Raphael cada día

В связи с обоснованием Вонапеца в Нашем Городе следует поговорить о его пении в местной "оперетте". Я взяла это слово в кавычки, ибо как таковой оперетты в Нашем Городе нет: есть (вернее, был до недавнего времени) некий клуб любителей, где занимались классическим вокалом и ставили известные оперетты. Об уровне судить не берусь: мне не довелось побывать на спектакле ни разу. В прошлом году там сгорел зал, и оперетта, по всей видимости, прекратила свое существование. 

Вонапец утверждал, что долгое время он был там ведущим певцом и исполнял все главные теноровые партии. Вспомните описание его внешности, данное в главе "Контуры", вообразите себе манеру его пения, если это можно сделать, исходя из моих разрозненных намеков, - и перед вашим внутренним взором предстанет довольно оригинальный образ героя-любовника...

В "оперетте" был, как иногда с досадой вспоминал Вонапец, зловредный, амбициозный режиссер. Он всегда досаждал Вонапецу, вступая с ним в конфликты. Между Вонапецем и режиссером "оперетты" всегда сохранялась огнеопасная атмосфера, в любой момент готовая запылать по мановению руки кого-нибудь из них. Режиссер безжалостно эксплуатировал Вонапеца, заставляя его петь без передышки. Поистине, Вонапец готов был в отчаянии возопить: "Ни сна, ни отдыха измученной душе!" или "Уф, тяжело!" - к несчастью, он был для этого слишком мелок: обладая гнусавым подобием лирического тенора и запевая к тому же в подобии оперетты, такой сильной фразы не произнесешь.... увы! [1] 

Мне неизвестно, как обстояли у Вонапеца дела с внедрением в "оперетте" пресловутой реформы классического пения. То, что он ретиво и рьяно утверждал ее собственной персоной, - факт очевидный, ибо много раз Вонапец похвалялся, какие высокие ноты он брал, тогда как другие беспомощно сипели и пускали "петухов", чем вызывали у него злорадный смех и чувство неописуемой гордости, отчаянно хлеставшей горлом. Нравилась ли вонапецкая манера пения режиссеру, не знаю. Были ли у него в "оперетте" враги, кроме последнего, - такая же тайна. Что ж, пусть тайны остаются тайнами, а мы пойдем дальше.

Однажды Вонапеца посетила трагедия: умерла мать Бояновой. Естественно, это было веской и серьезной причиной для Вонапеца не петь в спектакле, который давался в этот день, и он заявил об этом режиссеру. Однако агрессивный, бесчувственный и свирепый режиссер, точивший на Вонапеца зуб с тех пор, как тот появился в "оперетте", сделал каменное лицо, залил уши воском, упаковал сердце в резиновый футляр и, пропустив слова Вонапеца сквозь густой фильтр своих десяти пальцев, металлическим голосом отчеканил:

- Пой - и никаких гвоздей!

Не будем вдаваться в изыскание причин: главное - факт. Вонапецу пришлось петь - скрипя сердцем, зубами, мозгами и... нет, только не голосом! Стефан Кириллыч весьма любил вспоминать сей момент и смаковать его на уроках с Дианой Оболенской в назидание ей и в пример, как надо вести себя на сцене, когда тебя постигают личные трагедии, несчастья, неудачи и пр. С гордым пафосом он говорил, что ни один мускул на его лице предательски не дрогнул, ни одна неверная слеза не скатилась, ни один вопль не вырвался из груди, когда он вышел на сцену и запел одну из ведущих теноровых партий, - хотя он изо всех сил скручивал истерику в бараний рог. Никто не услышал скрипа его сердца! Его заглушили звуки рояля и собственного голоса - ведь у Вонапеца в "оперетте" не было и не могло быть достойного дублера! Да, конечно, его пример достоин подражания. Но как он его приводил! Под каким соусом это блюдо было подано! Сие можно только представить - и то ни одна самая хитроумная выдумка не сравнится с реальностью.

Данный факт послужил причиной окончательного и бесповоротного разрыва с режиссером. Вонапец покидал "оперетту" с пеной у рта от досады, злости, негодования и ненависти. Его глаза, как обычно, метали молнии, а на "зеркале зубов" (значение термина смотрите в главе "Некоторые положения...") всем богатством обертонов переливались раскаты грома...

Имел в жизни Вонапеца место еще один досадливый факт: провал попытки заделаться директором местного оркестра народных инструментов. В результате в особой немилости у Стефана Кириллыча оказались два человека - дирижер оркестра Николай Александрович Аверинцев и его директор Давид Яковлевич Шарипо.

Первый, пригласив Вонапеца на место директора, которое было вакантным, потом почему-то обманул его, взяв на это место Шарипо. Вонапецу неизвестно, зачем он это сделал. Он жестоко недоумевал по поводу так называемой "подлости" Аверинцева. И чем он, гениальный и добросовестный Стефан Вонапец, который так усердно работал, бегая по каким-то инстанциям и ретиво хлопоча по делам оркестра, не угодил амбициозному Аверинцеву? Какие тайные, корыстные цели заставили последнего предпочесть ему бездарного бездельника и лицемера Шарипо? Ведь он, Вонапец, уже почти был директором! Он почти сделал всю необходимую работу по материальной части! А какой-то проходимец Шарипо, какое-то ничтожество - Шарипо! - взял и ни с того ни с сего занял им нагретое, насиженное место!

И снова волна желчи захлестнула Вонапеца с ног до головы. Снова его волосы встали дыбом от досады и молнии градом посыпались из черной бездны глаз. Еще одна пара мелочных людишек, "шестерок" и прохвостов, бездарей и проходимцев, каковыми он, естественно, посчитал Аверинцева и Шарипо, пополнили список его злейших врагов. А между тем Аверинцев был первоклассным дирижером, которого в музыкальных кругах уважали. А Шарипо - душевный человек и замечательный музыкант...

На этом заканчивается мое повествование о Тернистом Пути, которым Вонапец медленно, но верно и настойчиво двигался к заветной цели. Блудным сыном он покинул родное гнездо, музыкальное училище, и папашу - Рисова-Манкина (как бы там ни было, а все же именно он первым наставил Вонапеца на путь вокала) и так и не найдя вдали от дома того, что искал, он вернулся восвояси. К сожалению, музыкальное училище так и не стало ему по-настоящему родным: со всех сторон его окружали клыкастые враги, из холодных стен сочился едкий дым ненависти и презрения, а проклятый образ Рисова-Манкина, казалось, въелся в каждый предмет: куда бы ни взглянул Вонапец, отовсюду ему скалила зубы страшная физиономия Диктатора.

Однако все было не так уж плохо: под ногами у Вонапеца твердела почва, щедро сдобренная Бояновой. Он пустил туда крепкие корни. Время от времени враги пытались его выкорчевать, но им не удавалось: рядом маячила грозная фигура Зои Евстафьевны. У Вонапеца наконец-то появился шанс на долгожданную самореализацию - и он тут же вцепился в него мертвой хваткой. Его снабдили учениками и на какое-то время оставили в покое. Помимо официальных, за которых он получал зарплату, Боянова стяжала ему частных учеников - у нее это отлично получалось. Что-что, а рекламировать товар она умела - на это ей был Богом дан особый талант.

Недостатка в частных учениках Вонапец не ведал. Они с Бояновой брали всех без исключения: талантливых, бездарных, умных, глупых, красивых, невзрачных, молодых, старых, девочек, мальчиков... как правило, они обещали им золотые горы: безголосым они говорили, что через месяц у каждого из них непременно появится оперный голос, некрасивых уверяли в том, что занятия вокалом осенят их лица магическим огнем, больным сулили исцеление пением, тупых обещали облагородить... Все двигалось как по маслу, и Вонапец, чуя дурманящий аромат лавров, плясал от восторга, энтузиазма и несказанного счастья. Волею судьбы ему попадались умные, талантливые ребята, которым не доставляло особого труда понимать мудреные тезисы его методики. Они занимались вокалом охотно, с воодушевлением и поначалу отзывались о Вонапеце благосклонно. Это разогревало ему кровь и ввергало в еще большее заблуждение относительно эффективности метода. Через некоторое время выяснялось, что метод ведет в тупик, но Вонапец закрывал на это глаза и обвинял во всем учеников, которые, едва войдя в азарт, вдруг поворачивались и уходили, после чего даже не здоровались с ним, встречая в коридорах училища.

Так продолжалось до поры до времени, пока в жизнь его не вошла Диана Оболенская. Самая верная из его учеников и едва ли не самая способная, она посвятила занятиям у Вонапеца полтора года. Эти полтора года - не просто время, проведенное впустую: это время, принесенное в жертву, положенное на алтарь веры, которая, к большому сожалению Дианы, не станет ей жизненной опорой. Это часть жизни, брошенная в огонь любви к пению: одержимая этой любовью, Диана не отдавала себе отчета в действиях и жизненно важных решениях. В конце длинного черного тоннеля сияло огромное солнце, и она, ослепнув от мистического восторга, сломя голову неслась на свет. Пьяная от счастья, которое сулила ей манящая цель, она не видела, кто вел ее к ней и туда ли вел. Вонапец шел рядом, он нашептывал ей в ушко сладостные, заманчивые обещания славы и лавров, и этого ей было вполне достаточно, чтобы окончательно и бесповоротно отдать ему конец путеводной нити, не выпускать который из рук она когда-то поклялась Судьбе.

Чем увенчался сей милый детский поступок, вы узнаете из нижеследующего раздела книги. Вам также представится возможность убедиться на конкретном примере, что все беды и несчастья Вонапеца - в нем самом. Вы обнаружите ошибку, лежащую в основе стиля его жизни, мышления, общения, работы и поймете, что именно она искажает мир, в котором он живет.

Продолжение следует...

Лилиана Черновалова
Ульяновск (Россия)

Примечания автора:

[1]   "Ни сна, ни отдыха измученной душе!» - этими словами начинается ария князя Игоря из оперы Бородина "Князь Игорь»; "Уф, тяжело!» - начало одного из монологов Бориса (опера Мусоргского "Борис Годунов»). Обе партии в операх исполняет бас.

Примечание редакционного совета:

Мы от всей души поздравляем Лилиану, у которой вчера был день рождения, и желаем ей дальнейших творческих успехов, реализации новых проектов, счастья и радости, исполнения всех желаний и хорошего настроения

Комментарии

Воскресные чтения с Лилианой Черноваловой

02.04.2023 Лилиана

От всей души благодарю за поздравление!!!