Барды, рок и Рафаэль
Несколько лет продолжалась наша переписка, но – жизнь есть жизнь: письма от Лидочки стали приходить всё реже, и в конце концов иссякли совсем. На каком-то курсе своего мединститута Иришка вышла замуж. На последнем курсе своего театрального я сделала то же самое и осталась навсегда в Питере.
Из родительского дома вместе с архивом семейных фотографий прилетели в мою новорождённую семью и те немногие «рафаэлистские» чёрно-белые фото, ставшие за эти годы неотъемлемой его частью; и – единственный голубенький «гибкий» диск «Кругозора»...
И – всё. И – серой стеной; гигантским танком - пошли сквозь нас эти дальнейшие сорок лет.
… Помню момент, когда внезапно пришлось буквально остолбенеть перед открывшейся взору афишей, на которой значилось: «Возвращение Рафаэля». С афиши смотрел человек, в котором я никак не узнавала давнего знакомца-«детёныша». Ничего «детского» и «ангельского» не было и в помине - ни в лице, ни во взгляде, ни в осанке. Помню, что мне стало бесконечно грустно. Да как же ты вырос, дитятко... как повзрослел и возмужал, в конце концов... Как жалко, что не увидит тебя сейчас наша с тобой Иришка... О том, что зато теперь его вполне запросто могла бы увидеть я, не возникло даже мысли... оставшись одна, как перст, во всём Питере, я тщетно пыталась растить в те лихие наши времена троих своих погодков, младшенький из которых только-только родился...
Но и такой встречей – на афише – я была, оказывается, неожиданно и совершенно несказанно обрадована! Возникло такое чувство, что в Питер приезжает чуть ни ближайший родственник, а я вот тут, получается, не имею никакой возможности его встретить, принять, расспросить хорошенько, как там у него всё складывается по жизни с тех давних пор, когда он «пел в нашем театре», и я своими руками отдала ему сердце моей сестры...
И была же у меня в первом питерском моём доме вот та самая голубенькая пластиночка. Она была у меня единственная. И я её слушала периодически – в некоторые особенные моменты...
Надо признать, что поэзия в моей жизни всегда занимала гораздо большее место, нежели музыка. Зарубежная эстрада в лице «Битлз», Тома Джонса и так далее практически совершенно прошла мимо меня, зато Окуджава, Галич, Высоцкий, наоборот, бывали властителями дум и голосами совести.
И это в обстановке тогдашней нашей действительности порой бывало уж очень тяжко... морально и по-всякому. И вот «когда мне невмочь пересилить беду; когда подступает отчаянье...» - я тихонько ставила эту пластиночку. И слушала её, как слушают пение соловья, морской прибой или журчание ручья. Я была счастлива, что не понимаю ни единого слова!!! – уж слишком трепетно было моё отношение к поэзии... Бог его знает, какого уровня могли быть там тексты, а сейчас я слушаю просто Музыку речи и Природу тембра...
На самом деле мне иногда и до сих пор слегка досадно бывает, что я не могу оценить беспристрастно именно музыку моего родного русского языка: её практически полностью пожирает утилитарный смысл... а мне так хотелось бы поставить русскую речь в один ряд со всеми иными... и понять её место и звучание в этом ряду... вот интересно – поставила бы я её впереди испанской речи или после неё?! – но мне всегда было понятно стремление девочек-«рафаэлисток» овладеть испанским языком, потому что, без сомнения, он бесконечно прекрасен. Но вот тогда – вне смысла! – он нёс мне какой-то свой высший смысл: нёс благородство, улыбку и утешение, и – с этими обертонами тембра, каждый нюанс которых за много лет «въелся» в сердце и «природнился» к нему - ощущение солнечного, совершенно братского тепла и безмятежия... Как часто мне приходилось прибегать к «терапии» этой единственной пластиночки; отдыхать душой в этом ощущении; как это мне помогало выжить и выстоять!.. – и какое глубокое сердечное благодарение с тех пор живёт во глубине моих «сибирских руд»... «...И боль, что скворчонком стучала в виске – стихает... стихает...». Так это и было.
Но ничто не вечно под луной – и эта пластиночка рано или поздно должна была кануть в вечность. И не осталось совсем ничего. Кроме глухой подспудной заботы в сердце: как он там? - мой... и даже пусть «не мой», но, тем не менее, - «детёныш»... Жив ли? Поёт ли? И – главное! – остался ли ВЕРЕН?..
Странная мысль!!! – я до сих пор удивляюсь ей, хотя сейчас уже понятно, что не у меня одной эта мысль была основополагающей все эти долгие годы.
Верен – ЧЕМУ?! – спрашивается...
Мой дальнейший жизненный путь лежал через русский рок. И русские мальчики, Цой с Башлачёвым, привели меня к русскому Богу. «Земную жизнь пройдя до половины», я оказалась в ограде Православной Церкви (в «Храме из Разбитых Сердец»); я поклонилась Звезде Утренней, Солнцу Правды; я преклонила, наконец, свою строптивую выю под сладкое и благое иго Креста. Пошли годы духовной учёбы: пошёл процесс переосмысления всей прожитой жизни... и вот тут-то в одном из многочисленных киосков «перестроечного» Питера я натыкаюсь на «самопальный» безлицензионный диск с фильмом «Пусть говорят».
... Кой тебе годик, и какой нынче год на дворе?! – спрашивало меня моё ретивое, когда я врубала телек с видиком… Пел бессмертный голос; сияло «ангельской» улыбкой бессмертное юное лицо; и «простые» диалоги теперь вещали мне о том, чего я в свои семнадцать и помыслить-то не имела никакой возможности... Где были мои уши; где были мои глаза?! – всю жизнь этот голос был для меня только братским, тёплым и субъективно очень близким, но лишь сию минуту я услышала, что это – великий голос; что это – объективная «классика»; что это – совершенно... Всю жизнь это лицо было для меня только лицом бесконечно милого «детёныша», любящего при случае и без случая пококетничать да «поохмурять» ближних и дальних своих... но только сейчас мне стала ясна, как Божий день, та миссия, с которой рождён на белый свет «одновременный» обладатель подобного лица, подобного голоса и подобной улыбки. А та идея, которая исподволь разворачивалась в диалогах... интересно, - понимали ли авторы фильма, какую мину замедленного действия подсовывают они обезбоженному советскому зрителю?!.
Милый мальчик – в тени своего великого брата; милый мальчик, свято и светло верящий в предающих его; милый мальчик, идущий пробуждать от сна свою возлюбленную; милый мальчик, во имя братской любви свободно приносящий в жертву своё поющее, как птица, сердце; милый мальчик – «не герой», но, по слову Лорки, тот, «чьё сердце не судит, а – любит»... ЧЬИ «образ и подобие» протащил к нам сквозь «железный занавес», сам того не ведая, персонаж наивной испанской мелодрамы Рафаэль Гандиа?! – и стоило ли после этого удивляться последующей всеобщей «рафаэлизации» девичьего контингента нашего Союза, когда я сама в свои двадцать лет, - тоже «не ведая, что творю!» - написала в тайной поэтической тетрадке (опять тетрадка!): ... В нежно-белом венке из роз; с высей горних взирая вниз;
Улыбается мне Христос – мой прекрасный, мой вечный Жених...»
Вот она – ПЛАНКА. Которой – раз «назвавшись груздем»! – человек обязан пребыть верным всю оставшуюся жизнь. Душа наша – по природе «невеста Христова», и ничего с этим фактом не поделаешь: «Ты чуть вошёл – я вмиг узнала; вся обомлела, запылала –
И в мыслях молвила: вот он!...»
После обретения фильма стало абсолютно очевидным, что обладатель такого вокала не мог «удачно мелькнуть» в одной картине и потом благополучно затеряться в толпе или «опуститься на дно», как брат Мигель в помянутом фильме. Либо он должен петь по всему миру, как поёт же Монсеррат Кабалье, например – либо... Сердце ныло. Я терялась в догадках. И опять шли годы...
Как-то мы с моей рокерствующей молодёжью говорили на темы фанатской любви. И я поделилась с ними этой - сорокалетней давности - «рафаэлистской» историей... Ребята тут же посоветовали мне прибегнуть к услугам интернета – и, хотя отношений с компьютером у меня не было никаких вовсе, я с их помощью впервые набрала в поисковике : «Рафаэль Мартос Санчес»...
И... оказалось, что некоторые нынешние господа «киноманы», воодушевлённые фактом своей двадцатилетней верности памяти прекраснейшего нашего питерского рок-музыканта Виктора Цоя, просто «отдыхают» - в сравнении с некоторыми людьми возраста их «ничего не понимающих» родителей...
Для меня эта тема остаётся открытой, актуальной и интереснейшей. Словечком «фанатство» - нисколько не объясняемой. И я с большим интересом наблюдала за своими собственными спонтанными действиями - оказавшись, наконец, на сайте «Мой Рафаэль». Отбросив напрочь все эти «дамские» тонкости - в смысле «мой» он или «не мой»... пережив встречу с ним – сегодняшним; просмотрев беглым взором все возможные видеозаписи всех возрастных этапов его творческого пути... я скрупулёзнейшим образом влезла в изучение его книжек и всевозможных интервью. Вопрос был и остаётся единственный: «Какой же ты окажешься на самом деле – изнутри, возлюбленный детёныш Божий и наш?! Кому, спрашивается, Святая Русь семидесятых годов отдала свою первую любовь и пожизненную верность? Как прошла твоя жизнь, и оказалась ли она сама адекватным ответом на эту мировую любовь?..»
Первым ответом стало имя – Наталия Фигероа.
Когда периодически на протяжении этих четырёх десятилетий моя мысль каким-либо образом возвращалась к Рафаэлю, я почему-то подсознательно неизменно ощущала одно и то же: что ежели, например, он этому «венецианскому» своему венчанию вдруг вздумает не пребыть верным до смерти... ежели я когда-нибудь в жизни услышу рядом с его именем какое-то другое имя, кроме имени Наталии – это будет уже как бы и действительно «не мой» Рафаэль... это будет означать, как минимум, какую-то крайне грустную всеобщую нашу ошибку. Так что когда сейчас, спустя сорок лет, я вновь увидела два этих имени рядом друг с другом, я с удивлением испытала некоторую «победную» радость от сознания сей таинственной «безошибочности» - так знакомой, очевидно, обитателям сайта...
Вторым пунктом оказались взаимоотношения с Господом Богом. Так больно оказалось читать все эти грустные и трезвые рассуждения тогда ещё совсем молодого человека об Архангеле Рафаэле, которого, в числе всех прочих Архангелов, не знает в семидесятых годах огромная страна – в то время когда их ангельские глаза, равно как и глаза всех святых, смотрят на неё - с её же икон... Не по своей вине (хоть – на свою беду) не знала ведь их и я в то самое время – а он вот, оказывается, знал. Тем поразительнее было осмыслять знакомую ситуацию в совершенно непредставимом ранее ракурсе: не эстрадный кумир приехал похищать сердца советских девочек, а – как это он сам об себе выразился? - христианский «рождественский мальчик» приехал впервые в безбожную страну... и русские девочки вдруг неожиданно для себя взаправду выяснили, как именно, по их словам, «улыбаются ангелы»...
Становились вполне понятными не только признаки, но и причины постоянного «ангельского присутствия» в этой ситуации – коль скоро выяснялось, что на всю творческую деятельность с самого начала сознательно испрашивалось Божие благословение; всегда присутствовало благословение родительское; что семья и отцы-наставники научили этого отрока главному: за всё – благодарить Бога и нести полную ответственность за полученный Дар... мы ведь тогда всем этим необходимейшим премудростям, увы, обучены вовсе не были. А Божие смотрение нас, тем не менее, не покидало – как явствует уже из одного того факта, что из всей обоймы фильмов с участием Рафаэля во всеобщий прокат по Союзу попал именно этот единственный – который попал... Сам Рафаэль в интервью нашему Андрею Максимову говорит, что даже как бы и не считает этот конкретный фильм лучшим.
Рафаэль в "Ночном времечке" с А.Максимовым. 1997
Но стоит только представить, что было бы, если бы вместо «Пусть говорят» по Союзу пустили бы хоть тот же «Эль гольфо»!!! Если бы светлым очам тогдашней зелёной молодёжи предстал тогда не целомудренный «архангел» Рафаэль Гандиа, а этот ослепительный юнейший «секс-символ» Панчо?! Это что бы мы сейчас имели вместо трогательных идиллий наших русских Рафаэлл и Рафаэлей?! Это как повернулась бы, например, судьба у моей Иришки; какие стихи писала бы всю свою жизнь наша незабвенная Тамара... – и так далее, и так далее?!
Непредсказуемо! Непредставимо!!!
Благословенна была на тот момент советская цензура!!!
Ибо из всех фильмов Рафаэля нет более ни единого настолько подходящего для нашего сакраментального «советского» менталитета, так круто замешанного на тысячелетнем византийском Православии... так что извечный вопрос русской девичьей души - «Кто ты – мой Ангел ли хранитель? - или коварный искуситель?» - был, как видим, волевым образом разрешён Свыше в пользу Рафаила-Архангела, утешителя и врачевателя... чьё имя, пусть и в западном звучании, полетело, наконец, по городам и весям матушки нашей Святой Руси, неся с собой – как оказалось! - и утешение, и врачевание душевных ран для многих и многих... Дивны дела Твои, Господи...
Татьяна Коссара
Санкт-Петербург (Россия)
Опубликована 11.01.2015
Далее >>> Часть III