гарсиа, хозяин "Хартанса" в Пальма де Мальорка. Но и ему нужно было некоторое время, чтобы успокоиться, когда он услышал по телефону от Бермудеса: "Да, Еухенио, да: 40 000 песет за один вечер. И ни сантимом меньше".

Второго выступления с такой платой Бермудес добился в Уэльве, где импресарио остался очень довольным и не только заплатил ему, но и подарил две пачки сигарет. А к возвращению с фестиваля Евровидения "заработок" поднялся к 50 000 песетам. И первым, кто согласился платить, был Сен Педро де ла Фельгера. Потом, словно это была самая обычная в мире вещь, Рафаэль "заработал" за 8 дней (в казарме давали увольнительные на субботу и воскресенье) 60 000 в театре "Принсипаль" в Аликанте.

Триумфальное шествие продолжается. Его лето стало почти таким же "кровавым", как у Кордобеса. Первая половина субботы уходит на дорогу, вечером - концерт, в воскресенье он дает два выступления - днем и вечером, в воскресенье же ночью уезжает, чтобы вернуться в казарму к 7 часам утра и успеть в строй.

Так бегут неделя за неделей, и Рафаэль путешествует по следующему маршруту: Сантандер, Аликанте, Бильбао, Оренсе, Кадис, Сеута, Херона, Реус, Сабадель, Малага, Ельче, Сан-Себастьян, Лерида, Сан-Ханиер, Марбелья, Барселона, Гандия, Херос де ла Фронтера. И между делом Рафаэль начинает съемки своего первого фильма "Cuando tu no estas". Но еще раньше Рафаэль добился специального отпуска для того, чтобы работать.

Все это началось еще с "новогодней кампании", когда он впервые спел в театре Кальдерон на концерте, организованным женой Генералиссимуса. И тот самый день, когда он должен был петь был тем самым днем, когда он должен был принимать присягу. Но проблема решена: достигнуто особое разрешение, и Рафаэль принимает присягу через два месяца в полку легких танков.

Успех Рафаэля в "Кальдероне" упрочил его предыдущие успехи в театре "Оперетты" и на телевидении…. И вот уже все знают, что Рафаэль служит в Кольминаре. Организуются патрули из фотографов и журналистов. Самые отважные поклонницы садятся в автобус, который довозит их до городка, и там, в тени деревьев ждут пока не прозвучит сигнал на прогулку. Они набрасываются на Рафаэля, протягивают ему его фотографии, пластинки, вырезки…. А его командиры благоразумно думают, что надо не обращать внимания на Рафаэля…, или перестрелять всех людей, которые хотят его видеть… Естественно, командиры предпочитают первое и подписывают ему новые и новые увольнения….

Рафаэль получает отпуск для съемок "Cuando tu no estas". Я вам уже рассказывал об обоюдной антипатии, которую чувствовали в первый момент Рафаэль ко мне и я к нему. Эта антипатия все росла, хотя и принимала хорошие формы. Мы здоровались по утрам в гримерной, потом немного разговаривали на плато, а чуть позже вместе осматривали оборудование и отснятые накануне кадры. Но мы никогда не испытывали к друг другу того, что можно назвать доверием. Тем более, что Рафаэль не откровенничает ни с кем.

- Тебе не нравится говорить?

- Нет, ведь никто не говорит о себе, ничего не говорит, если не хочет, чтобы это обсуждали где-то. Обрати внимание, что все говорят лишь то, что хотят, чтобы другие знали. Обо всем остальном - молчание.

С этой теорией Рафаэль и провел съемки "Cuando tu no estas". Он близко подружился с Марио Камусом, и однажды вечером мы, небольшая грума друзей, поехали домой к режиссеру, чтобы послушать песни Рафаэля. Там Рафаэль стал более откровенен. Он впервые заговорил о том, что он думает выступать в Париже в "Олимпии". Потом, словно невзначай, он заговорил о выступлениях в Лондоне и Нью-Йорке, о завоевании всей Латинской Америки, о контрактах с американскими киностудиями. Он говорил уверенно, серьезно и в то же время простодушно.

Мы изумленно переглядывались. К тому временим Рафаэль уже завоевал премию в Бенидорме, четвертое место на Евровидении, сыграл маленькую роль в одном фильме, два раза выступал на телевидении, вызвал шумиху в театре "Оперетты".., объездил Испанию.., побывал на Востоке, но этого было недостаточно!

Да, продавалось много его пластинок, он почти не мог спокойно выйти на улицу, получил тысячи писем, пел, как ангелы, но этого было мало! Слушая его, я изумлялся. Я хочу петь в "The talk of the town", где пели Синатра, Том Джонс, Петула Кларк, Джуди Гарланд…"

Хотелось спросить его: "Ну, а ты знаешь английский?" Но его не спрашивали, потому что заранее знали ответ: "Нет, пока не знаю, но буду знать. Кроме того, разве "Битлз" не прославились на весь мир, исполняя свои песни на английском? А почему не могу прославиться я на испанском? Поэтому все молчали. И так было лучше. Потому что время показало нам, что он достигнет всех своих целей, что он "покончит" с Латинской Америкой, где еще никогда не было кумира подобно ему и где его сравнивают только с Карлосом Гарделем и Хохе Негрете, что он будет петь в "Олимпии", что он покорит Лондон…, и что для него триумф, успех, слава и деньги будут обыкновенной вещью, которую находишь на дороге.

В период съемок "Cuando tu no estas" по субботам и воскресеньям Рафаэль исчезал, он ездил исполнять контракты, "его" контракты. Но он не хотел, чтобы мы ехали с ним и присутствовали на его выступлениях. Он предпочитал путешествовать один, работать один и страдать один!

По понедельникам к 7 часам утра он возвращался на студию, гримировался (это единственный фильм, где он гримировался, а в остальных он только накладывал легкий тон) и пока ждал начала съемки и установки освещения (он никогда не хотел использовать двойника и всегда требовал, чтобы Хуан Хулио Баэна налаживал свет на нем), предлагал нам сыграть в семь с половиной.

Шли дни, и однажды утром мы снимали в "Марии Герреро" конец фильма. То есть ту сцену, когда Рафаэль поет знаменитую песню "Cuando tu no estas" сразу после того, как он узнает, что Лаура умерла. Сцена была снята превосходно, и мы пошли пообедать в одну таверну, которая находится совсем рядом с улицей Тамайо, и где готовили фабаду (астурийское блюдо из фасоли и бобов с кровяной колбасой). Мы хорошо поели, выпили, напились кофе. Как всегда застолье было долгим, очень долгими.

- Я хочу, чтобы премьера фильма была во Дворце Музыки….

Меня всегда удивляла и продолжает удивлять сейчас, когда я уже объездил с Рафаэлем тысячи километров, уверенность, с которой он просит или утверждает что-то. А вернее, когда утверждает, потому что он никогда не просит. Тогда там, в таверне, я спрашивал себя, не более ли логично сказать:

"Можно ли будет устроить премьеру во Дворце Музыки, который мне очень нравится?" Ведь его окружали профессионалы, которые знали толк в премьерах, театрах, рекламе и во всем прочем. Но нет он утверждал: "Я хочу Дворец Музыки", - и все находили естественным, что ему хотелось знать определенную дату и кинозал, и целый ряд других вещей.

"Я хочу устроить премьеру в ноябре на представлении - бенефисе.., а потом, дней через пять-шесть - официальная премьера… Я пойду на оба раза…"

В мою душу закрадывалось удивление. Я не знал, что сказать, мы продолжали переглядываться. Рафаэль сказал: "Я уверен, что фильм будет очень хорошим…, и, кроме того, даст много денег". Я не смог больше сдерживаться: "Ты думаешь, ты непогрешим? Ты что "супермен"? Или ты фокусник?"

Он внимательно посмотрел на меня и произнес: "Я вижу, что мы с тобой никогда не сойдемся…. Близко. Когда я чего-нибудь хочу, это исполняется. А я хочу всего этого". И, естественно, он добился всего этого. С этого момента он не мог говорить ни о чем, кроме Дворца Музыки, с той минуты он стал думать о "Бенефисе" и так случилось. Именно с того дня начали исполняться все желания Рафаэля.

В довершении всего, он был прав в главном: "Cuando tu no estas" имел большой успех, принес и все еще приносит много денег.

* * * * *

Радиостанции всей Испании постоянно передавали песни Рафаэля. Уже вышел диск "Cuando tu no estas", и это было безумием. Выход Рафаэля из студии становился затруднительным, а его приезд домой - еще хуже. Он сменил место жительства. Рафаэль жил уже не на улице Карлоса Мауро, а на улице Хуана Рамона Хименеса, 12. Интерьер нового дома ему отделал Тони Кортес, который был декоратором фильма. Но как и во всех своих вещах, Рафаэль совал свой нос во все дырки. "Я хочу, чтобы это было белым…, а это - черным…, это - голубым". Наконец, однажды вечером он устроил маленькое новоселье.

Когда Рафаэль у себя дома, он преображается. Там вечером он был самым гостеприимным хозяином, которого я когда-либо знал: любезный, обаятельный, услужливый, внимательный, настойчиво ухаживающий за гостями. Он переходил от одной группки к другой, поддерживал разговор, заботясь о том, чтобы всем было хорошо. Сейчас и меня уже ничего не удивляет…, но тогда он меня удивил. И я начал понимать, что наша взаимная антипатия сможет перерасти в крепкую дружбу.

Но когда Рафаэль не хочет, он не идет навстречу людям. На следующий день, когда я сказал ему, что он держался чудесно, он ответил мне кое-что весьма сильное, и послал меня куда подальше так, чтобы я подольше не показывался ему на глаза. Я его тоже послал …, и делу конец. Но не прошло и полчаса, как Рафаэль вошел в бар "Estudias Roma" со словами: "Как дела, старик? Знаешь, Маноло только что принес мне новую песню… Она чудо…" И он начал вполголоса напевать песню, словно посвящал ее мне. Вот и не знаешь, что и думать об этом таком странном Рафаэле: педантичном и простом, симпатичном и ненавистным, любезным и скверном! А особенно переменчивом. Переменчивым, таким переменчивым!

Сейчас по прошествии времени, я открыл, что Рафаэль "переменчив" с теми людьми, которых он не любит, которых не ценит, которых не отличает своей дружбой… И ясно, - к чему скрывать? - в те дни я находился среди таких людей.

* * * * *

Пришло время бенефиса. Он, естественно, происходил во Дворце Музыки. Я расставил на улице прожекторы. У двери большая толпа ожидала приезда Рафаэля. В зале была избранная публика. Рафаэль приехал очень пунктуально, - а как иначе? - 10.45 вечера. Он вышел из темно-красной машины Бермудеса, подав руку своей матери, которая была одета в длинное платье и была очень красива. Крики толпы стали оглушительными: было и несколько обмороков. Как растет число поклонниц… Боже мой! Полицейские хотели бы избить этих девчонок, фотографы "стреляли" вспышками…, стеклянные двери кинотеатра разбились. Еще бы при такой давке! Рафаэль улыбался фотографам, прощался со всеми поклонницами, стойко выносил все толчки и все время спрашивал: "Кинотеатр полон? Ну, полон же, полон?"

Ох, беспокойный Рафаэль! Сейчас я знаю тебя очень хорошо, и я привык к этим вопросам. Но в то время… Как можно было думать, что театр не полон, если на улице стоят сотни людей, которые не смогли пройти…? И мы заверили его, что театр переполнен, - и эта была правда,- и что все будет хорошо. Потом мы быстро провели его в его ложу. Там, приветствуя всех с поднятой рукой, виновник торжества густо покраснел.

У девочек, у его поклонниц хватило денег только на галерку, и с галерки они кричали так громко, что их могли попросить выйти.

Свет был погашен. Раздвинулся занавес. На экране появились слова "Дипенфа представляет Рафаэля".

Когда показалось его имя, сверху послышались душераздирающие крики…, и крики внизу тоже. Были невероятными. Кроме того, фильм начался с "Yo soy aquel" Это было безумие, бред, коллективное помешательство. И началась история….

- Вас срочно зовет Рафаэль.

Я побежал в ложу. Наверное, что-то случилось. Наверное, что-то случилось в эти короткие минуты. Может быть, он почувствовал себя плохо? Что-нибудь случилось с его матерью? Нет, ничего подобного. В плохом настроении, с глубокой антипатией он сказал мне: "Пусть усилят звук.., ничего не слышно!"

- Звук на полной мощности. Но пока люди кричат, ничего не будет слышно.

- А я тебе говорю, что можно сделать громче!

О, беспокойный Рафаэль тех времен! Он и сейчас продолжает говорить мне то же самое во время премьер…, ведь я говорил, что был на всех премьерах Рафаэля в Испании. Я знаю, что когда Рафаэль говорит, что звук слишком тихий…, это вовсе не означает что звук действительно тихий, это значит, что Рафаэлю страшно. Он очень храбр со "своим" страхом на сцене, во время своих выступлений, он очень смелый потому что знает, что в любой момент может повернуть свой репертуар на 180 градусов. Но когда он неподвижно сидит в темном зале, он знает, что он не в силах что-либо изменить. Это НЕВОЗМОЖНО. И эта невозможность заставляет его нервничать, и от этого он начинает беспокоиться, а вместе с беспокойством приходит тоска.

На последней премьере в Пальма де Мальорка, где его фильм "El Golfo" имел огромный успех, я провел эксперимент. "Пусть усилят звук! Пусть усилят!" Через минуту я вернулся: "Сделали громче…" И Рафаэль ответил : "Спасибо", - давая понять, что теперь было хорошо. Но я даже и не заходил в кабину механика по одной простой причине: звук был максимальным.

* * * * *

Выход из Дворца Музыки превратился в настоящий апофеоз. Снова были включены прожекторы, и снова раздавались душераздирающие крики девушек. Мы приехали домой к Бенито Перохо, одному из продюсеров, выпить по  бокалу шампанского. На вечеринке присутствовало человек шестьдесят-семьдесят.

Всю эту ночь Рафаэль был обворожителен. Он все время спрашивал меня: "Каким будет фасад Дворца музыки?" Я объяснил ему приблизительно то, что хотел сделать. Хорошо, но мне хотелось бы, чтобы ты добавил это… или убрать то…" Иногда он был прав, иногда - нет. Но удивительным было то, что Рафаэль звезда-дебютант, у которой даже не было официальной премьеры, судил обо всем с такой уверенностью, с таким спокойствием и знанием дела.

"Ну, хорошо, - думал я. - Разве этот "малыш" не знает, что устраивал премьеры Саре Монтьель, Кармен Севилье, Раките Рико?" Да, он знал и принимал это. Но ему надо было знать больше… Сегодня Рафаэль, окружен своим "кланом" человек в двадцать, продолжает сам руководить тысячью вещей… И это очень хорошо, я вынужден признать это. Вчера он, жертва острого приступа гастрита, который вынудил его отложить выступления в Аликанте и 8-дневные гастроли по Германии, лежал в Мадридской клинике. Ему было плохо, очень плохо. Вчера, именно вчера в его комнате были только мы, его самые близкие друзья, потому что остальных не пускали.

Зазвонил телефон "Кто это?" - спросил Рафаэль. "Это тот человек, который делает макеты". - "Пусть он скорей поднимается. Появляется молодой человек с бородой м кипой бумаг, на которых был изображен Дворец Музыки. Рафаэль привстал с кровати.

- Нет, нет, я не хочу, чтобы это было так… Лестница должна вести справа налево…. А занавес должен повешен наоборот. … А вот это хорошо…, но для оркестра надо оставлять больше места. Ох, чуть не забыл! Надо оставлять место для хора… А это должно быть черным, это - белым, а это голубым…

Он уже забыл о своей болезни, о своей боли, о своем еще не начавшемся выздоровлении. Только от этих разговоров о его будущих поездках во Дворце Музыки ему уже становилось лучше, он хотел выбежать на улицу, начать репетиции, скорее узнать, сможет ли он заполнить публикой Дворец Музыки...

Одним словом, ему нужно было почувствовать свой "собственный страх…

А вечером температура поднялась до 38 градусов. Было приказано не пускать в его комнату ни одного человека, будет ли у него борода или нет.

Перевод Галины Соколовой
и Аллы Ищенко
Обновлено 14.03.2013