Raphael cada día

31.03.2024

Воскресные чтения с Лилианой Черноваловой

Феномен
(Книга о современнике)
Вокальные мытарства
Дианы Оболенской.
Три концерта. Отступление (2)

Не раз Боянова признавалась, что союз ее с Вонапецем уникален. Такого необычайного духовного единства, такой неповторимой гармонии чувств, мыслей, материальных и духовных запросов, жизненных позиций и мировоззрения в жизни ее не случалось никогда и ни с кем! Со своим первым мужем, который тоже был вокалистом-самоучкой и педагогом по вокалу, она рассталась - видимо, из-за отсутствия подобного единства. И вот нежданно-негаданно появился другой, моложе на семнадцать лет, который подарил ей, несмотря на то, что не был "героем ее романа", незабываемое ощущение счастья.

Итак, жалость, которую поначалу испытывала к Вонапецу Боянова, медленно переросла в обожание, к которому впоследствии примешалось и уважение: она перестала в нем видеть беспомощного ребенка и узрела личность, равную себе. Правда, неизвестно, на каких основаниях она приравняла к себе Вонапеца: если мыслить здраво и объективно оценивать вещи, он ни в коей мере не был ей равен! Во-первых, он не имел высшего образования и просто-напросто был дилетантом, одержимым манией величия; во-вторых, это был слесарь-сантехник, с педагогом по вокалу и рядом не стоявший.

Устроив его на работу в училище, создав ему стабильную платформу для развития и снабдив роскошной рекламой, она таким образом подняла его до собственных высот. Именно ее заслуга в том, что он стал считать себя тем, кем на самом деле не был. Уступив ему место на собственном пьедестале, она сама себе внушила уважение к этому человеку. Вонапец - ее художественное произведение. История вонапеце-бояновской любви - это история Пигмалиона и Галатеи, только место Пигмалиона здесь занимает Боянова. Это она изваяла сию форму из бездушного куска мрамора, впоследствии вдохнув туда пламя жизни. (На этой подпитке он и жил восемь лет - до тех пор, пока источник не иссяк: он ведь не бездонен!) Она сотворила образ, на который теперь могла каждый день молиться. Он стоял в красном углу ее хаты и скрашивал одиночество, сладко взирая в ее бездонные серые глаза, переполненные благоговейным восторгом. Каждый вечер она зажигала перед ним лампадку своего сердца, в упоенном благолепии читала безмолвную молитву и блаженно смежала веки, повисавшие под тяжестью ресниц, смоченных счастливыми слезами. Так было восемь лет подряд - изо дня в день, из часа в час, и момента в момент.

Чувство, которое связывало ее с Вонапецем, не было страстью: это было нечто духовное, возвышенно-бездонное, бесконечно-платоническое и в то же время незыблемо стабильное, твердо упиравшееся в землю. Вонапец был живым воплощением ее собственной жизни. Это была ни в коем случае не часть жизни (Боянова не умела любить отчасти), это была вся жизнь, от начала до конца, от корней до маковки. Кто был ей Вонапец, - муж, сын, возлюбленный, друг, товарищ, брат, - нельзя сказать однозначно. В раскаленном горниле бояновского сердца эти названия переплавились в качественно новое вещество, для которого в современном лексиконе человечества пока не существует имени. Зоя Евстафьевна будет любить Вонапеца всегда: она обречена на эту самоотверженную, жертвенную любовь, эта любовь - ее крест, источник жизни и залог погибели.

Однако, несмотря на такое положение вещей, внешне Вонапец и Боянова далеко не походили на супружескую пару. Если кто-нибудь видел их вместе, у него не возникало мысли, что это муж и жена или просто влюбленные мужчина и женщина. В крайнем случае это могли быть обыкновенные друзья, знакомые или родственники, – к примеру, тетка и племянник, - но никак не супруги! Коллеги? Да, внешне они гляделись парой коллег, которые сохраняют между собой определенную дистанцию. Даже дома, где эта дистанция, казалось бы, исчезала и спадала глянцевая пелена внешнего лоска, которую оба натягивали на себя при учениках, Вонапец и Боянова не производили впечатления семейной пары. В этом союзе, несмотря на всю его духовность, несмотря на то, что дома Вонапец называл пассию Зоюшкой, все-таки ощущалась некая мерцающая грань, разделяющая сии два мира. Диану Оболенскую, например, удивил тот факт, что Вонапец посвятил Бояновой целый сборник стихов о любви. В одном из стихотворений он назвал ее "ночной амазонкой" - это было еще более странным и выходило из ряда вон. "Зоюшка" - куда ни шло, но вот "амазонка"... с амазонкой Зоя Евстафьевна и рядом не стояла!

Важным фактором, наложившим неизгладимое клеймо на внешний вид вонапеце- бояновской четы, стала разница в возрасте. Быть может, в иных случаях она и не существенна вовсе, но только не в данном. Причина в том, что она была слишком уж явной: ни Вонапец, ни Боянова никак не пытались ее завуалировать. По всей вероятности, они считали сей труд напрасным: достаточно и того, что между ними духовная гармония, а внешняя форма значения не имеет! Бояновой, казалось, вообще было безразлично, как она выглядит рядом с Вонапецем, а ведь она могла многого добиться! Именно в ее власти было "оптически" уничтожить разницу в возрасте! Однако она решила этого не делать. Воспользовавшись попустительством любимого друга, для которого пассия была прекрасна в любом обличье, она потеряла к себе всяческий интерес, вследствие чего пресловутая разница, поначалу не очень заметная, стала катастрофически расползаться и вширь и вглубь.

Рядом с Вонапецем, которому к моменту появления Дианы успело исполниться тридцать восемь лет и который казался далеко не старым, пятидесятипятилетняя Боянова глядела совершенной бабушкой. Стефан Кириллыч это воспринимал как некую данность. Он, возможно, и вовсе не желал, чтобы жена сбросила с себя лет этак десять-пятнадцать. Наоборот, ему это нравилось, и свои молодые годы он воспринимал как недостаток. Чтобы избавиться от него, он из последних сил напрягался, стараясь выглядеть солиднее. Например, он изменял свой естественный голос, делая его скрипуче-мяукающим, как у старика, строил из себя удрученного жизненным опытом мученика или ученого мужа, изнуренного тяжелым грузом знаний. Он часто морщил лоб и сводил брови, выявляя между ними две скорбные складки. Он криво улыбался, прищуривая глаза, и тогда лицо его вовсе утрачивало молодой вид. Как вам уже известно, при письме он скрючивался над столом в три погибели, а очки, сползавшие на нос, добавляли к портрету еще один характерный и важный штрих...

Вонапец, как уже не раз подчеркивалось, был человеком темпераментным. В иных случаях темперамент делает вас моложе, он сообщает вам некую детскость, - однако с Вонапецем дело обстоит иначе. Если его поставить рядом с Вахтангом Кикабидзе, например, то на фоне Вонапеца Вахтанг покажется двадцатилетним! В темпераменте Вонапеца было нечто тяжелое, пережженное, угнетающее. Это был диктаторский темперамент. Если бы его можно было попробовать на вкус, то это был бы вкус пережаренного и перезаваренного черного кофе, вдобавок раскаленного и с перцем...

Однако, несмотря на все старания казаться старше своих лет, дабы сузить расстояние между собой и Бояновой, Вонапец был сущим ребенком по сравнению с пассией. Это была солидная пожилая учительница, отжившая свой педагогический век и теперь умиленно почивавшая на лаврах. У нее был вид пенсионерки, которая работает только для того, чтобы истощить бездонные резервы свободного времени, вдруг образовавшегося из ничего. В ее характере преобладали стабильность и практичность, в землю она упиралась обеими ногами и земля, пожалуй, занимала в ее модели мира вдвое больше места, нежели небеса. Она осязала землю недрами своего существа. Если бы ей подарили крылья, она вряд ли воспользовалась бы ими, хотя, принеси ей это некую выгоду, она не прочь была бы пристегнуть их к спине и немного полетать.

Именно эта черта характера определила внешний облик Бояновой. Полноватая, маленькая, приземистая, она одевалась далеко не современно: на ней была неизменная прямая юбка чуть ниже колена и заправленная под нее блузка с застежкой под самое горло. Иногда поверх блузки Боянова надевала самый заурядный свитер, причем и юбка, и блузка тоже не отличались особым изыском. Это была обыкновенная одежда - такая, какую носит большинство, так что Боянова глядела подстать женщинам Нашего Города, и женщинам самого среднего пошиба.

Боянова не пользовалась никакой косметикой. Вряд ли, глядя на нее, можно было бы решить, что по утрам она мажет лицо кремом от морщин или кладет на веки гель. Идя на работу, она подкрашивала только губы, и то не всегда, а лишь изредка. Помаду она предпочитала матово-розовую или красную. В течение дня она почти не пользовалась ею. Ее губы удостаивались помады лишь утром, а в остальное время она, казалось, и вовсе забывала, что у нее есть губы.

Веки Бояновой сильно нависали над глазами, делая их треугольными, а ресниц было так мало и они настолько выцвели, что разглядеть их было весьма трудно. Двойной подбородок и морщинистая шея слишком явно выдавали возраст. На коже лица и рук едва заметно, но все же выступали бледно-коричневые пигментные пятна.

Глаза Зои Евстафьевны, хоть и глядели на вас огромными и бездонными серо-голубыми озерами, все же утратили молодой блеск и казались тускловатыми. Заплывшие серовато-желтоватые белки только подчеркивали это. А голосом ее, низким и густым, как расплавленный шоколад, старенькие бабушки обычно рассказывают сказки и поют перед сном колыбельные маленьким внучатам...

Вот так выглядела возлюбленная нашего с вами героя. Все попытки Вонапеца обрести такой же вид обращались в прах: в своей роли солидного дедушки он казался неестественным. Во-первых, этому не соответствовала его тонкокостная комплекция, во- вторых, лицо его было пока еще гладким, однотонным и худым, в-третьих, голосовые связки не успели еще как следует огрубеть и обтрепаться: он ведь пел и разговаривал "пятью процентами" собственного голоса! Так что разница в возрасте никуда не исчезла. Изо дня в день она продолжала смущать окружающих, ставя под сомнение наличие вонапеце-бояновского брака.

А вонапеце-бояновский брак, действительно, официально не существовал. Он не был зарегистрирован ни в одном загсе и ни в одной церковной книге. Восемь лет подряд Боянова и Вонапец жили вместе, не обменявшись даже кольцами. Возможно, это был некий духовный брак, сотворенный на небесах и не нуждавшийся в подтверждении на земле, а возможно, такому положению вещей была иная, более прозаическая причина: интуиция практичной Бояновой подсказывала ей, что рано или поздно придет момент, когда судьба разведет ее с Вонапецем и он покинет ее поезд как некий транзитный пассажир. Она даже не прописала Вонапеца в своей однокомнатной квартире! Все это время он был прописан у матери, которая некогда жестоко выгнала его из дома, а у Бояновой только жил - жил на птичьих правах, жил под вечной угрозой изгнания. Как вы скоро узнаете, у Бояновой были и другие, более видимые причины не связывать судьбы с Вонапецем, - о них мы скажем ниже, - иначе это мог получиться гордиев узел, развязать который она не сумела бы: его можно было только разрубить, да и то человеческих, а тем более женских сил, не хватило бы на это.

Все продолжалось до определенного момента. Это был момент, когда Вонапец возомнил из себя "поэта волею Всевышнего". Он и раньше писал стихи, даже посвятил целую тетрадь обожаемой Зое, но это было всего лишь невинное увлечение, хобби, баловство, не претендующее на глобальные роли. Однако ни с того ни с сего Вонапецу вдруг приснилось, или пригрезилось наяву, или послышалось, что он - гениальнейший в мире поэт. Толчком к этому, возможно, послужили стихи Дианы, которые она дала ему почитать, когда нанесла один из упомянутых летних визитов. Как?! Диана пишет стихи? А я? Как же я? Я тоже поэт не хуже!

Продолжение следует...

Лилиана Черновалова
Ульяновск (Россия)

Дополнительные материалы:

[Вернуться]

Raphael cada día

Воскресные чтения с Лилианой Черноваловой

Комментарии