Raphael cada día

14.01.2024

Воскресные чтения с Лилианой Черноваловой

Феномен
(Книга о современнике)
Вокальные мытарства
Дианы Оболенской.
Три концерта. Концерт первый: музыкальная школа № 9. Слезы на нитке (1)

На следующий день Диана явилась к Вонапецу на урок. Это был обычный, рядовой урок, и Диана не ждала от него ничего особенного. Да, конечно, сегодня Вонапец обязательно расскажет ей о своем впечатлении от концерта: каким оно, интересно, будет? Ни в глубине души, ни на ее поверхности не шевелилось ни намека на плохие предчувствия: Диана была уверена в том, что Вонапец несомненно остался ею доволен.

Она вошла в класс, сняла с себя шубу и шапку, достала из пакета ноты и стала ждать, пока Боянова закончит заниматься со своей ученицей. Вонапец сидел за столом как всегда, скрючившись над ним в три погибели, что-то старательно выписывал в тетради. Он не обращал ни на кого внимания. Он выжидал...

Наконец, урок Бояновой закончился, и ученица покинула класс.

- Иди сюда! Садись, - не поднимая головы, продолжая писать, заскрипел Вонапец, указывая Диане на стул рядом с письменным столом. Диана прошла и села на этот стул и снова стала ждать, пока учитель закончит писанину... наконец она дождалась.

- Вот, смотри сюда, - приглушенным голосом, пропитанным селитрой и желчью, снова проговорил Вонапец, снимая очки и медленно возводя на Диану красные, будто от слез, глаза. В его неподвижном взоре было что-то враждебное, какой-то укор и странная, оскорбительная претензия. Диана опешила. В ее груди заерзал колючий еж.

- Видишь этот лист? - в том же тоне продолжал Вонапец. - Так вот, как ты уже поняла - как ты уже поняла: я его вчера сделал специально для твоего концерта. Послушай меня внимательно, зачем он нужен...

Это была фундаментальная, мощная таблица в огромное число рядов и колонок, сплошь исписанных мелким витиеватым почерком. Диана догадалась, что это за таблица и зачем она: в эту таблицу ее учитель досконально внес все до единой мелочи касательно ее ошибок во вчерашнем пении.

- Это вот видишь? - объяснял далее Вонапец, - это твоя программа. Вот весь список твоей программы, ничего я не выкинул, ничего не забыл, все от начала до конца здесь вписано. А вот эти колонки - видишь? это то, что ты должна была сделать и чего ты вчера не сделала, это все аспекты твоего вчерашнего пения, о которых ты должна была подумать и не подумала, все! - вплоть до выхода на сцену, вплоть до положения на сцене! Вот, видишь, - микст, зубы, язык, желваки, лоб, виски, затылок, позвоночник, импульсы, фантом, подтяжка диафрагмы, насыщение десен, гиперболика верхней челюсти, выход на сцену, уход со сцены, мимика, жесты, движение на сцене... видишь? поняла теперь? А теперь смотри сюда, - он ткнул пальцем в одну из колонок таблицы. - Видишь ты это? Какую работу я вчера проделал по твоим ошибкам, всю ночь сидел и вспоминал, что ты сделала, а что не сделала, и в таблицу всю ночь это вписывал! Мало того, что я на концерте вчера сидел, показывал ей, где что надо делать, а она и не глянула в мою сторону даже ни разу, я еще и домой пришел голову ломать над тем, где она микст открыть не изволила! Вот, смотри, куда смотришь, чего ты там увидела, сюда смотри, говорят тебе, смотри в таблицу! Вот, к примеру, возьмем "Молчание" Дунаевского. Где оно тут... тэ-эк, "Молчание", "Молчание", вот оно "Молчание". Смотри, вот, смотрим колонку "Микст". Так. Начала нормально. Начала хорошо. Так. Вот и у меня написано: начало хорошее, - а дальше? Микст не открыла! Ты его закрыла вообще, микст, - видишь, написано: микст не открыла! Почему закрыт микст, почему ты начала нормально, а дальше на самотек пустила, а? Где микст? Где зубы? Где желваки? А?! Так, смотрим дальше: зубы. Зубы опустила. Зубы свела. Я изо всех сил ей показываю, что зубы надо развести, а она их свела, видите ли! Сижу там, как дурак, как шут гороховый, показываю ей: микст - зубы, микст - зубы, микст... на меня уже обращать внимание стали, пальцем показывать, что, мол, он там делает такое, что кривляется! Как в зоопарке, уставились на меня, вместо того, чтобы на нее смотреть! Я вообще, если хочешь знать, не должен этого делать! Я должен сидеть и слушать нормально, а не это самое! Почему ты здесь живот распустила, почему не подняла, как я тебе сказал, почему про импульсы забыла? Вы-ышла на сцену! Разве-есила живот, как эти придурки, советские певцы, черт их дери! Этому тебя Стефан Кириллыч учил, да? ты на сцену вышла, значит, должна работать над собой, а не удовольствие получать. Удовольствие пусть получают те, кто в зале сидит и слушает тебя, а ты работай! Все хиханьки да хаханьки, а работать Стефан Кириллыч будет, так что ли? Стефан Кириллыч ночами не спит, все выдумывает, как для нее получше, на себе проверяет каждый день без передышки, без отдыха, а она - вы-ышла на сцену! Распусти-ила все! Забы-ыла сразу обо всем, о чем столько раз говорено было! Хиханьки все. Плакать надо, а у нее все хиханьки. Так! Далее! Смотри сюда дальше. "Розина". Вот и в "Розине" тоже - ни зубов, ни микста, ни десен, ни языка, ни живота. Ни импульсов. Где импульсы? - пропали опять. Кому говорят, импульсы делать, про импульсы не забывать? Почему ты здесь импульсы не сделала, а? Почему? Почему, можешь ты мне сказать или нет, можешь объяснить по-человечески, почему вот в этом месте у тебя не было импульсов, а? А язык? Где язык, почему ты его не насытила, почему корень языка не опустила, не освободила гортань, кто это за тебя будет делать, я, что ли?..

Вонапец распалялся все сильнее и сильнее. Он вскакивал со стула, носился по классу, снова садился и остервенело бил кулаками по столу, снимал очки, опять надевал их, и неистово кричал - кричал, не обращая внимания на сидящую рядом Боянову, кричал, будто жаждал быть услышанным за стенами класса и на улице, кричал, вовсю раздувая микст, разводя зубы, насыщая язык, выкатывая желваки, поднимая диафрагму, выпячивая грудь, прогибаясь в пояснице и в бешеном темпе делая импульсы! Он "гиперболизировал" собственный череп до размеров планеты Земля, надувал огромные пузыри из собственных коренных зубов, он распахнул настежь все полости, "камеры" и резонаторы, в которые только мог залететь его голос, и во всю прыть, во всю мочь вопил, будто пел оперную арию на стадионе при многомиллионной аудитории без микрофона! Казалось, он обращался вовсе не к Диане: в эти минуты он снова любовался собой, он обожал себя, как никогда до сих пор; он голосил от радости, от наслаждения: ему наконец-то выпал на долю случай выплеснуть годами копившееся зло: он ругал вовсе не Диану, вовсе не за ошибки и не за плохое пение, ибо оно было прекрасным, - он выплескивал на Диану свою застарелую агрессию, которой в те минуты она не могла найти объяснений. Лишь потом она поймет, что было причиной такого поведения Вонапеца, а тогда она недоумевала - недоумевала страшно. Концерт тут был не причем: он явился лишь удобным предлогом, чтобы наконец сорвать назревшую ненависть и отчаяние - черное, желчное отчаяние, столько времени разлагавшее Вонапеца. И вот, наконец, он сделал это. Он нарочно принес таблицу, чтобы его отповедь имела под собою прочное, неоспоримое основание, чтобы он, глядя в таблицу, мог без обиняков доказать Диане, которая уже и не помнит, как она вчера пела, свою безоговорочную правоту и снова заставить ее почувствовать себя ничтожеством, тотально от него зависимым. Однако и Диана, и, быть может, Боянова, могли бы с уверенностью сказать, что все написанное в таблице было им придумано, взято "от фонаря", лишь бы отвести привередливые глаза, а настоящая причина столь ярого гнева вызвана иными, не относящимися к делу обстоятельствами!

Боянова была немногословной во время отчитывания Вонапецем Дианы. Она лишь повторяла - повторяла, как закодированная, - что он бесспорно и бесконечно прав и что Диана обязана не возражать ему и не обижаться на его "критику", а всем существом вникать и проникаться "истиной" его "драгоценных" слов.

- Слушай, слушай его, - как-то спокойно, покорно и безучастно говорила она, отрешенно глядя на Диану и думая при этом о чем-то своем. - Он прав, прав. Ты его слушай побольше, запоминай то, что он говорит, он ведь дело говорит, а не просто так. Ему, думаешь, хочется тебя ругать? Он никогда зря не скажет, ты его слушай, вдумывайся в его слова хорошенько, ты что! Разве можно обижаться, Диана?

И Диана, развесив уши, слушала, слушала и слушала...

Закончив отчитывать Диану, Вонапец велел Бояновой садиться за инструмент, но прежде, чем она приступила к работе, он зачем-то полез в свою черную сумку.

- Погоди! Не спеши, - скрипуче-кошачьим голосом обратился Вонапец к Диане, которая было направилась с нотами к инструменту. - И вы тоже, Зоя Евстафьевна, и вы, и вы! Айн момент...

Он достал из сумки маленький черный целлофановый пакетик. Это был вывернутый наизнанку мешочек из-под кефира, молока или сметаны. Судя по виду Вонапеца - а у него был очень важный вид, когда он рылся в сумке, - там находилось нечто, заключавшее в себе огромную значимость. По мере извлечения пакетика из сумки им овладевало страшное волнение, которое он напрасно пытался завуалировать напускной серьезностью, строгостью и торжественностью: ему жутко не терпелось поскорее вручить содержимое пакетика Диане.

В момент, когда Вонапец держал пакет в руке, его до мозга костей и корней волос пронизал горячий трепет пафоса: момент был весьма ответственным. Диана в недоумении взирала на пакет: она и представить не могла, что там находится нечто для нее. Но, как она догадалась по внешнему виду и поведению Вонапеца, там действительно был подарок - важный подарок, имевший для Вонапеца огромный смысл. Этот тайный, подспудный смысл, известный и понятный лишь ему одному, читался на его лице, приобретшем в минуту дарения печать особого вдохновения. "Ты обязана взять мой подарок! - красноречиво говорила его патетическая поза и черные глаза, чьи зрачки налились нефтью. - Ты не смеешь от него отказаться! Только попробуй - и будешь проклята мною во веки веков!"

Пока Вонапец готовился к извлечению подарка из пакета, - это происходило в течение нескольких секунд, - Диана пыталась догадаться, что же там такое. Однако ни одной умной мысли не посетило ее головы: она понятия не имела, до чего на сей раз додумается Вонапец, ведь он был непредсказуем! Но вот, наконец, ее волнения разрешились: учитель достал из пакета пресловутый презент и демонстративно показал Диане. То, что он из себя представлял, претило всяческим догадкам и предположениям. Кто-кто, а уж Диана и подумать не могла, что Вонапец мог подарить ей это! Так вот, оказывается, к чему привел его вчерашний вопрос о бижутерии! Вот последствия ответа Дианы, которая заявила Вонапецу о ее отсутствии и желании приобрести самостоятельно и за свой счет! Вот он, "благородный" вонапецкий жест, ставший слишком уж неожиданной и скороспелой материализацией его вчерашнего щедрого помысла!

Это были бусы - обыкновенные пластмассовые бусы. Они были небольшие - всего-то немногим больше обхвата Дианиной шеи - и состояли из бусинок двух видов: рубиновых ромбиков и прозрачных граненых кристалликов.

- Вот, - торжественно-приглушенным, естественным голосом, темным, густым и вязким, как нефть, медленно и внятно проговорил Вонапец, вдавливая слова в мозг Дианы. - Видела это?

Продолжение следует...

Лилиана Черновалова
Ульяновск (Россия)

Дополнительные материалы:

[Вернуться]

Raphael cada día

Воскресные чтения с Лилианой Черноваловой

Комментарии