Raphael cada día

Она уже не помнит, как и с чем ее встретили за дверью. Помнится ей лишь чувство стыда и досады. Что она сделала!!! Изнутри ее разъедала горькая желчь. Она себя ненавидела. Презирала. Ей хотелось плакать, но слез не было - была лишь пустота в душе и вокруг.

Некоторое время все четверо - Надежда Аркадьевна, Диана, Ира и Таня - ждали, пока кто-нибудь выйдет из класса и разрешит наконец их общий вопрос: как пела Диана? Несколько минут томительного ожидания обратились в вечность, которая медленно тянулась, как тонкая струйка жидкой резины, и вызывала колючую нервную дрожь, пока, наконец, дверь не отворилась и из класса не вышла Боянова. Диана робко, сгорая от стыда, возвела на нее взоры, исполненные вопроса: как?.. плохо, да? отвратительно! ужасно! мне стыдно, стыдно!.. вы никогда не простите меня теперь, и меня ждет голгофа...

На лице Бояновой возникла улыбка - добрая, ласково-умиленная, в которой не было и тени укора или негодования. Диана помнит лишь ее. И еще глаза: в них сияло нечто вроде радости удовлетворения.

- Ну, поздравляю!..

Что... "поздравляю"? С чем?!

- Молодец. Хорошо спела. Правда, на репетиции было лучше, лучше, намного лучше, голос лился прямо по-соловьиному, легко, свободно, без напряга, да-а, лучше, лучше было на репетиции. Ну что ж, и здесь неплохо, молодец, переборола себя, молодец, молодец. Сначала вроде бы заволновалась, растерялась, а потом гляжу - смелее, смелее пошла, молодец. Устала она, конечно, - обратилась Боянова к Надежде Аркадьевне, - устала, быстро устает, мы "Заздравную" так и не допели. Ну ничего! Ничего. Не умеет она, правда, сразу включаться, ну ничего, научится. Надо сррразу брать себя в руки! Только сказал приготовиться - сразу ррраз - и вперед! а ты растерялась, растерялась поначалу, да, да, ничего! Хорошо, молодец, он доволен, он очень доволен. Знаете, он ведь и сам начал с ней вместе петь! так увлекся работой, что и не заметил, как подпевать ей начал! Хорошо, хорошо, молодцы. Вы идите в класс, открывайте, собирайтесь, вот вам ключ, - и ждите его, он сейчас придет, они там обсуждают. Никто ничего не поймет, это же исключено, да-а-а-а, они же недале-ки-е! что вы-ы, они ж такие ограниченные! Не дадут они ему проходу, не дадут, не дадут. Съедят ведь его сейчас, а? А у него метода же сложнейшая, ух, сложнейшая у него метода! Тут не всякому понятно, тут мозги нужны, не каждый будет еще заниматься этим, не каждому охота ведь. А он такой въедливый, такой трудолюбивый, кропотливый, все-все-все-все досконально прощупает, до всего своей головой додумается, докопается, у-у-у-у-ух, да-а, да-а, чувствую я, дадут они ему там жару, да-а...

У Дианы отлегло от сердца. С ее плеч будто бы свалилось нечто очень тяжелое и колючее. Она не подвела Вонапеца!.. неужели он доволен ее пением?.. не может быть... и все же в душе остался едкий привкус горечи: чтобы испытать настоящее удовлетворение, она хотела прежде всего сама себе понравиться. А этого не было. Ее осенила тяжелая, соленая усталость: она так непохожа на ту, которая сопровождает триумф! Диане было жаль, что так получилось, и тоска не отступала.

Вместе с мамой, Бояновой и Таней Афанасьевой она отправилась в 4-й класс - ждать, пока вернется "растерзанный" Вонапец...

... Дверь 4-го класса отворилась. О, наконец-то! Его ждали целый час. Несчастной Диане уже стало казаться, что вокальные крысы музыкального училища вместо риса и манки решили полакомиться Вонапецем. Еще бы! Сколько можно перемалывать одно и то же! Надо бы наконец разнообразить рацион, а тут - как раз кстати! - появляется эдакое экзотическое блюдо. То-то они набросились на него с остервенением голодных кошек! О да, это были уже не крысы, а кошки, причем дикие, с горящими от вожделения глазами и клыками, как у вампиров. У таких зверей не бывает жалости. Завидя лакомый кусок, они мгновенно бросаются к нему и не отстают до тех пор, пока не обглодают все кости до единой. Причем, неважно, утолен их голод или нет. Даже если он и утолен, они не оставляют в покое жертву, чтобы остатки не достались кому-нибудь еще. А жертва, вместо того, чтобы защищаться, наоборот, добровольно полезла в самую пасть, в чем вы уже имели возможность убедиться. И лишь оказавшись в пасти, лишь испробовав на себе остроту клыков самой главной пантеры - Поварихиной - и поняв, как это больно и смертельно опасно, она вдруг опомнилась и начала судорожно брыкаться, уповая на их "здравый рассудок", которого у них, конечно же, нет: какой может быть разум у зверей, одержимых голодом?

Вонапец переступил порог 4-го класса... вернее не Вонапец, а его фантом, ибо все остальное давно переварил желудок Поварихиной. От фантома веяло некою странною силой, которая делала его пугающе большим и даже великим! О, где была сия сила, когда Вонапец читал на уроке доклад? Там на вас глядела лишь полная форма, лишенная содержания, а здесь было нечто невыразимое, трансцедентное, недоступное разуму и неподвластное апперцепции! Неужели надо было лишиться формы для того, чтобы обнажить сей великий дух? Или он обретает силу лишь на собственной территории, а там, где необходима борьба, прячется в кувшин? Чудом было уже то, что этот фантом добрался до 4-го класса, отворил дверь и наступил на порог: что-то наполняло и питало его, что-то двигало им, иначе он бы сразу рассыпался, как только растерзали его физическое тело. В чем была причина? Почему жизнь, прекращения которой так отчаянно жаждали остервенелые пантеры и тигрицы, не только сохранилась, но и с новой силой заявила о правах на продолжение? Наверное, у этой жизни был некий источник, из которого она черпала энергию, и находился он не в ее собственных недрах, а где-то на стороне. У нее, конечно же, был ангел-хранитель, который не позволил фантому разлететься, обняв его невидимыми крыльями, и сей прообраз сохранил контакт с физическим миром, вернувшись туда, чтобы снова наращивать кости и мясо. Как звали этого удивительного ангела, вы, полагаю, догадались и без меня.

Фантом отчаянно носило из угла в угол. Горящие глаза летели из орбит и метали злые молнии. В восторженном исступлении, почти в экстазе, вспоенном болью невыразимого страдания, он размахивал руками и бесконечно говорил, говорил, говорил, смачно и в лицах пересказывая то, что произошло в 14-м классе после того, как Диана оттуда выскочила.

- Никто ничего не понял! - это было первой фразой, которую произнесли его уста на пороге 4-го класса, которая красной нитью прошивала ткань неиссякаемой речи. Эта фраза впитала торжество и ненависть, боль и чувство превосходства, страдание и гордость.

- Никто ничего не понял! - восклицал Вонапец, и глаза его становились огромными, как две космические бездны, в черных недрах которых алели раскаленные солнечные шары.

- Никто ничего не понял! - и фантом, загораясь мириадами лучей, начинал испускать в пространство класса клубы обжигающего пара.

- Никто ничего не понял! - как много "слилось" и "отозвалось" в этих словах для сердец Бояновой, Дианы и Надежды Аркадьевны. Они знали, что "никто ничего не поймет", они были в этом уверены, и вот сия уверенность подтвердилась, предчувствия сбылись. Огромная, экстатическая гордость поднималась из глубины их сердец, когда они услышали фразу "Никто ничего не понял!", - и гордость за Вонапеца и себя, гордость за уникальную школу, за тайну всех тайн, причастными которой они оказались волею судьбы. О Господи, какое же счастье выпало им на долю - быть апостолами этого великого Учителя и Помазанника! Вот он перед ними - кумир, божество, живое воплощение истины!

- А судьи кто! - было его следующей фразой, когда исчерпали предыдущую. Естественно, те, кто его "не понял", - истые тупицы, это Ужи, "рожденные ползать" и неспособные "летать", а он... он - Сокол, распахивающий огромные крылья навстречу необъятному небу. Сколько торжества, сколько исступления и восторга было в этих трех словах!

- А судьи кто! - снова и снова смачно восклицал Вонапец, и его естественный голос, невольно попадая в грудной резонатор, обогащался обертонами, приобретал объем и силу.

Вонапец был счастлив. Счастлив от того, что его растерзали, распотрошили, разделали, расчленили. От того, что осудили, не поняв. До чего же был он этому рад! Ему удалось-таки возвыситься. Открытый Урок, на который было возложено столько упований, произвел-таки сенсацию, которая даст потом резонанс на все вокальное отделение! Вероятно, он полагал, что сия сенсация - заслуга полностью его. Однако этой радости могло бы и не быть! Никогда, пожалуй, он не был ближе от смерти от позорного краха и повержения в адов огонь, чем на Открытом Уроке. Не будь у него Дианы Оболенской, подведи она его или стой на ее месте другой ученик, ему бы не позволили преподавать в училище и вышвырнули бы вон без зазрения совести. Тогда никакие сердобольные ученики, никакие родители и никакой суд не смогли бы во второй раз восстановить его, и он вынужден был бы вновь вернуться на поприще слесаря-сантехника. Однако он знал, кого ему на уроке показывать. Потом он будет обвинять Диану Оболенскую в лени и беспомощности, он назовет ее едва ли не самой последней из тупиц, он скажет, что она недостойна быть певицей и что вокал ей не по зубам, а сейчас он видел в ней свою последнюю соломинку, которая оказалась, однако, прочнее бревна. Она не только не подвела его, но и выглядела перед комиссией достойнее некуда. Ни у Тишинской, ни у Поварихиной не было к ней абсолютно никаких претензий. Все упреки сыпались на голову Вонапеца, а она не только не увязла в болоте, но и вылезла оттуда безупречно сухой и чистой. Лишь Никудышникова что-то ввернула насчет фальшивых нот.

- Теоретики все поют фальшиво! - заключила она (некогда она имела счастие вести вокал у теоретиков). Однако Боянова была в корне несогласна с мнением Никудышниковой: она утверждала, что интонации чище, чем у Дианы, она до сих пор не слышала, а Тишинская, например, сама поет фальшиво и все ее ученики сплошь и рядом "лажают". Так что, пусть закроют рот и не высказывают мнений. За собой бы последили!

Однако, стоит и правде отдать должное: некоторые ноты Диана действительно пела фальшиво, и виною тому не отсутствие слуха (у Дианы он абсолютный) и не дефекты голоса (интонация Дианы всегда была чистейшей), а методика Вонапеца. Как только Диана стала заниматься у Вонапеца, ее интонация сразу "поехала". Это заметила и Суровцева, у которой та занималась по сольфеджио, и сама Диана в частности. Вдобавок Вонапец, занимаясь с Дианой, всегда пел вместе с нею, не давая ей возможности слушать себя, - а пел он фальшиво, с "подъездами" к нотам, так что Диана невольно вторила ему, не замечая фальши.

Вокальная братия музыкального училища хорошо помнила теоретика Диану Оболенскую, которая три года назад решила сдать экзамен на вокальное отделение. Тогда она занималась у Анастасии Павловны Касаткиной, которая, придя в восторг от ее вокальных данных, решила показать ее комиссии. Однако вершительница вокальных судеб Степанида Григорьевна Поварихина почла тогда Диану профнепригодной, ибо диапазон ее голоса не соответствовал норме, согласно которой Диану могли бы принять в ряды вокалистов. Ныне же, на Открытом Уроке, услышав голос Дианы Оболенской, диапазон которого составлял две с половиной октавы, вся вокальная братия, и в частности Поварихина, была ошарашена и повержена в огромное волнение. Именно это обстоятельство, возможно, и заставило кровожадных пантер отнестись к Вонапецу лояльнее. Да, они обглодали ему все кости, не оставив ни куска живого мяса, однако нечто мешало им окончательно уничтожить Вонапеца, и это была Диана. Светлая тень Дианы, излучавшая золотистое сияние, незримо стояла между ними и Вонапецем, и как бы ни пытались они вырвать сердце из его груди, им это упорно не удавалось: как только их алчные клыки подбирались к нему, он возводил молящие взоры к спасительной тени, и она создавала непроницаемый барьер, который делал Вонапеца неуязвимым. Диана почти обезоружила разъяренных тигриц: их зубы пожрал кариес, и теперь каждая попытка укусить жертву причиняла невыносимую боль. Поварихина смягчилась. Она заинтересовалась Дианой, изъявив желание показывать ее на концертах и даже снизойти до того, чтобы посетить какой-нибудь вонапецкий урок. Таким образом, Диана могла стать мостиком, соединившим два враждебных лагеря, миротворцем, положившим конец распрям. И действительно: на какое-то время Открытый Урок даст импульс к общению врагов: "железный занавес", которым Вонапец оградил себя от мира, ослабнет, и он пойдет навстречу "оппозиции".

А пока, в 4-м классе музыкального училища, перед Оболенскими, Бояновой, и Таней Афанасьевой, восторженно взирающими на его осиянный величием лик, он пожинал лавры и вдыхал их терпкий одуряющий аромат. Наконец-то дорога в обетованные края была ему открыта! Сегодня сбылся и первый сон Дианы: ему пришлось сцепиться с "иностранцами", которые, хоть и не поняли его, все же в какой-то мере зауважали (благодаря Диане!..). Только вот надолго ли? Стоит Диане покинуть его, как... а впрочем, не будем забегать вперед. 

Продолжение следует...

Лилиана Черновалова
Ульяновск (Россия)

Дополнительные материалы:

Феномен
(Книга о современнике) 
Обращение к читателю. I
Обращение к читателю. II
Контуры
Тернистый путь. I
Тернистый путь. II
Тернистый путь. III
Тернистый путь. IV
Тернистый путь. V
Зеркало, или вокальные мытарства Дианы Оболенской
Зеркало, или вокальные мытарства Дианы Оболенской. Хаос. I
Зеркало, или вокальные мытарства Дианы Оболенской. Хаос. II
Зеркало, или вокальные мытарства Дианы Оболенской. Хаос. III
Вокальные мытарства Дианы Оболенской. Раздвоение личности. I
Вокальные мытарства Дианы Оболенской. Раздвоение личности. II. Часть 1
Вокальные мытарства Дианы Оболенской. Раздвоение личности. II. Часть 2
Вокальные мытарства Дианы Оболенской. Визит заезжего певца
Вокальные мытарства Дианы Оболенской. Дебют
Экзамен и скандал. I 
Экзамен и скандал. II (1)
Экзамен и скандал. II (2)
  Экзамен и скандал. III (1)
Экзамен и скандал. III (2)
Роксана. I (1)
Роксана. I (2)
Роксана. II (1)
Роксана. II (2)
Роксана. III (1)
Роксана. III (2) 
Роксана. IV
Вокальные мытарства Дианы Оболенской. Открытый урок. Вещие сны 
Вокальные мытарства Дианы Оболенской. Открытый урок. Подготовка 
Вокальные мытарства Дианы Оболенской. Открытый урок. Урочный день
Вокальные мытарства Дианы Оболенской. Открытый урок. Урочный час