Raphael cada día

От автора. Каюсь, мой любимый читатель, хотел нынче соврать как-нибудь, да не выходит! Нет, не избежать мне тех штампов, кои взрастают мозолью на языке, отдают нестерпимою горькой оскоминой, от коих нос воротят критики, да и я сам! Увы, как не пытался я избегать сих письменных потёртостей в начале книжки, в конце вынужден прибегнуть к ним. Ибо, как выяснилось, нет иногда лучшего средства, чем простое, но испытанное да родное! Как дёготь: который хоть чёрен да вонюч, а всё ж лучшая смазка для тележной оси, что бы там ни утверждали разные заморские умники.

И вот, сообщаю вам, что то, что вы прочтёте ниже, попало ко мне от упомянутого выше Егора Аркадьевича Утехина. Как-то застал я его у Саввы Данилыча расстроенным. На вопрос мой о том, что же это с ним приключилось, ответил он со вздохом:

- Такое приключилось, что и не знаю, что делать. Задал редактор мне задачку: сочини, говорит, что-нибудь забавное для нашего журнала: вроде как перевод каких-нибудь заморских сказочек, да под псевдонимом. Глядишь, тебе приработок, читателю удовольствие, и журналу немалая польза: сказочки-то, они завсегда спрос имеют.

- И что же? Неужто не поддаётся псевдо-заморская стряпня?

- Да поддаваться-то поддаётся. Только вот чувствую я, что-то не то получается. И ведь скоро уж срок, через неделю сдавать надо.

- А можно я ваши труды осмотрю? Так сказать, свежим взглядом: глядишь, с усердием студенческим помогу, чем могу?

- Выручи, душа моя! - раскинул руки Егор Аркадьевич и запрыгал по комнате с какой-то цыганской радостью. - Век не забуду! И выручку пополам, по совести! Мне - за идею, тебе - за художество!

- Не извольте беспокоиться, - поспешил я его утихомирить, - пятак-другой на пряники дадите, да и в расчёте!

Признаюсь сразу: сказки, сочинённые Егором Аркадьевичем отредактировал я немилосердно. Но как иначе, если автор на одной из страниц, к примеру, изрёк: «А пропиши-ка ты им обоим ижицу! - воскликнула ведьма». О какой такой «ижице» могли знать в той далёкой африканской стране, где если и умели писать, то отнюдь не по-русски? Или сей пассаж: «Ты у меня запоёшь матушку-репку, да почище Лазаря! - пригрозил колдун несчастной матери». А как вам такое: «Не иначе будочника надо звать, подумал Нгванбе». Пожалуй, будочники в Африке встречаются, тут я спорить не берусь, но, пожалуй, всё же реже, чем в Москве. Да и у нас иногда ищешь-ищешь его, кличешь-кличешь, а его нет, как не было. И стоишь ты одинёшенек, как в африканских джунглях.

Словом, потрудиться мне пришлось изрядно. Две ночи не спал, всё корпел-пыхтел. И когда показал автору исправленный вариант, то взял его он эдак небрежно. Но как начал читать, так всё поглаживал рукопись да приговаривал: «Неужто это я сам всё написал, а?! Неужто сам?! А?! Вот штуку выкинул, так штуку! Ах, шельма редактор, выбью из тебя куш серебром!» И помчался по улице, только пыль взвилась. Видимо, на радостях, про свои обещания меня отблагодарить монетою, позабыл. Да я и не в обиде: уж на пряники-то я завсегда заработаю.

Африканские сны (сказки народностей йхота, йхали и схау)

Озорники

В одной деревне схау, по ту сторону реки, жили два брата-близнеца: Митабунга и Мгебензе. Даже мать никогда не называла их по именам. Потому что всегда ошибалась. До того мальчики были похожи. Только они и знали, кто из них Митабунга, а кто Мгебензе. И этим часто пользовались. Нашалят, а потом разбегутся в разные стороны. Поймает мать кого-нибудь из них и только начнёт лупить, как мальчик орёт: «Это не я сделал, а Митабунга! Бей его, а меня не трогай!». Бедная мать схватит второго сына, а тот тоже орёт: «Я не Митабунга, а Мгебензе! Вон он, Митабунга-то!». Не знает мать, кого наказать, да и отпустит обоих.

- Если ещё нашалите, домой не возвращайтесь! - кричит обоим в след. - Накажу!

Но мальчишки к вечеру возвращались, конечно же, опять нашалив, и мать их не наказывала: ей к тому времени было уже не до них. Она укладывала детей спать и ещё полночи сидела за работой: плела циновки.

И чем старше, тем непослушней становились братья. Не стало от них житья всей деревне. То выдергают редис с чьей-нибудь грядки, то украдут у колдуна священную погремушку, то в лавке у горшечника перебьют всю посуду, то просто свяжут ночью хвостами двух котов, и тогда ни в одном доме никому не уснуть.

Не выдержали люди, пришли к матери близнецов и говорят: «Надо что-то делать. Не то либо мы их покалечим, либо они кого прибьют. А сладкого батата сейчас мало, хорошие поминки вряд ли удастся устроить».

Ну, что на это может возразить мать? Если её сыновья ещё и чьи-то поминки испортят, тогда всей семье в деревне не жить. А у одинокой женщины кроме двух шалопаев на руках ещё и пять малых дочерей. Решила тогда женщина обратиться за помощью к старой колдунье из соседней деревни: свой-то шаман с ней теперь и говорить не хочет. Даже после того, как та принесла ему своего лучшего петуха, чтобы не таил обиды. Так, буркнул что-то себе под нос: мол, хвори насылать не стану, но и хорошего ничего не жди.

И вот, зарезала мать индюшку, что пожирнее, налила в калебасу свежего пива. Потом связала своих близнецов, посадила в корзину, поставила её на голову и пошла к колдунье. Идёт через реку по длинному подвесному мосту и грустно поёт: «Ца-ца, ца-лати-ца, звенит сухой бамбук! Ца-ца, ца-лати-ца, что делать с детьми, не знаю? Утопить жалко, кто мне поможет в старости?» 

Митабунга и Мгебензе притихли в корзине от страха, сидят, не шевелятся. А мать тем временем продолжает: «Ца-ца, ца-лати-ца, звенит сухой бамбук, не велит топить детей, велит совета просить!»

- Мам, а мам! - вдруг подал голос один из братьев.
- А это кто говорит? - спрашивает женщина.
- Твой сын Митабунга!
- И что хочет сказать мне мой сын Митабунга?
- Что больше не будет!
- Что - «больше не будет»?
- Шалить да озорничать...
- Хорошо! - говорит мать, а сама шаг прибавляет. - А мой сын Мгебензе ничего не хочет сказать?
- Нет, ничего!
- Правда, ничего?
- Ничего-ничего! Ничего на ум не приходит!
- Что ж, - вздохнула женщина, - когда на ум не приходят нужные слова, может, и ума-то нет?

Но вот пришла мать к колдунье, и говорит: «Что мне делать-то? Научи, иначе вся жизнь прахом пойдёт». А старуха сидит на циновке молча, теребит челюсти обезьяньи на своей клюке, глаза закрыла: слушает. Говорила-говорила мать, языком ворочать устала, тоже замолчала, уж начала носом клевать. Тихо стало в хижине, только слышно, как ветер на крыше тростником играет, да как зубы у Митабунги и Мгебензе друг о друга стучат.

И тут колдунья вдруг как громыхнёт своим посохом, да как гаркнет: «Да выдрать тебе надо обоих хорошенько!». Поняли братья, что не избежать им заслуженной трёпки, и тотчас друг за другом из корзины - скок! Первым на волю выпрыгнул Мгебензе. Или Митабунга? Нет, точно Мгебензе! Да нет, погоди, по-моему, всё-таки Митабунга. Хотя нет, вроде бы Мгебензе? Вот ведь похож! Нет, вру, вылитый Митабунга! Эй, куда же вы?! Убежали. Ишь, как прытко-то!

«Ца-ца-лати, ца-ца-лати!» - звенит сухой бамбук! Это Митабунга и Мгебензе во всю прыть домой по мосту мчатся.

С тех пор братья больше не шалили. Видать, поумнели с перепугу. А у схау появилась поговорка: коль не можешь сладить с детьми, попробуй хоть раз отнести их на ту сторону реки.

Продолжение следует...

Дмитрий Седов
Москва (Россия)

Дополнительные материалы: