Raphael cada día

01.04.2018

Сиреневые сны. Испытание бытом 

Осень принесла новые заботы. Неожиданно позвонили из школы, откуда Полина ушла несколько лет назад.

- Полина Петровна, выручайте! – директриса выбрала для разговора беспомощно-умоляющий, действующий безотказно тон, каким обычно разговаривала со спонсорами, когда нужно было что-то достать для школы. - У нас безвыходное положение. Английский язык не ведется, работать некому. Я вас умоляю, возьмите хотя бы выпускные классы! Школа проходит аккредитацию. Нас в тюрьму посадят!

Полина была в курсе, что с тех пор, как она уволилась, на ее месте сменилось пять учителей. Уходили, не доработав до конца учебного года. Это место, как завороженное, всегда оставалось вакантным. Она подумала, подумала - и дала согласие. И случилось то, что и должно было случиться: сунула «коготок» и увязла по самый локоть. Ее подсекли, как рыбку на крючке, и загрузили по полной программе.

Ах, школа! Она возносит тебя на почетную высоту, равную значимости педагога, дает необычайный прилив энергии для самовыражения и тут же бесповоротно затягивает воронкой ежедневной рутины, лишая личной жизни и досуга. Нельзя жить, не участвуя в школьной круговерти, иначе будешь постыдно выброшен за борт волной несоответствия возрастающим требованиям. Существовало еще множество мероприятий, в которых принимал участие учитель помимо своей обязанности «сеять разумное, доброе, вечное» на уроках.

Полина уже через месяц напрочь забыла, что такое спокойная жизнь. Неумело пользуясь компьютером, она предпочла бы писать ворох бумаг вручную, но это была бесполезная работа, которая даже не подлежала рассмотрению. Вся документация: рабочие программы, календарно-тематическое планирование уроков – все принималось в электронном варианте и распечатанным на белоснежной бумаге «Снегурочка».

- Полина Петровна, да не парьтесь вы, - советовали молодые педагоги, легко адаптирующиеся в новых условиях, - отдайте кому-нибудь из учеников свои рукописи, и вам наберут все, что хотите, за несколько пятерок в журнал.

Полина не воспользовалась этим советом и корпела над компьютером сама. Сроки сдачи рабочих программ поджимали, и, оказалось, она была единственной, чьи программы не лежали у завуча на столе. Ей не нравилось быть в хвосте, но она «не догоняла». Ей было трудно, как высказывал Есенин, «задрав штаны, бежать за комсомолом».

Не рассчитавшись со старыми долгами, она была озадачена новыми, которые надо было решать безотлагательно. Отчеты, мониторинги, анализы. Никого не интересовало, какие знания получают дети – и получают ли? Они - шумные, горластые, вездесущие и неуемные - просто мешали писать «бумажки».

Глеб звонил по два-три раза в день и требовал отчета за каждую прожитую минуту.

- Моя предшественница уволилась в середине года, оставив кучу проблем, которую я усердно разгребаю, - рассказывала Полина, устроившись в домашнем кресле. – Уроки в старших классах – это «припарки» для мертвых. Результатов никаких. Планирую уроки по этапам - и все кажется неподъемным, ведь надо работать, а дети просто не приучены трудиться, сидят с раскрытыми ртами и ждут, что птичка-мать принесет им в клювике. Выпускной класс – это невозделанное поле, и я одна – с лопатой. За что ни возьмись – целина.

Глеб, внимательный слушатель, сокрушенно вздыхал в ответ. В сравнении с теми проблемами, что свалились на плечи его женщины, собственные житейские неурядицы казались ему мелкими, не достойными внимания.

- Вспоминаю лица десятиклассников, - продолжала Полина. – Сидят, меня рассматривают. О чем думают, интересно, пока я перед ними распинаюсь? А ведь это те ребятишки, которых я вела в шестом классе. Какими они были любознательными, активными, легкими на подъем! Как мне нравилось работать в этом классе! Куда все ушло?

Глеб сочувственно улыбался на другом конце провода и только кивал головой – что он мог сказать в ответ?

- Сделала распечатки с адаптированными текстами, придумала интересные задания. И что? – Полина выдержала надлежащую паузу, поменяв положение ног в кресле. - Ты думаешь, они проявили заинтересованность? Как бы ни так! Сидят, играют с телефонами. Им не надо ни-че-го! Лишь бы урок прошел скорее. Со звонком все табуном к двери...

Глеб взял отпуск, поселился у Полины.

В день приезда его встречали с почестями, как великого гостя: приготовили голубцы, накрыли стол. И он явился не с пустыми руками – привез в подарок электрический чайник «Бош», упакованный в нарядную коробку. После ужина Натка понесла ему на показ канцелярскую «утварь», приготовленную к началу учебного года, и они вдвоем ворковали над ее тетрадками с домашними заданиями. «Семейная идиллия – и только!» - с улыбкой думала Полина, убирая со стола посуду.

Чтобы не сидеть без дела, Глеб затеял ремонт ванной комнаты, где требовались его мужские умелые руки. Полине всегда хотелось изменить обстановку к лучшему, избавиться от старых вещей, нашедших приют в разных уголках квартиры. Однако выбросить уже не нужную вещь, к которой прикипела душа, было невероятно трудно. Она помещала ее на видное место и привыкала к мысли, что рано или поздно с ней придется расстаться. Глеб был настроен более решительно:

- Невозможно добиться обновления, если не избавляться от вещей, которые никогда не будут востребованы.

С его появлением многие предметы обихода перекочевали на свалку. Зеркальный сервант, семейная реликвия, не подлежащая уничтожению, был преобразован в прикроватную тумбу, а большие зеркала украсили стены прихожей. Имея полный комплект всевозможных инструментов, Глеб успешно воплощал в жизнь все фантазии Полины.

Он, без сомнения, был очень умным мужиком и везде наводил порядок: дома, на даче, на работе. Его присказка «шель-шевель!» означала: «Ни минуты без дела!» Иногда Полине казалось, что он слишком хорош для нее в своем стремлении к совершенству. Она не всегда была готова к полной самоотдаче, позволяя себе время от времени душевную леность, однако по мере своих сил тоже стремилась к движению, чтобы избавиться от застоя.

Этот ремонт в ванной дорогого стоил. Жить в пыли, грязи, разрухе, под отвратительное дребезжание перфоратора и «болгарки» – для Полины это было суровым испытанием нервов, которое начиналось в школе и продолжалось дома. 

Этот ремонт в ванной, когда не все ладилось, как хотелось, загонял Глеба в тупик. Ему пришлось выдолбить толстый слой раствора со старой плиткой, выскоблить стены до основания. Пылища стояла такая, что не видно было ни зги. В густой пылевой завесе, в респираторной маске, с перфоратором в руках, он походил на инопланетянина, выполняющего секретное задание.

Глеб очень старался. За свой труд он хотел получить от своей женщины необыкновенные слова одобрения, но та возвращалась домой вся «загруженная». Ее мысли оставались в другом месте. Она даже разговаривать не могла, потому что говорила в школе шесть уроков подряд, а дома хотела полной тишины и неприкосновенности. Никаких звуков телевизора, даже музыку любимой радиоволны «Голос Ангары» она не воспринимала. Ее устроило бы, если бы квартира на время превратилась в мертвую зону.

Шли дни за днями, а школьных проблем не становилось меньше. Наоборот - чем глубже в лес, тем больше дров. Девятиклассники повально играли в карты. Компания заядлых картежников стихийно подбиралась на перемене, со звонком все шумно перемещались за последнюю парту и самозабвенно продолжали игру, не сбавляя накала азартных выкриков.

Полина глазам своим не верила. Все совершалось в открытую, никто не считал нужным прятаться за чужие спины! Ее, учительницу, призывающую к порядку, в упор не видели. Слов ее, полных гнева праведного, тоже не слышали! Пригласила завуча, хотя и не была сторонницей подобных мер: уж если учитель не в состоянии навести порядок на своем уроке, то грош ему цена. Но что еще оставалось делать?

Завуч Любовь Ивановна залетела в класс, как фурия, готовая метать гром и молнии. И что же? Все сидят на своих местах. У всех раскрыты учебники, благодушие на лицах.

- Полина Петровна, а для чего вы меня вызывали? Посмотрите, все работают!

- В самом деле, Любовь Ивановна, для чего? – Обе с явным недоумением смотрят на хитроватые лица девятиклассников – ну просто ангелы во плоти!

Выдержав паузу, Любовь Ивановна резко меняет тон:

- Баляйкин, Коптюгов! Еще раз увижу карты в руках, НАХЛЕЩУ этими картами по ушам! Я вас ПОРВУ! - Эффект потрясающий! Вот как, оказывается, с ними нужно сейчас разговаривать, чтобы дошло. Век живи – век учись!

Школа и дом – эти понятия оказались несовместимыми. Полина оставляла в школе душу, а домой приносила бренное тело, которому требовалось восстановление энергии для следующего рабочего дня. Она знала, что так будет. Она предупреждала Глеба, что ее работа в школе отразится на их отношениях. Но тому казалось, что это не будет так серьезно. И вот, пожалуйста! Домой приходит его женщина, но она кажется чужой, ее мысли вне досягаемости.

Глеб чувствовал себя не в своей тарелке и не знал, куда деться. Он шел выбрасывать мешки с мусором и возвращался с бутылкой водки. Прятал ее подальше от глаз, под мойкой, где она и дожидалась своего часа. В течение вечера, сидя перед телевизором, он с периодичностью часового маятника вставал с кресла и выходил на кухню, чтобы принять стопочку.

Когда он опорожнял бутылку, происходила удивительная метаморфоза - его физиономия преображалась до неузнаваемости, делалась одной сплошной «улыбой». Он становился легко возбудимым, хвастливым, придирчивым.

Полине казалось, что в нем проявлялся чужой, незнакомый человек – та неприглядная половинка, которую предпочитают не показывать посторонним. Атмосфера квартиры наполнялась едким запахом перегара, который, как удавкой, перехватывал дыхание чувствительной на запахи женщины. Не говоря ни слова, она демонстративно шла к балкону и широко распахивала дверь, впуская поток свежего воздуха.

Опьяневший Глеб не сводил с нее влюбленных глаз. Он ловил каждое выражение ее лица, пытаясь объяснить ставший непроницаемым взгляд. Щедро одаривал любвеобильными признаниями, а в ответ получал недовольное подергивание плечами. И что бы он ни делал, ничто не вызывало в ней радости и одобрения.

Полина замыкалась в себе, односложно отвечала на вопросы, сидя неподвижно в кресле с поджатыми ногами. Она не могла скрыть своего раздражения. Этот другой человек, который просыпался в Глебе с принятием алкоголя, был крайне неприятен. Она уже не раз пожалела о том, что он вошел в ее жизнь, сделав ее дискомфортной. Если бы он только знал, сколько минусов зарабатывал, будучи в состоянии опьянения! Он решительно сводил на нет все свои добродетели.

Глеб пытался понять, почему взгляд Полины проходил сквозь него, не задерживаясь. Он начинал «искаться», высказывал упреки, однако не вызывал у этой женщины желания к диалогу. Плотно поджав губы, он обиженно поднимался с кресла и начинал собираться домой. Садился за руль, взвинченный, мчался в город с бешеной скоростью, минуя все посты ГАИ – и ему все сходило с рук.

Проходило два-три дня, он звонил Полине, и они опять-таки подолгу разговаривали, словно ничего не произошло. Это были дни, когда Глеб восстанавливал свой организм, и Полина, слушая его приятный бархатистый голос, надеялась, что он больше не пойдет «вразнос».

Он уходил, но всегда возвращался. Он привык к тому, что ночью его правая рука всегда ощущала ее крепкий бочок, и если его второй половины не было рядом, он чувствовал себя бесприютно, как ребенок, которого оторвали от матери.

Поселившись в квартире Полины и Натки, Глеб стал свидетелем «изнаночной» стороны их жизни, которая состояла из множества проблем, возникающих на ровном месте. С утра между ними шла настоящая битва за то, чтобы собраться и не опоздать на занятия.

Натуся не хотела учиться в коррекционной школе и сопровождала сборы шумными истериками. Здесь ей пришлось заново вживаться в незнакомый коллектив. Дети с неустойчивой психикой, все как один осколки неблагополучных семей, встретили новенькую в штыки. Они исподтишка издевались над ней и выбрасывали в окно ее вещи. Пропали фломастеры, клей, ластики, карандаши, ручки. Пенал, к началу учебного года заполненный необходимыми принадлежностями, валялся на столе пустой. Потерялась физкультурная форма.

- Зачем ты сдала меня в этот интернат? – рыдала девочка. – Знай, если я уйду гулять и не вернусь домой, это потому, что я не хочу идти в эту школу.

- А почему ты не хотела учиться в нормальной школе? – спрашивала Полина. – Ногами топала, кричала, истерики закатывала. Ты сама себя сюда определила.

Натуся возвращалась домой как высосанная, с черными кругами под глазами. Даже небольшая нагрузка коррекционной школы была ей не по силам. Мокрая от дождя, с огромным рюкзаком за спиной, она вызывала жгучую жалость.

- Мурашик ты мой промокший! – радостно встречала ее Полина. – Устала, моя девочка?

Натуся закрывала лицо руками и утыкалась в стену.

- Что такое? Тебя обидели?

В ответ слышались всхлипывания.

- Я сейчас позвоню учительнице и узнаю, что случилось.
- Нет, не звони! Наверное, это реакция на погоду.

Они обратились к детскому психиатру – девочке снова порекомендовали индивидуальное обучение.

Во время наступавшего перемирия Глеб старался быть благодушным и проводил для любопытной Натки «вечер вопросов и ответов», демонстрируя свою удивительную эрудицию. В его памяти, как в архиве, хранилось множество интересных событий и фактов. И он исподволь стремился доказать Полине, что по своему уровню развития он не уступает человеку, имеющему высшее образование.

Девчонка любила поговорить с Глебом, она чутко ловила момент, когда, выпив, тот становился излишне разговорчивым. Она вовлекала его в паутину своих бесконечных «почему» да «как». У нее не было того самого «последнего» вопроса, которым можно было закончить пытливый поиск истины.

Но заключительная «стопочка» всегда оказывалась причиной необычайной возбудимости Глеба и его ожесточенного стремления изменить мир, в частности, этого несовершенного ребенка, чье поведение он подвергал злобному критикованию. Разгоралась нешуточная словесная перепалка. «Старый» и «малый» по-прежнему ни в чем не уступали друг другу.

Не поддающаяся воспитательным методам Глеба девчонка, как лакмусовая бумажка, проявляла весь негатив в избраннике Полины. Когда он проговаривал жесткие слова, приправляя их резкими нравоучительными назиданиями, она, взрослый человек, внутренне вся содрогалась, а каково было ребенку? Натка не становилась лучше. Она сопротивлялась, как могла, чтобы защититься известными ей способами - хамством и грубостью.

Никто не давал положительного примера, как выйти из скверной ситуации взаимных оскорблений. Полина ругала девочку, провоцирующую скандалы, а в душе обвиняла Глеба. Она мечтала о том, что когда-нибудь у него закончится отпуск, и он оставит их, предоставив возможность жить как раньше, в атмосфере взаимопонимания и отсутствия шумных разборок.

Этот день настал. Глеб закончил ремонт ванной комнаты, сложил ящики с инструментами в машину и сказал, что уходит навсегда. Накануне принятия этого судьбоносного решения было выпито больше обычного. Глеб высказал все, что накопилось в его душе. Он обвинил Полину в том, что она «распустила ребенка до невозможности». Однако самым обидным было то, что в ее доме он «постоянно хотел жрать».

Да, это правда, она относилась к еде без должного фанатизма и считала, что одного плотного обеда достаточно на весь день. Стоять у плиты с утра до вечера – это не про нее. В их семье кормилицей была мама, готовила вкусно, кормила до отвала, а она – уборщица по жизни, всегда и везде наводила порядок и чистоту. Но почему он свое недовольство выплеснул только при расставании?

Глеб долго не мог завести машину, стоявшую на морозе, а Полина и Натка невесело наблюдали за его тщетными телодвижениями из окна седьмого этажа. Он почувствовал этот взгляд, обернулся и махнул рукой: «Идите же!» Наконец машина тронулась, и он укатил. Из дома он позвонил по телефону и глухим, лишенным эмоциональной окраски голосом произнес всего два слова: «Добрался нормально».

Полина несколько дней была не в себе. Ей казалось, что у нее отняли какую-то часть тела. Она жила, работала, как и прежде, но постоянно ощущала ущербность бытия, отсутствие в нем чего-то важного. Она сидела перед телевизором с неподвижным взглядом, не понимая, о чем идет речь, ни во что не вникая.

- Мама, хочешь, я тебе стихотворение прочитаю? Я его сама сочинила. - Натуся вошла в комнату с ученической тетрадкой.

- Да? – встрепенулась Полина. - Прочитай!

- Пришла волшебница-зима, накрыла реки льдом. - Подумав минутку, добавила: - Ну, еще ребятишки на коньках катаются, лепят снежную бабу.

- А где рифма? Слова в стихах должны рифмоваться.
- Все тебе плохо! Тебе не угодишь!

Ежедневно звонила учительница, приставленная к Натке для индивидуальных занятий. Сообщала об экстравагантных выходках ученицы, которая «способна кого угодно вывести из равновесия и... даже мертвого поднимет». Вот, к примеру, третьего дня она в категорической форме потребовала объяснить, как делают аборты. На резонное замечание педагога, что ей рано об этом знать, что придет время – и ей расскажут, а сейчас надо думать об учебе, девочка швырнула тетрадь на пол и заявила:

- А я хочу знать сейчас! На хрена мне ваши предлоги!

Всякий раз, открывая дверь ванной комнаты, Полина застывала в изумлении, еще не успев привыкнуть к ее кардинальному преображению. Розовая плитка с разводами под мрамор, уходящая под самый потолок, мягкая подсветка, ослепительно белая акриловая ванна, сияющий смеситель, зеркала. Красота и комфорт, казавшиеся немыслимыми в том варианте, который был раньше. Глеб вложил в этот ремонт всю душу, потому что хотел быть лучшим для нее.

Проходило время, и они снова мирились, надеясь на то, что одержит верх лучшее, что было в каждом. Глеб давал слово, что исправится, держался три-четыре дня, но как только становилось лучше, он «набирался» снова.

Продолжение следует...

Наталья Борисова
Сиреневые сны

Дополнительные материалы:

 

[Вернуться]