Часть III

PARTE III

Серрано: Пожалуйста, немного воды. Итак, продолжим. Мы говорили о Наталии. С ней у тебя все хорошо. Расскажи о твоем поведении в качестве мужа – как все обстоит.

Рафаэль: Так спрашивай.

Серрано: Ты – глава семьи?

Рафаэль: Я думаю, я слишком строг. Это касается детей. Она говорит - да, может быть, можно, отчего же нет. А я запрещаю. Я считаю, что она слишком мягка с детьми. Так что я - как контрапункт. Естественно, мои дети больше любят свою мать, чем меня. Потому что она их защищает и позволяет больше, чем я.

Серрано: Вот фотография детей - она сделана почти год назад, да?

Рафаэль: Да, год назад - это на Мадейре.

Серрано: Давай немного поговорим о детях, потому что я хочу знать - до каких пределов ты им позволяешь дойти, и что есть в каждом своего и необычного?

Рафаэль: Дети, в первую очередь, Хакобо – это не ребенок. Он ребенок, но очень развитый. Это уже личность. С ним можно разговаривать, он тебе отвечает, произносит такие фразы... Например, ты говоришь ему «надо ложиться спать», приводишь какую-то причину, а он: «а я хочу посмотреть это, хочу посмотреть такую-то передачу или сделать то-то. Разве я не справляюсь со своей обязанностью?» Это означает: «Разве утром в восемь часов я не ухожу в школу?». Ему только что исполнилось четыре года, а он уже личность. Это очень сообразительный, очень умный ребенок. Очень хороший ребенок, очень хороший человек. Девочка больше соответствует своему возрасту – это ребенок. Она большая кокетка, очень милая со своим отцом, она отлично знает, что чего-то добиться от меня - вот так.

Серрано: Дети в каком-то смысле следует твоей дорогой – дорогой не по годам развитых детей.

Рафаэль: Да-да. Они – мой живой портрет, они точно такие же, как я, так же ходят, жестикулируют, у них глаза, как у меня.

Серрано: Ты два раза был на Евровидении – в Люксембурге с «Yo soy aquel» и во второй раз...

Рафаэль: В Вене.

Серрано: В Вене (в тот раз мне выпало быть очень близко к тебе) с «Hablemos del amor». Ты в первый приезд добился для Испании лучшего места, на которое она еще никогда не выходила за всю историю Еврофестиваля. Четвертое, кажется?

Рафаэль: Четвертое. А во второй раз – шестое.

Серрано: Во второй раз было шестое место. Однако, хотя ты не победил на этих двух конкурсах, ясно, что эти фестивали очень повлияли на твою карьеру на международном уровне.

Рафаэль: Ты не представляешь, как я благодарен за то, что в тот день не победил. Для меня это было лучшее, что могло случиться. Для меня открылись двери в Лондоне – благодаря Петуле Кларк и ее передачам на телевидении – у меня с ней была передача. И во Франции – потому что критики писали на первых страницах «Победила такая-то песня. Победил Рафаэль». И часто говорили «Жаль, что люди не понимают твоего языка». Я предложил на телевидении в следующий раз спеть на французском или английском языке, но мне, естественно, сказали, что это невозможно: раз ты представляешь Испанию, ты должен петь на своем языке. Но ты, конечно, не выиграешь, пока не появится песня, в которой почти нет слов, а много ла-ла-ла-ла. Как и случилось.

Серрано: На скольких языках ты записывал диски?

Рафаэль: На английском, французском, итальянском, немецком...

Серрано: На японском тоже?

Рафаэль: На японском одну долгоиграющую пластинку – Amor mio. И... хватит. И на испанском. Плохом испанском.

Серрано: И ты выпускал пластинки, записанные вживую? На английском?

Рафаэль: Да. Но мне не идет петь на английском, потому что пение на английском убивает мою индивидуальность. Это очень сильно обусловлено моим испанским языком. Я больше андалузец, чем испанец. Поэтому я стараюсь как можно меньше петь песни на других языках - не на моем. Я считаю правильным объяснить, что я делаю, на языке страны, в которой нахожусь, но петь на испанском.

Серрано: Кино в твоей жизни. В скольких фильмах ты снялся – пяти? в четырех?

Рафаэль: Нет, что ты! Где-то в одиннадцати.

Серрано: Так много?

Рафаэль: Да. И режиссеры всегда были достаточно знаменитыми. Рафаэль попал в кино из-за своего громкого имени. Они, несомненно, хотели заполучить меня ради кассового успеха. Эти фильмы приносили много денег и до сих пор приносят. Это были фильмы, которые через два с половиной года завершили киноэтап моей жизни. Я решил подождать немного и вернуться в кино, но уже как просто актер. Я снимал фильмы с Марио Камусом.

Серрано: Названия, которые я знаю: Cuando tu no estas.

Рафаэль: Первым был Los gemelos.

Серрано: Los gemelos. Но тогда ты практически еще не был Рафаэлем, ты еще был...

Рафаэль: Это был мой первый фильм, я не могу отрицать это.

Серрано: Но абсолютным героем ты стал в Cuando tu no estas.

Рафаэль: Ну, я всегда разделял в фильмах свою работу с другими.

Серрано: Потом - Al ponerse el sol, Digan lo que digan, El golfo.

Рафаэль: El golfo. Там я играл с Ширли Джонс. Потом был El Angel, потом - Sin un adios, затем El Pozo-Volvere a nacer, и последний – фильм Антонио Исаси Исасменди. А в следующем году я собираюсь сделать...

Серрано: А что произошло с фильмом Исаси Исасменди?

Рафаэль: Я пока еще даже сам не знаю. Я думаю, проблема кроется в авторских правах. Я пел отрывки из песен, а мы должны были заплатить за все, но у нас не было разрешения.

Серрано: Но говорят, это было твое решение – тебе не понравилось.

Рафаэль: Я его не видел. Во время премьеры я был в Австралии.

Серрано: Но ты его видел? Тебе понравилось? Нет?

Рафаэль: Нет. Не понравилось. Это была очень хорошая идея, но плохо реализованная. Ясно, что я всегда думаю о своих делах, даже когда я смотрю фильм. Или телепередачу. Я никогда не бываю доволен тем, что сделал. Я всегда думаю, что могу сделать лучше. Когда я увидел El Golfo (я считаю, что это мой лучший фильм) я испугался, потому что я поверил, что это лучший фильм. И особенно с этой сеньорой. И производство было очень дорогим – Columbia вбухала уйму долларов. Я все еще считаю, что он - лучший.

Серрано: В целом ты доволен тем, что сделал в кино?

Рафаэль: Ну, я доволен этим этапом моей жизни, да. Я справился с задачей. Но, конечно, я не закончил отношения с кинематографом. Я снимался в хорошем кино, потому что должно быть так.

Серрано: Каким образом влияет на тебя жизнь, которую ты ведешь? Иногда мы читаем новости «Рафаэль потерял сознание», «Рафаэль без голоса».

Рафаэль: Нет.

Серрано: «У Рафаэля грипп».

Рафаэль: Ясное дело.

Серрано: У тебя железное здоровье или как?

Рафаэль: У меня железное здоровье. Но дело в том, что два года назад врачи (это настоящее наказание) опубликовали сообщение и об этом узнал весь мир. У меня был грипп. Но я не переболел корью, и мне пришлось уехать из дома, когда мой старший подцепил ее, потому что была опасность для меня.

Серрано: Ты везде ездишь со своим врачом?

Рафаэль: Нет. Мой врач живет в Мадриде. Но не ездит со мной - к счастью, этого мне не нужно.

Серрано: Тем не менее, несколько раз ты испытал на себе последствия стресса, расстройства, истощение...

Рафаэль: Да. В шестидесятые. В Рождество. В Лас-Вегасе, перед Рождеством. Мне было очень, очень плохо. Время шоу стало для меня настоящим мучением. Это случилось со мной в первый раз и было как гром с ясного неба. А потом я уехал в Вашингтон и упал на сцене. А приехав в Мадрид, отложил концерты в мадридском Дворце Музыки. Это был единственный раз в моей жизни, когда я почувствовал себя плохо.

Серрано: Это было истощение?

Рафаэль: Нет, у меня было какое-то помрачение сознания. Я не знал, чего я хочу. И я решил отложить концерты. Я принимал аспирин. И меня заставила вернуться к реальности одна история в Лондоне. Я сбежал туда, чтобы забыть обо всем. Тогда у меня еще не было ни жены, ни невесты. И я уехал в Лондон, я был зол на всех и молчал целыми днями. Я пошел на спектакль «Viva la regina» в театре Пикадилли, где играла Сара Майлз. Через несколько лет, когда я познакомился с ней, и сказал ей «Thank you» (спасибо). Она не поняла, за что. Эта актриса дебютировала в тот день (а я не говорил - не говорил ни с кем два месяца). Она вышла на сцену, у нее было очень серьезная роль, в драме о Елизавете и Марии Стюарт. Она практически кричала. И до меня дошло, что она осталась без голоса. Для англичан Сара Майлз – чудо. И она начала спектакль почти без голоса, и стала кричать. Мы, те, кто ее слушал, начали покашливать – «что это с ней?». Все поняли - что-то не так. Первый акт она сыграла откровенно дурно. В антракте все обсуждали то, что происходит, потому что она была плоха. Но потом вышел служащий и объявил, что госпожа Майлз больна. Она ушла в гримерную, и вышла дама достаточно зрелых лет, которая хорошо воспользовалась возможностью, которой она ждала много лет. В очень простом черном платье, уже готовая подменить актрису в случае необходимости. Потому что, если заболевает актриса из первого состава¸ ее надо подменить. Вышла неизвестная никому дама, у которой был самый неописуемый успех, какой я только видел в театре. И когда все в финале поднялись с мест, выкрикивая похвалы этой женщине, я подумал – они забыли про Сару Майлз, разве она сразу стала плохой? Нет уж. И я вернулся. Я дебютировал в Мадриде с огромным успехом. И вот я тут.

Серрано: Очень милая история.

Рафаэль: Это чисто моя история.

Серрано: И очень хороший показательный пример. Что для тебя значит больше всего в мире? Если не говорить о Наталии и детях, о семье?

Рафаэль: Моя карьера. Это не обсуждается.

Серрано: Если бы ты начал все с начала, ты бы сделал все также, или по-другому, с другими амбициями?

Рафаэль: Нет, было бы все то же самое. То же самое и в том же темпе. Возможно, я бы начал лет на десять позднее. Потому что я начал уставать от того, что мне говорили «какой ты молодой!» А я: Что? «Ты очень молод». Я молод, понятное дело. Но я кое-что сделал. И мне будет и сорок пять, и пятьдесят. Но не сейчас же.

Серрано: Каким видит себя Рафаэль в будущем? С уймой контрактов...

Рафаэль: Для меня мое будущее очень ясно. Это шоссе, которое ведет, скажем, в... На каком шоссе в Испании меньше всего поворотов?

Серрано: Я не специалист по дорогам.

Рафаэль: Прямое шоссе в Ла-Манче. Вот такое: ж-ж-ж-ж – и ты на месте. Только иди. И я буду долго идти. Мне это будет стоить большого труда, я очень устану, но в конце концов я дойду.

Серрано: Здесь у меня несколько фотографий, на которых Рафаэль снят с разными людьми. Их мало, потому что у Рафаэля весь дом набит фотографиями, но сейчас нам не стоит проводить часы, разглядывая снимки. Но некоторые очень интересные и милые, как этот, с Лайзой Минелли.

Рафаэль: Лайза – великая актриса, изумительная личность. Хорошая актриса – и значит, хороший человек. Потому что две эти вещи связаны.

Серрано: Ты там с бородой.

Рафаэль: Небольшой – двухмесячной.

Серрано: Есть еще один – он снят в тот же момент, он повеселее.

Рафаэль: Не знаю... я сказал что-нибудь такое... или она – не знаю.

Серрано: А этот – с Джиной.

Рафаэль: С вечной Джиной, такой же красивой. Она все так же хороша. Все так же.

Серрано: Ты работал почти со всеми великими артистами. А тут Рафаэль оставляет отпечатки рук... где?

Рафаэль: Это я открываю театр Avenida на проспекте Чапультепек в Мехико. Это было в этом году.

Серрано: Совсем свежий снимок.

Рафаэль: Да. И там напишут имя и дату. А это гений и чудо. Моисеев из СССР. Это Эдди Фишер, в лондонском Паладиуме.

Серрано: И среди многих любопытных вещей, которые хранит Рафаэль, наше особое внимание привлекла эта.

Рафаэль: Мне бы хотелось показать, как пишется мое имя. В России это что-то типа Папафэль, Папаэль.

Серрано: А здесь все тексты на японском.

Рафаэль: Не говори, что ты это понимаешь.

Серрано: Только то, что на английском. Но из того, что ниже – ничего.

Рафаэль: Очень здорово было записываться на японском. Естественно, чисто фонетически. Я не понимал ничего.

Серрано: Это твоя дискография?

Рафаэль: Да. Это ты так говоришь. Я этого тоже не прочел.

Серрано: Расскажи, как это было.

Рафаэль: Это был великий день для меня. Я делал запись на японском, только по произношению. И это не так сложно. Слова можно записать испанскими буквами. Со всякими значками, и Р, и Х . Это не так сложно.

Серрано: У тебя остается время, чтобы интересоваться политикой, общественной жизнью, религией?

Рафаэль: Естественно, мня очень волнует политика и социальные вопросы. Но я ими не занимаюсь практически. Я не принадлежу к какой-то определенной партии, не являюсь лидером никакой группы, никого не пропагандирую – ни здесь и нигде. Конечно, меня волнует ситуация в моей стране, ее будущее, я хочу знать, как обстоят дела. Я всегда говорил, что делаю лучшее из того, что могу. Ты должен настраиваться на лучшее и что бы ни случилось, делать все наилучшим образом. Чем лучше ты работаешь, что бы ни происходило, тем лучше идут дела. Я считаю, что у людей не должно быть меньше благ. У них должно быть больше благ. Любое человеческое существо имеет право получать больше. Люди должны иметь все необходимое, свой дом. Минимальный набор.

Серрано: Кто твои братья?

Рафаэль: Один сотрудничает со мной, второй работает в Мадриде, он занимается другим делом, третий – фотограф, кстати, у него дела идут хорошо. Хотя он всегда говорит, что хочет стать инженером, мне до сих пор кажется, что, хотя он это скрывает, он не закончил курс.

Серрано: Знаменитая челка Рафаэля – это вечная челка?

Рафаэль: Нет. Я иногда зачесываю ее назад.

Серрано: Но она обычно закрывала лоб. Есть какая-то определенная причина или…

Рафаэль: Ну, как говорят журналисты, это потому, что раньше у меня был огромный шрам. Уж не знаю, где. Нет, для этого нет никаких причин. Я всегда так причесывался. А почему ты зачесываешь ее назад?

Серрано: Я же не Рафаэль, я ведущий, я никого не волную.

Рафаэль: А тебе не интересует, чтобы мы тебя любили? Мы же видим тебя в твоей передаче. Ты значишь столько же, сколько и я.

Серрано: То есть челка Рафаэля появилась просто так?

Рафаэль: Да.

Серрано: Как и уйма других вещей.

Рафаэль: А почему нет?

Серрано: Каким ты видишь себя?

Рафаэль: Низеньким.

Серрано: Нет. Ты себе нравишься?

Рафаэль: Я никогда над этим не думал.

Серрано: Когда ты смотришь на артиста с РН, на сцене – ты себе нравишься?

Рафаэль: Нет, никогда, потому что я замечаю недостатки, я к ним внимателен, я не бываю доволен.

Серрано: Ты очень веришь в себя, безмерно. У тебя огромная самоуверенность.

Рафаэль: Да.

Серрано: Ты не страдаешь нарциссизмом?

Рафаэль: Нет-нет. На это не стоит тратить время. Есть вещи получше, которые я предпочитаю делать.

С: Значит, ты пока видишь, что у тебя есть недостатки? А если кто-нибудь в прессе, с добрыми или плохими намерениями указывает на твои недостатки, это тебя расстраивает, или ты начинаешь изучать их?

Рафаэль: Мне о них говорили и объективно, хотя реже. Но я ими не занимаюсь. Ну, я могу перестать делать то или иное. Но когда меня обвиняют в каких-то вещах, я говорю: «о чем это ты?» Особенно когда это говорят люди, у которых, несомненно, меньше опыта, чем у меня. Которые младше меня, но говорят мне: «Мы тебя научим, покажем, в чем дело». – А ты знаешь музыку? Ты знаешь, с чем ее едят? А если не знаешь – тогда отстань. Все разбираются в корриде, футболе и политике – во всем. Они такие сверходаренные? Нет. Я принимаю критику, но... Специалисты – это другое дело. Они могут говорить о каких-то ограничениях. Был один господин, державший перед собой партитуру. И он мне показывал места, где я пел выше или ниже. Но меня раздражает, когда все намекают, как надо одеваться, что включать в программу, чтобы понравиться публике. Когда анализируешь все, видишь, что есть хорошие вещи, и плохие, и нейтральные. Ты выбираешь, чему верить. Но все не может быть плохо. Так же, как все не может быть хорошо. Мне никто ничего не дарил в этой жизни. Человек сам становится чем-то или кем-то.

Серрано: Это очевидно. У тебя в голове мысли об успехе – или нет?

Рафаэль: Нет, потому что у меня не было времени.

Серрано: Хорошо, Рафаэль. Мы добавим несколько слов, которые ты хотел бы сказать о самом интимном и скрытом аспекте, и эта беседа была такой оживленной...

Рафаэль: Мне больше ничего не хочется сказать, потому что я думаю, что я говорил (то есть ты заставил меня говорить) так, как никогда. Обычно интервью бывают поверхностными – тяп, ляп… Это интервью, которое брал ты, было более длительным и глубоким. Ой, хоть бы я не сказал ничего лишнего, потому что у меня пока нет права.

Серрано: Ты начинаешь?

Рафаэль: Все еще.

С: Начинаешь, исполненный надежд, а также счастья.

Рафаэль: Как никогда.

Серрано: Вот многообещающий юноша, который начинает свою карьеру, юноша, являющийся Рафаэлем с РН, до сегодняшнего дня. И мы не знаем, сколько в нем еще странных, несомненно влиятельных и все еще мощных Рафаэлей, которым пока только предстоит появиться. Надеемся, что у них будет столько же сил, энергии и такой же успех. Большое спасибо за то, что ты пришел.

Рафаэль: Большое спасибо.

С: И прежде чем распрощаться: тебе нравится, что тебя все еще называют El Niño (мальчик)?

Рафаэль: Нет. Нет.

Серрано: А когда-нибудь нравилось?

Рафаэль: Нет. Но это сан-бенито, которое вешают на всех младших детей в любой андалузской семье, а мне выпало быть младшим в доме. И по старой памяти, крепкой памяти, меня так и зовут, а мне ничего другого не остается, и я молчу.

Серрано: Но если мы сошлись на том, что ты только начинаешь – получается, что ты по-прежнему мальчик.

Рафаэль: Да, но просто мне больше нравится мое имя - «Рафаэль».

Серрано: Рафаэль через F?

Рафаэль: Да, через F. Конечно.

Серрано: Сегодня мы познакомились с Рафаэлем. Спасибо.

Рафаэль: Спасибо.

Перевод Р.Марковой
Опубликовано 03.01.2014