Рафаэль: "Кто больше ‘indie’, чем я?" 2017

RAPHAEL: "¿QUIÉN MÁS 'INDIE' QUE YO?" 2017

Признаюсь, я нервничаю: это же Рафаэль! Это голос первого сингла, который звучал из проигрывателя в моем доме. Присутствует какая-то детская эмоция в ожидании его в этой просторной гостиной, пока мы оглядываемся на фотографии, предъявляющие отчет о напряженной и не знающей политических границ жизни. Он принимает нас в свой выходной день плотного турне, когда он заполняет театры самой разной публикой, о которой только может мечтать любой эстрадный певец. Его публика не имеет возрастных границ, это и мы, те, кто слушает певца с детства, и молодежь, которая считает его песни  особенными и вполне современными. И вот он здесь он, благоразумный, сладкий, очень кокетливый, с голосом более мягким, чем было бы можно вообразить, готовый фотографироваться.

Рафаэль Мартос Санчес

- В 4 года я уже занялся этим, потому что так случилось, что напротив моего дома, на улице Cuatro Caminos, была церковь, у которой был хор. И там давали бесплатные уроки в обмен на голос для него. Моего старшего брата, который уже пел там, как-то спросили: "Нет ли у тебя брата с подходящим голосом?", и он сказал, что да, у него есть брат, который поет с утра до ночи, но он очень маленький. И ему ответили: "Ах, не важно, приведи его". И я с 4 до 10 лет был солистом и первым голосом.

- По классификации специалистов, я тенор баритональный, драматический. Я не знаю музыки, у меня все строится строго на чистой интуиции. У меня была беседа с одним большим тенором (я не скажу, с кем именно), который сказал, что это беда, что с голосом, который у меня есть, я посвятил себя тому, чтобы петь песенки, а не изучал лирику. Однажды я встретился с ним и сказал ему: “Послушай, это настоящая удача для меня - удача, что я этого не делал”, потому что тогда меня бы лишили фантазии, которая у меня есть, когда пою, и я был бы скован.

- Я всегда видел себя на сцене. В 9 лет я был в Вене. Это было соревнование детских хоров: там был детский мексиканский хор Orfeo, певцы их Вены, короче, сто отличных хоров. Как хору нам дали почетную третью премию, но среди солистов мне дали премию как лучшему голосу. Я обращал на себя серьезное внимание, потому что был крошечный. Я поражал и трогал тем, что из такого маленького ребенка исходил такой сильный голос. Но для меня все это не имело значения. Поездка на автобусе туда и обратно с другими детьми... А дома этому придали важности еще меньше, и потому это никак не отразилось на повседневной жизни.

- Дело в том, что с этого времени я начал звонить на радио, чтобы петь. Это происходило за мой счет, поскольку тут не было "мамы артиста". Но немедленно начали говорить о голосе того ребенка, которым был я. Поскольку можно было выступить только один раз, дикторы сказали мне, чтобы я не беспокоился, что мне изменят имя и занесут в список: “Ты умеешь петь в других жанрах?”, - спрашивали меня. А я - конечно. И наступил момент, когда я пел все и каждую неделю. Это было по телефону на канале SER. Мир был прекрасен. Тогда же началась эпоха моего проникновения во все театры. Я приходил в Театр Кальдерон, добираясь из дома, и устраивался напротив входа. С третьего раза швейцары знали меня, и, поскольку театр никогда не бывает абсолютно полным, они снисходили до меня и делали знак, как бы говоря, иди, надоеда, входи.

- Лет в 12 я впервые поздно пришел домой. Пришел поздно, потому что спектакль заканчивался в час ночи и я должен был возвращаться пешком. Моя мать испугалась и отвесила мне хорошую оплеуху. И тогда я иду и говорю: “Ой, ну если это будет каждый день...” Она спрашивает удивленно: "Как это каждый день?" А я: “Конечно, дело в том, что я думаю ходить в театр в каждый день. Я не делаю ничего плохого, но не могу возвращаться раньше”. Мои родители на меня посмотрели и ответили мне: “Ладно, но позже этого времени - нет, ладно?”. Ха-ха-ха, они увидели такое желание во мне, что выдали мне такой вотум доверия. И я возвращался на рассвете, идя в одиночку по Мадриду, в коротких штанишках, в окружении сеньорит, возвращавшихся из сомнительных клубов, которые иногда жалели меня и подкидывали на своем автобусе до дома. Я думаю, что они видели во мне приятного лопоухого толстячка: я всех забавлял, и получалось хорошо.

- Я никогда не думал о том, чтобы быть певцом, несмотря на то, что пел каждый день. Я мечтал быть актером. В 13 лет, с разрешением моих родителей, я получил удостоверение артиста. И я начал извлекать пользу из своего голоса, потому что это было легче. Меня звали всегда, чтобы петь, и, поскольку меня не звали, чтобы играть, я пел.

- У меня все сложилось быстро. С момента, как я снялся в кино, все сложилось успешно. Мой первый сольный концерт в театре Сарсуэла состоялся, когда мне было 17 лет. Это тогда было нечто необычным. Но дело в том, что я всегда был смелым. Я воспользовался выходным днем танцовщика Антонио и спел. Моя фирма звукозаписи это организовала, хотя говорили мне, что я сумасшедший, что осмелился. Надо мной насмехались, но ровно до того момента, пока публика не встала, и тогда смешки прекратились. Я был очень смелым, но никогда не был безрассудно смелым, я действовал обоснованно. Я не был глупым! Я видел реакцию публики и думал, что, должно быть, для этого есть какая-то причина!

- Мой менеджер говорил: “Ты не вызываешь безразличия: тебя либо вознесут либо забросают помидорами”.   

- Однажды они наняли меня в сомнительный клуб в Recoletos. В то время у меня было только три песни, которые написал для меня Мануэль Алехандро. Я пел все время эти три песни снова и снова. Сеньориты говорили клиентам: “Или ты аплодируешь парню или этой ночью ты ничего не получишь от меня”. Они всегда относились ко мне очень хорошо, я был их ребенком. И я строил из себя невинность, ха-ха-ха, и меня это устраивало.

- Меня никто не учил внешней выразительности. Она появилась сама. У меня был друг, Пако Гордильо, который стал моим менеджером. Мы начали много путешествовать. И использовали эти поездки, чтобы посмотреть, что делали другие: Азнавур, Жульетт Греко. Я был очарован французской песней. Мой первый контракт был в Ливане, и там выступали Петула Кларк, Адамо и я. Я начал понимать, что не следует делать и что можно...  Отсюда я отправился в Лондон, потом в Олимпию, но все произошло очень быстро.

- Я вспоминаю один вечер, в самом начале, в el Teatro Principal de Alicante: поднялась такая суматоха, и была такая не адекватная реакция, что я подумал: "А что такого я сделал?"

- Все было совсем другим тогда. Я выиграл фестиваль в Бенидорме в 1962 году, который не передавали по телевизору, передавали по радиоЭто означало, что потом нужно было отправляться в турне, чтобы сделать себе имя. В конце концов, известность была более прочной. Это было "глаза в глаза", то, что срабатывает, и это в долгосрочной перспективе более выгодно, чем, получая успех на одну ночь на телевидении, потом не продолжают над этим работать. Конечно, когда получаешь телевизионный успех, как я с Барабанщиком, о нем на следующий день говорят по всей Испании.

- Лола Флорес сказала мне однажды: “Обрати внимание, если ты личность, то на улице тебя будут узнавать даже со спины”. Она была прав. Но слава не волновала меня слишком сильно. Я только хотел прибывать в том или ином театре.

-  Я знаю, что публика хочет, что я им бы спел. В конце концов, я это делаю, но они должны слушать мои новые песни. Я знаю, что мои драгоценности короны - Yo soy aquel, Digan lo que digan, En carne viva, Qué sabe nadie. И на Рождество - El Tamborilero. Важной частью песни является мелодия. Mi gran noche всегда пользовалась большом успехом, с тех самых пор, как она прозвучала в фильме Digan lo que digan, потом наступило время охлаждения к ней, а сейчас она поется везде.

- Да, меня приглашают на фестивали indies; эти люди -  мои страстные поклонники. Indie - это независимый, так что: кто больше indie, чем я? Я никогда не разрешил, чтобы кто-то влезал в мой репертуар.

- Я не очень привержен дуэтам, но мне всегда нравилось петь с Росио Хурадо, мы были как две силы природы, также с Мариетой, я наслаждался с Чавелой Варгас, или же с другими исполнителями, которые обладали силой. Мне не довелось только спеть с Пиаф, которая была моей мечтой. Несколько лет назад я записал дуэт с Азнавуром, который мне сказал: “Я был первым, кто узнал тебя во Франции; как только я увидел, как ты высунул на сцену свой нос, я подумал, уууххх, этот мальчик...”.

- Я мало разговорчивый. Если в этот час (11 утра) я говорю с тобой, то это потому что сегодня я не пою. И я ухожу в театр за три часа, только чтобы там быть и смотреть, и вдыхать его аромат.

- Пресса всегда относилась к моей личной жизни с уважением. Мы взаимно помогали друг другу. Я соглашался, чтобы меня повесили на первой странице совершенно бесплатно. Они знали, кто берет деньги, а кто нет, кто играет со своей жизнью, а кто нет. Они знали, насколько я серьезен. 

- Мне было что сказать о моей болезни. Я не хотел скрывать. Я стал лучше после пересадки. Более спокойным, больше Сенека. Я теперь получаю огромное удовольствие на сцене. Раньше, когда выходил, очень нервничал, чувствовал ответственность и не мог совладать с этим. Представь себе, как я выступаю под один рояль в Карнеги-Холле в Нью-Йорке. Знаешь, дело в том, что это очень круто. Тебя начинает лихорадить. До того самого дня, пока я не сказал себе хватит, хватит. И мне это удалось.  

- Наталия сумела понять меня и не давать мне той пощечины, которую мне дала моя мать (он смеется), и мои дети также. В воскресенья этот дом превращается в цирк. Они спрашивают меня о моих планах, все размышляют, и я прекрасно провожу время, видя, как они беседуют. Сейчас мой сын Мануэль занимается моими спектакли. Он может сказать мне, что другие не скажут. Когда он говорит мне: “Тебя это устраивает?”, я знаю, что он предпочитает, чтобы мы повторили.

- Первый раз, когда я был в Нью-Йорке я, не знал английского языка, ничего не знал. Я выступал в Мадисон-Сквер-Гарден. Я был на сцене с моим представителем, видя, что там вмещалось 48.000 человек. Я спросил у него: “Послушай: как идут дела?” И он ответил мне: “Я не знаю, они сказали мне, что sold out”. И я, поскольку не знал английский, я подумал: “desolao?” (бедствие). И с тех пор это пароль, который есть у нас с Наталией. Если в театре “desolao” - это хороший знак.

- Наступит день, когда я буду должен сказать: "Друзья, я остаюсь дома". Он мне покажется ужасным, но это будет нужно сделать. С достоинством. Моя публика мне не простила бы никогда, если бы я не сумел предложить замечательный финал.

Он провожает нас до двери, приглашая нас на свой концерт 6 июля во Дворце Спорта в Мадриде. 10.000 человек. Почти шестьдесят лет спустя на сцене. Он это сделает.

Эльвира Линдо
Фото Карлоса Росильо

11.06.2017
Перевод Р.Марковой
Опубликовано 11.06.2017



Комментарии


 Оставить комментарий 
Заголовок:
Ваше имя:
E-Mail (не публикуется):
Уведомлять меня о новых комментариях на этой странице
Ваша оценка этой статьи:
Ваш комментарий: *Максимально 600 символов.