Raphael cada día

Вот так штука... слезы уже готовы были задушить Диану на глазах у Аверинцевой. В тот момент она презирала себя за доверчивость и наивность, ей было жутко стыдно за свою радость и восторг, которые оказались безосновательными. Как же легко обмануть Диану!..

...Но время шло, и ей следовало играть фортепианную программу, а не переживать постигшее ее разочарование. Диана проглотила удар и решила переварить его дома, где будет уйма времени обдумать сказанное Ольгой Юрьевной.

Маме она ничего не рассказала. Ей на ум неожиданно пришла мысль, что на Вонапеца клевещут. Ведь бывает же так - а в нашей стране в особенности, - что слишком умные, талантливые, неординарные люди подвергаются осмеянию и презрению со стороны окружающей их серой массы! Конечно, Диана ни в коей мере не причисляла к этой массе Ольгу Юрьевну, но в те минуты у нее не было времени заниматься анализом и раскладывать все по полочкам. «Люди говорят всякое», - думала она. И большей частью люди повторяют то, что сказали другие. У нее перед глазами был живой пример - ее мама, у которой было много завистников и врагов, ибо она была сильной независимой личностью. Наверное, у Вонапеца аналогичная ситуация, и то, что его не признают, - вполне естественный фактор.

Снова опустив на глаза густую дымчатую вуаль, сглаживающую острые углы и приглушающую кричащие цвета, напрочь отринув то, что сказала Аверинцева, Диана отправилась в училище в полном сознании абсолютной безгрешности Вонапеца перед Богом и людьми. Это же так естественно, - думала Диана, - что все рождается из хаоса! И новому периоду жизни, сулящему море счастливых шансов и путей в обетованные края, обязательно должно предшествовать некое смутное время, исполненное паники, сомнений, неопределенности, внешних помех. Диана обязана во что бы то ни стало пройти через эту бурю и выйти из нее победителем. Ни в коем случае нельзя сдаваться и принимать опрометчивые решения: семь раз отмерь - один раз отрежь. Она сначала все как следует проверит и во всем убедится сама, а потом уже поделится своими думами с другими. Ее судьба, и ей делать выбор. Никто со стороны не проложит ей пути в новую жизнь (Н-да.. убеждаться, проверять и мерить Диане пришлось полтора года, пока она в конце концов сама не перерезала себе все пути к певческой карьере!) Так думала Диана, и эти мысли грели ей душу. Как ни в чем не бывало, она явилась на урок сольфеджио.

Урок прошел как обычно, но почему-то после урока учительница попросила Диану остаться для какого-то разговора.

Что это был за разговор, что за дело имела к ней Суровцева, она и понятия не имела. Весьма неожиданно удивил ее двусмысленный вопрос, который та задала, когда они остались наедине друг с другом:

- Ты как к Вонапецу попала?

Недоумение окатило Диану прохладной соленой волной: как, и Суровцева тоже?!..

- Да так, - ответила Диана, - мне посоветовала Боянова, она ведет у меня педпрактику фортепиано...

- Знаешь, что, - таким же двусмысленным тоном, с едва слышной, но явной нотой покровительства и опеки в голосе, сказала Суровцева, не мигая глядя в глаза Диане. - В музпеде работает Шишкина - знаешь ее? Вот сходи к ней. Обязательно. Завтра в двенадцать. У тебя в это время что-нибудь есть?

- Да, О-О-Н...

- Ради дела пропустишь. Ничего страшного не случится, от одного раза не убудет. Сходи к Шишкиной, слышишь? Завтра она будет тебя ждать. Потом мне расскажешь, как сходила... да, никому об этом не говори, а то будет большой скандал...

Диана обещала Суровцевой посетить Шишкину. В душу ее снова закрались сомнения. Вот уже второй человек дает ей понять, что с Вонапецем шутки плохи... откуда она могла узнать?.. неужели Вонапец и в самом деле настолько плох, что вызывает у людей подобное к себе отношение? Н-да, что-то здесь нечисто... Ладно, схожу к Шишкиной, а там будь что будет... будь что будет...

Не помню, успела ли Диана до визита к Шишкиной побывать на уроке у Вонапеца. Кажется, успела... Он дал ей кучу несложных песен и романсов... пелось ей тяжело, голос казался слабеньким, тоненьким и сиплым, а уж о диапазоне и говорить нечего... она помнит, что Вонапец учил ее почти не открывать при пении рот... и еще что-то... да, да, Диана отлично помнит состояние души, овладевшее ею после одного из первых уроков: это было нечто близкое к тревоге, смутно шевелившееся где-то в недрах существа... и скованность, скованность, скованность... в присутствии Вонапеца она боялась говорить, боялась вести себя так, как с иными людьми, - просто, свободно, спокойно... к горлу ее все время подкатывался ком, когда она хотела что-нибудь сказать, и она предпочитала молчать, чтобы не слышать собственного голоса, чей робкий звук она буквально ненавидела... что за странное чувство! Почему оно одолевает ее всегда, когда Вонапец рядом? Ах, наверное, виновата пасмурная погода, а вовсе не Вонапец! И проклятая застенчивость, которая всегда мешала ей жить! Она надеялась, что чувство робости и неуверенности пройдет, как только она освоится в общении с новым педагогом, а сейчас оно естественно. Так всегда бывает, когда имеешь дело с полузнакомыми людьми, особенно с такими умными, как Вонапец. Почти возведя последнего в степень кумира, приготовив на одной из стен сердца место для его портрета-иконы, Диана возвращалась домой. Это было до того, как она услышала от Аверинцевой горькую правду о новом учителе.

А потом было осторожное предупреждение Суровцевой и визит к Шишкиной, которая приняла ее весьма холодно и вдобавок задала странный вопрос:

- А у кого бы ты сама хотела заниматься - у меня или у Миланчева? Или, быть может, у Рязанцева? А как насчет Тишинской - не сходишь ли к ней? Она ведь все-таки сопрано ...

Да откуда же бедной Диане знать, кого из вас выбрать! Удивительная психология...

В тот момент мама уже знала о том, что говорят о Вонапеце в музыкальном училище. После визита Дианы к Шишкиной, сомнения в этом педагоге у мамы усилились, и они с Дианой решили отказаться от занятий с ним, в качестве причины выдвинув отсутствие денег на их оплату.

Так Диана и сказала Бояновой, когда в один из вторников явилась к ней на педпрактику, тем более замена Вонапецу нашлась: Шишкина согласилась заниматься с Дианой.

Дианин урок был последним у Зои Евстафьевны в тот день. После урока Диана осталась ждать маму, чтобы вместе пойти по делам. Как нарочно, мама явилась вовремя, не опоздав ни на секунду. Они с Бояновой столкнулись в вестибюле училища, и девушка представила их друг другу.

Завязался разговор, а точнее монолог, где Боянова красочно, ярко, эмоционально и сочно расточала цветистую рекламу своему бесценному мужу Стефану Вонапецу. Надежда Аркадьевна слушала, открыв рот, и не от того вовсе, что была наивна, подобно Диане: Боянова говорила вещи, которые были весьма близки и созвучны мыслям Оболенской. Они касались понятия профессионализма, хорошей, крепкой школы, постановки мышления, усердной работы над собой, что Надежда Аркадьевна приветствовала, сама будучи первоклассным педагогом. Оказывается, и ее педагогическая система в области художественного проектирования, и вонапецкая - в области вокала - имели много общих принципов, и принципов именно таких, на которых зиждется всякая настоящая профессиональная школа. Так что, волею судьбы Зое Евстафьевне здорово удалось влиться в струю Оболенской. Не обошла она стороной и Диану: с огромным воодушевлением расплескивала она хвалы ее данным, уму и внешности, убеждая маму, что быть певицей Диане велит сам Бог. Ни один театр - ни опера, ни оперетта - не откажется от такой певицы. Особенно подчеркивала Боянова ее исключительную способность понимать Вонапеца, схватывать на лету все, что он говорит, - ведь метода у него сложнейшая! - а это могут далеко не все.

- Она же звездочка! - изливая из огромных глаз синие волны восторга, восклицала Боянова, растворяя в них хрупкие сахарные сердца Дианы и Надежды Аркадьевны.

Скажите, пожалуйста, разве найдется стоик, способный непоколебимо отразить сию обойму ядовитых пуль? Вряд ли в числе учеников Вонапеца таковой имелся. И Диана не явилась исключением. Склонив голову под давлением свинцово-стального пресса взоров Бояновой, осев и обмякнув под неумолимым натиском танка ее нескончаемых доводов, который неотступно, грозно и неотвратимо движется на вас, хороня под собой и перетирая ваши кости в порошок, подобно теме нашествия из Седьмой симфонии Шостаковича, Диана Оболенская изъявила самое радостное, самое восторженное желание остаться в числе учеников Вонапеца и автоматически превратиться в одну из его главных и далеко не последних жертв. Теперь ничто не могло вырвать ее из этой почвы, ибо ее воля, щедро напичканная микроэлементами бояновской проповеди и пропитанная сладким елеем ее восторженных излияний, пустила там весьма глубокие корни. Позднее даже экскаватора будет мало, дабы выкорчевать этот пень, несмотря на то, что почва под ним полностью истощится и высохнет. А пока Диане незачем было думать о столь жалком конце: в жилах ее снова пенилось и бурлило шампанское.

Так наступил последний и самый тяжелый этап Дианиных "вокальных мытарств".

Продолжение следует...

Лилиана Черновалова
Ульяновск (Россия)

Дополнительные материалы: 

Феномен
(Книга о современнике) 
Обращение к читателю. I
Обращение к читателю. II
Контуры
Тернистый путь. I
Тернистый путь. II
Тернистый путь. III
Тернистый путь. IV
Тернистый путь. V
Зеркало, или вокальные мытарства
Дианы Оболенской
Зеркало, или вокальные мытарства Дианы Оболенской. Хаос. I
Зеркало, или вокальные мытарства Дианы Оболенской. Хаос. II