Raphael cada día
Субботний вечер с Дмитрием Седовым
Полуночные сказки: Колдун Ерошка
Однажды сидел я за рабочим столом, и пытался вникнуть в устройство английских каминных часов. Савва Данилыч задал мне эту задачку. И не забавы ради. А дабы постоянно пребывал я в искании. Ибо, как говаривал мой наставник, настоящий механик отнюдь не механически мыслить должен, а обязан иметь осознанное представление о своём предмете. И вот сидел я, вглядываясь в колёсики и шестерёнки. Да так, что в глазах у меня они завертелись. И тут на радость мою, зашёл в мастерскую Савва Данилыч. И не один: с пухлощёким, лощёным господином в модном сюртуке.
- Знакомьтесь, Порфирий Прокопьевич, - представил меня хозяин, и я, вскочив со своего стула, начал торопливо вытирать руки о фартук, - это мой новый ученик. Денис, сын Васильев. Младшенький купца третьей гильдии Василия Афанасьевича Шипова. Однажды по причине скуки решил постичь он азы-буки, ха-ха, дел ремесленных. Конечно, мастером его ещё назвать нельзя, но первые успехи уже есть. Медальончик, что вам давеча приглянулся - его работа.
- О! Так это вы изготовили сию премиленькую вещицу-с? - восторженно затряс мою руку Порфирий Прокопьевич. - Здравствуйте, здравствуйте! Но целоваться не будем, да-с! Увы, не обессудьте, моншер. Отвык, знаете ли, от наших сермяжных обычаев-с!
- Порфирий Прокопьевич у нас истинным иностранцем стал, - хитро улыбнулся Савва Данилыч. - Шутка ли: целый месяц провёл за морем. Пенькою да парусиною торговал.
- Ну, не совсем торговал! Так, остатками приторговывал... - скромно потупил глаза Порфирий Прокопьевич.
- И что же нового в Европе? Неспокойно, говорят? - живо заинтересовался я, памятуя о грядущей революции во Франции, недавнем восстании Силезских ткачей, а также о нарастающих кознях брутальной парочки Маркс-Энгельс. - Неужто француз опять хочет взбунтоваться? И немец будто бы в кармане кукиш носит? В Лондон, сказывают, всякие подозрительные личности понаехали? Кои величают себя э... коммунистами?
- О, монами! Фи, что за выдумки?! Откуда вы всё это взяли! - воскликнул Порфирий Прокопьевич, отмахиваясь от меня пухлыми руками. - Вот, сказывают, наш государь-император занемог: вот, это истинно, беда.
- Как же это? - встрепенулся Савва Данилыч. - Точны ли сведения? И от кого?
- Сведения самые верные, из Петербурга-с, - продолжал Порфирий Прокопьевич, понизив голос и сделав значительное лицо. - Не верите? А кто вам, Савва Данилыч, года три назад первым сообщил, что Николай Павлович заболел водянкою-с, а? Вспомнили?
То-то! А сейчас лейб-медики отмечают у самодержца нашего - дай Бог ему здоровья - головокружения, приливы крови... Ищут причину недуга всем консилиумом-с. Так что дело нешуточное, господа. Да-с! Государственной важности-с! А вы про всякую заморскую ерунду-с... Немец! Да он завсегда с кукишем в кармане, особливо в России. На то он и немец. И что это ещё за коми... комисты! Чёрт знает что. Да если б и зашалил французишко снова, нам-то от этого какая страсть? Нам до этого дела нет. Нам своих за бороды да чубы держать надобно-с.
- Ну, всех не удержишь, - развёл я руками.
- Это ежели в перчаточках шёлковых, - вроде бы и улыбнулся Порфирий Прокопьевич, но глаза его блеснули остро отточенной сталью, - тогда, конечно выскользнут, канальи. А вот из ежовых рукавиц - никогда-с! Прижать эдак бережно долу, да и кнутом, кнутом окрестить! Чтоб без спросу не разгибались, окаянные.
- Так ведь народ - что пружина, - Савва Данилыч нахмурился, - чем крепче сожмёшь, тем сильнее обратно развернуться хочет. Вот как в этих каминных часах. Чуть какая мелкая шпилька ослабнет - так весь механизм к чертям и рассыплется. Только звон по всем углам пойдёт.
- А надобно так зажимать, чтоб не ослабла-с! Аккуратненько! Правильно я говорю, молодой человек?
Я неопределённо пожал плечами. Савва Данилыч сделал вид, что что-то уронил. В воздухе повисла неловкая пауза, которую хозяин вскоре поймал за хвост:
- А не попить ли нам чайку, господа? Не разогнать ли грусть-тоску?
И вот мы сидим за столом, наливаем в блюдца пахучий горячий напиток, за любовь к которому давно прозвали москвичей водохлёбами. Да разве ж пить чай - воду хлебать?! Так могут судить только невежи, да те, кому чай в диковинку. Как в Петербурге. Пить чай в компании, это, прежде всего, вести приятные беседы: мягкие - как калачи да сайки, сладкие - как сахар да мёд! И усидеть за этими беседами не меньше ведёрного самовару. Вот что значит пить чай по-московски. Вот и сейчас Савва Данилыч обещает нам сказку, которая, по его мнению, развеселит нас своею правдой о характере народа русского.
- Да уж, - улыбнулся Порфирий Прокопьевич, - в сказке, конечно, самая правда и есть!
- Правда не правда, а смысл имеется. Вот, послушайте.
И Савва Данилыч начал:
- Жил-был в Тридевятом царстве, в Гороховом государстве, у одного хозяина батрак. Ерошка. Парень был смазливый, и не дурак, да в дурачках ходил. Так, дурачком, к хозяйской дочке под подол и залез. Прознал про то хозяин, хотел прибить удальца, да не смог: больно хлюпат был. А вот когда за вилы схватился, у Ерошки на ногах словно крылья выросли: дал он скорым бёгом до лесу, да в болото прыгнул. Приладил у себя на голове кочку и сидит, не шевелится.
Сидел Ерошка в болоте, сидел и давай его пиявки донимать. И стемнело уже, а вылезти боится: вдруг хозяин с вилами тут как тут? Вдруг, слышит, по дороге кто-то едет. Зачесался Ерошка: «Надо бы проверить, не по мою ли душу?» А надо сказать, было у него одно свойство: глотку имел он не то, что звонкую, а иерихонской силы. И умел приспосабливать её под любого. Иной раз как начнёт на разные голоса вещать да пересмешничать, так всякой работе конец, потому как батраки да батрачки со смеху помирают. И хозяин рад бы прикрикнуть на шутника-балагура, да самого от хохота распирает. К тому же от этих Ерошкиных шалостей и польза бывала: однажды он своими воплями воров со двора прогнал. Те подумали: не иначе, как бесу на хвост наступили. Побросали они краденые вещички, через забор - и к лесу! Один, правда, душу свою в пятках не удержал: так на бегу и выскочила...
Так вот поднатужился Ерошка, вспомнил самый страшный крик, да как гаркнет что есть мочи:
- Кто это ко мне пожаловал?!
Проезжие так и обмерли, а кони их чуть наземь не припали. Однако самый крепкий из наездничков бодро так отвечает:
- А мы люди служилые, по государеву делу надобность имеем, а ты кто?
- А я, - опять завыл Ерошка, - Захолуст Заболотный, вечный колдун!
Думал, что отстанут.
- Ты-то нам и нужен! - обрадовались царёвы слуги, да быстрёхонько Ерошку из болота выдернули. Сунули в мешок без разговоров и с ходу помчали. Да так, что парня утрясло.
А прихватили Ерошку вот почему. В ту пору не на шутку расхворался старый царь. Ни один лекарь вылегчить ему не смог. Если б свои были, не сносить им головы, а то ведь все - немецкие. Других-то нет. Всех знахарей да ведунов по государеву указу поизвели: попались как-то под горячую руку, когда самодержец был ещё в добром здравии.
Долго бы думали бояре, как быть, пока один из них, самый никчёмный, при больном не обмолвился: дескать, не сыскать ли, царь-батюшка, какого вечного колдуна; может, затаился где? Все бояре зашикали, запыхтели: что несёшь, мол, язычник. Ну, а царь из
своей кровати на это только носиком дёрнул: делайте что хотите, а я уже почти помер. Стало быть, добро дал.
Поскакали повсюду искатели, всю землицу вдоль и поперёк ископытили. Да только нет нигде даже захудалого, беззаветного кудесника. Так ни с чем бы и воротились, если б не Ерошка. Подвернулся искателям на свою беду, зато им на радость.
Приехали царёвы слуги во дворец, Ерошку из мешка вытряхнули, и, как был, грязный да нечёсаный, предстал он перед государем. Лупает глазами, тину из них да из ушей выковыривает, ещё не понял, что и как.
А самодержец-то еле шевелится, но бровки важно насупил. И эдак сурово скрипит:
- Это что ещё за диво?
А бояре ему в ответ:
- Захолуст Заболотный, царь-батюшка, вечный колдун. Легчить вам будет не по-писаному, а по-веданому.
- Заболотный? - просипел царь. - То-то слышу, будто из нужной ямы разит... Пусть поближе подойдёт.
Пополз Ерошка к государеву ложу, а у самого зубы в перепляс пустились; думает: «Пропала моя головушка кудрявая!»
Посмотрел царь на Ерошку жёлтым глазом, и громко так прошепелявил:
- Что, поможешь мне, леший? Вылегчишь?
А у Ерошки будто кто из глотки затычку выбил; как гаркнет:
- Да я, ваше царское величество, даже мёртвого на ноги поставлю, особливо когда ежели чего вдруг!
Тут бояре засуетились вокруг Ерошки:
- Чего надо ли?
А он уже освоился, и важно так рассуждает:
- Главное для государя: спокой и свежий воздух. Велите всем удалиться, а я своё дело исполню.
Бояре да слуги тотчас все окна растворили, да вон выбежали. Остались царь да Ерошка одни.
Подошёл Ерошка к распахнутому окну да думает: «Сигануть ли сразу башкою вниз, али прибрать с собой что?»
А старик на локте приподнялся, личико сморщил, да заскрежетал:
- Коли впрямь поможешь, награду дам царскую, а коли нет - то дух вон! Уразумел?!
И пальчик корявый грозно так вздёрнул. Сказал, да должно, переусердствовал: построжился, да съёжился. Так с вытянутой рукою и одеревенел невзначай. Видать, срок вышел.
Тут у Ерошки руки-ноги замелькали быстрей мыслей в голове: из каких-то досточек да палочек хитроумную стеночку смастерил, к ней усопшего царя примостил, на лоб ему шапку нахлобучил, к левой руке посох привязал, к правой - ниточку. Спрятался под кроватью, и кричит-скрипит голосом государевым, зовёт:
- Эй, бояре, сюда!
Бояре вбежали - смотрят: стоит царь жив-здоровёхонек у окна, и пальчиком им грозит:
- Снарядите для Захолуста Заболотного, то бишь, для Ерофей Ивановича золотую карету в шесть лошадей с полным золота сундуком, с полным рубах сундуком и парою сапог сафьяновых; дайте ему грамотку жалейную, что я его енералом сделал. А всё за то, что он меня на ноги поставил. А ну, живо сполняйте! А дотоле чтоб вас не видел и не слышал!
Ну, бояре вмиг исчезли да всё исполнили: едва Ерошка вылез из-под кровати, глянул в окно: стоит карета с сундуками! Он в неё - прыг, и без «до свидания» запылил.
А бояре вернулись к царю с докладом, упали в ноги, аж пол задрожал: хитроумная стеночка рассыпалась да развалилась, и покойник на бояр рухнул. Те завопили: «Обман!» - и за Ерошкой.
А его и искать не надо: поскакал он было резво, да первый же мосток под золотой каретой не выдержал. Всё потопло: и повозка, и лошади, и сундуки. Даже пара сапог сафьяновых. А сам Ерошка выплыл. Нашли его с грамоткой за пазухой добрые люди, во дворец притащили: думали, за спасение генерала награду сторговать. То-то бояре обрадовались!
Притащили Ерошку к царице:
- Суди, матушка, не по-писаному, а по сердцу! Хотя дело ясное, казнить безобразника не мешало бы! И оторвать кое-чего. Для острастки: в смысле, руки-ноги...
А царица-то молодая, дряхлый царь ей хуже горькой редьки надоел, даже рада, что помер. Смотрит она на Ерошку, а тот, как в реке побывал, отмылся-отскоблился, стал страсть какой румяный да пригожий. Такой, каким его девки во всей округе ещё долго помнить будут. Вот смотрит на него царица и спрашивает:
- А за что судить-то?
Так мол, и так, отвечают бояре, обещался батюшке государю вылегчить, и рассказали обо всём по порядку.
А царица любопытствует:
- Ну, а ты что, красавец, скажешь?
- Ан нет, - отвечает Ерошка, - я обещался, что мёртвого на ноги поставлю.
- И что?
- И поставил, - смеётся Ерошка.
- Вот видите, - кивнула царица с улыбкою, - а ведь так всё и было. И теперь, опосля похорон, мы с генералом... нет, фельдмаршалом Ерофей Ивановичем свадебку сыграем.
Тут и бояре рады бы улыбнуться, да что-то рты перекосило.
- Вот так-то у нас про Ерошку сказывали, - усмехнулся Савва Данилыч.
- Складно сказывали, да ладно, - я тщательно подбирал слова. - Только, любезный Савва Данилыч, не поминайте вашу сказку при Озерковском, прошу вас.
- С чего это вдруг? А, ты думаешь, что он у меня её украдёт? Вот ведь плут, это верно!
Порфирий Прокопьевич разогнал на чайной глади щедрую рябь:
- Вот сказки, они, верно, сказки: никогда русскому мужику генералом не стать. А царём - и подавно.
- Как знать, - задумчиво вздохнул Савва Данилыч. Я же вот думаю, что однажды, как в сказке, под дудку русского мужика царь с царицею плясать станут. А то и другой найдётся: царство Российское так перетряхнёт да переиначит, что столицу в его честь назовут.
- Назвать-то, может, и назовут-с, - отвечал Порфирий Прокопьевич, продолжая тщательно остужать чай, - да только не Москву-с. И не надолго-с. Москва - на весь мир одна! Простояла семь веков, и ещё простоит сорок сороков! А коли и случится такая беда, не приведи Господи, так то уж не и Российское царство-то будет...
- Это верно! - мотнул седою головой Савва Данилыч, наливая себе новую порцию густого, ароматного чаю, а я благоразумно промолчал. Хоть и знал поболее, чем мои собеседники. Ведь всё равно не поверят: только посмеются, что и я сказки складывать горазд.
Продолжение следует…
Дмитрий Седов
Москва (Россия)
Дополнительные материалы: