Raphael cada día

02.06.2024

Воскресные чтения с Лилианой Черноваловой

Феномен
(Книга о современнике)
Зеркало, или вокальные мытарства
Дианы Оболенской.
Рука и сердце

Дела шли ни шатко ни валко. Закончились концерты, за которыми потянулись серые, жухлые будни. Диана продолжала посещать уроки Вонапеца. С каждым новым визитом в училище эти уроки становились формальнее и формальнее. Ощущение полета, комфорта, уверенности в собственном будущем у Дианы так и не возникало. Она все еще не представляла себе, как будет сдавать экзамены в консерваторию. Время застыло. Диана зависла между небом и землей.

Между тем неадекватное поведение Вонапеца все больше давало о себе знать. Оно настораживало - и не только: впору было бить тревогу. Безосновательные вспышки агрессии сменялись гипертрофированной нежностью, после чего он ни с того ни с сего становился вполне нормальным - и так повторялось из урока в урок, изо дня в день.

Боянова молчала. Она глядела на Вонапеца сквозь белесую пелену равнодушия. Казалось, ей и вовсе не было дела до Вонапеца и его занятий с учениками. Она формально посещала уроки и формально выполняла свою концертмейстерскую работу. Вот и все. По-прежнему Вонапец и Боянова ходили в училище отдельно. Иногда она по какой-либо причине не приходила на работу, и Вонапец являлся один. Он давал Диане пару упражнений на слог "ма", после чего усаживал за парту и начинал кормить своими стихотворными "шедеврами".

Диане все это стало изрядно надоедать. Чувство отвращения к Вонапецу росло с каждым разом, трещина между ними разрасталась и вширь, и вглубь. Прекратить занятия - вот чего страстно желала Диана. Она чувствовала, что остановилась. Вонапец больше ничему не сможет ее научить. Единственное, на что он способен, - это окончательно погубить ее голос, а вместе с ним - желание петь и быть певицей. Она уже перестала ощущать его. Если в январе оно еще теплилось на дне ее души, то теперь уже тлело. Еще немного, и на месте огня останется груда серого пепла...

Однако бросить занятия она не могла: не было причины, да и не следовало в силу обстоятельств - надвигалась поездка в Москву, близились экзамены. Поворачивать назад перед финишем нехорошо, надо бы добежать. Во всяком случае, совесть будет чиста, меньше вины ляжет на плечи, если случится неудача.

Словом, Диана Оболенская проводила дни в состоянии смятения и раздвоенности. О, как она хотела положить этому конец! Она молила Бога послать какое-нибудь жалкое, незначительное событие, которое помогло бы раз и навсегда прекратить ненавистные занятия.

И вот оно, кажется, произошло. Однажды вечером (это было 15 марта 1997 года) домой вернулась мама и бросила Диане прямо с порога:

- Все, Диана, мы прекращаем занятия вокалом!

- Как? Почему? - Диана сначала удивилась, но тут же пришла в себя: она этого ждала! Наконец-то!

- А потому что Вонапец...

Что он такого сделал, что заставило Оболенскую напрочь отказаться иметь с ним какие-либо дела, вы узнаете чуть позже, а сейчас я скажу несколько слов о чувствах Дианы по поводу услышанного от мамы. Сначала она пришла в ужас, потому что поступок Вонапеца не только выходил за пределы всякой этики, но был в высшей степени хамским. Потом ее одолел приступ сардонического смеха, ибо нелепее поступка быть не может! Нормальный, здравомыслящий человек не способен на такое!

Естественно, Диана ни в коей мере не стала противиться решению мамы оставить занятия вокалом. Она получила от Вонапеца все необходимое. Остальное зависело лишь от нее, Дианы Оболенской. Независимость, свободу и уверенность она разовьет сама, и у нее это получится. Какая-никакая, а база у нее была - по крайней мере, так она полагала.

Итак, Диана уходит от Вонапеца. Уходит. Уходит навсегда, чтобы не вернуться. Радовалась ли она этому? Досадовала ли? Сожалела ли о без толку потерянном времени? Странное чувство было у нее по этому поводу: она вообще ничего не чувствовала. Как бы ни констатировала она сей факт, как бы ни вбивала она себе в голову сознание того, что она наконец-то ушла от Вонапеца, ушла, как Максим Беляков, как Ира Карачкина или Роксана Рокассовская, она в это не верила. Она не знала, что по этому поводу чувствовать. Что произошло? Неужели за время занятий у Вонапеца иссякли все эмоции? Неужели способность их испытывать окончательно атрофировалась? О Вонапец! Вы настолько глубоко осели на дне моей души, настолько крепко вросли в мою жизнь, впечатались в мозг, что я даже не знаю, весело или грустно мне будет, когда вы исчезнете!!!..

Он был ей совершенно чужим... она поняла это только что - вернее, не поняла, а осознала и приняла как фактическую данность... он был настолько далеким духовно, что расстаться с ним было просто, это не причиняло особой боли, не доставляло радости. Его появление в жизни Дианы скорее было нейтральным событием, не окрашенным ни в черные, ни в белые тона, - бесцветным. Потом, годом позже, начитавшись умных книжек, она поймет, зачем он явился. А сейчас она ничего не понимала и не чувствовала, да ей и не хотелось вовсе. Она вживалась в этот факт и привыкала к нему. Он реален. Надо бы наконец осознать это.

Что ж, оставим Диану за этим занятием и продолжим повествование. Событие, к описанию которого мы приступим, любого повергло бы в шок - не только Оболенских. Надежда Аркадьевна была в мастерской одна, когда раздался настойчивый стук в дверь. Настроение у нее было не из лучших: она делала срочную работу, за которой скоро должен был явиться заказчик, а времени катастрофически не хватало. Она распределила все по минутам и секундам. Перед нею на столе лежал огромный план, который следовало выполнить в считанные часы. С минуты на минуту нагрянет Виссарион Асылыч Сингай. О, как хорошо, что в Фонде тишина и никто не беспокоит!

Но вдруг ни с того ни с сего - стук в дверь. Как нарочно! Стоило настроиться на работу, как явились визитеры! Кто такой? Неужели Сингай? Что-то он рановато...

Оболенская распахнула дверь. На пороге - Вонапец.

- Здрасте, здрасте, - замяукал он, перешагивая порог и нагло вваливаясь в мастерскую. - Здрасте, Надежда Аркадьевна, это, как видите, я пришел.

- О, какой неожиданный визит! - воскликнула Оболенская. "Проклятье... явился! Зачем?!!.."

- Что, не ждали? - не обращая внимания на недовольный вид Надежды Аркадьевны, в том же тоне продолжал Вонапец. - А я, знаете, всегда так - нежданно-негаданно, такой у меня, понимаете, стиль!

Вид у него был жалкий. Видно было, что он то ли не спал, то ли расстроен. Чтобы скрыть неприглядное состояние, он нарочито наглел, кривлялся и разыгрывал шута. Не спросив разрешения, он снял пальто, повесил его на гвоздь, затем снял шапку и шарф, прошел и сел на стул у стола, чем привел Оболенскую в непостижимое замешательство.

- Вы пришли по делу? У меня срочная работа. Извините, я не могу с вами долго разговаривать, ко мне скоро придет заказчик.

- Вы работайте, работайте, я не буду вам мешать. Я буду сидеть молча, тихо и смотреть, как Вы работаете. А вы работайте, Надежда Аркадьевна. Я вот тут кое-что принес - стихи свои новые, хотите, почитаю? - он полез в дипломат за тетрадью со стихами. Недолго думая, он открыл ее и начал читать - медленно, с затаенным пафосом.

Это были его новые стихи о Родине...

- Ничего не нужно, - отрезала Оболенская. - Вы, пожалуйста, скажите, по какому делу пришли, и потом Вам придется уйти, потому что с минуты на минуту нагрянет заказчик. Я не могу сосредоточиться, когда Вы сидите над душой. У меня срочная работа, Вы понимаете? Пожалуйста, не отнимайте у меня время.

- А я и не отниму у Вас много времени, Надежда Аркадьевна. Вы работайте, работайте... работайте спокойно. Я вот Вам сейчас такое скажу, что Вы вообще работать не сможете.

- Что?

- Да, да, Надежда Аркадьевна, не сможете Вы работать, так и знайте! Сразу предупреждаю Вас, чтобы Вы потом не обижались.

- Ну и что?
- Вот Диане сколько лет? Девятнадцать?
- В апреле будет двадцать, а что?
- Двадцать! Прекрасно! А моему сыну двадцать один. Великолепно.

"К чему он клонит? - мелькнуло в уме у Оболенской. - Он что, сватает своего сына за мою дочь? что еще такое?!"

- Значит, Надежда Аркадьевна, мы с Вами приблизительно одного возраста, так?
- Ну и что?!

- А у меня, знаете ли, двухкомнатная квартира есть. Там у меня мать прописана, она, правда, больна сильно, наверное, скоро умрет... так вот, квартира после нее мне останется. У Вас дочь - у меня сын. Мы с Вами почти одного возраста. У Вас двухкомнатная квартира - у меня двухкомнатная квартира... Вы что думаете, я к Вам просто так, с бухты-барахты пришел? А ничего подобного! Я ведь к Вам, Надежда Аркадьевна, давно присматриваюсь! Мне знаете что кажется? - что мы могли бы нашу жизнь вместе организовать. Как Вы на это смотрите, а? Я в Вас нашел понимание, у нас с Вами, как мне показалось, много общего, так что мы вполне могли бы... а? что Вы на меня так смотрите, Надежда Аркадьевна? Удивлены? А Вы не удивляйтесь, Вы подумайте над моим предложением. Я понимаю, Вы не ожидали - но это ничего, вы подумайте. Я дам Вам время - недели Вам, я надеюсь, хватит, чтобы решить? До следующей субботы. Я к Вам приду, и мы все обговорим...

Можете себе представить, что творилось в эти минуты в уме и сердце Оболенской. Описать невозможно - слова для этого слишком бедны.

- Стефан Кириллыч, извините меня, но я не понимаю... - одновременно негодуя и сардонически смеясь (про себя, конечно), тактично вклинилась Оболенская в неиссякаемую речь Вонапеца; если бы она этого не сделала, он бы так и продолжал говорить. Слава Богу, его прервали, а то кто знает, какой еще трюк ему вздумается показать бедной Надежде Аркадьевне!

- Как же Зоя Евстафьевна? По-моему, у Вас с ней идеальные отношения... при чем здесь я?!..

- У-у, Надежда Аркадьевна, Зоя Евстафьевна - уже пройденный этап, она уже в далеком прошлом, - замахал руками Вонапец. - Так что, сами видите, я свободный человек - свободен, как ветер! Она меня, Надежда Аркадьевна, не любит совсем и не любила никогда, Господь с нею. Никогда не любила, клянусь Вам, вот Вам крест! Сегодня мы с ней окончательно расстались, разошлись пути-дорожки. Я теперь у матери живу, она у себя. Видит Бог, не вернусь я к ней никогда, пусть себе живет, мне и без нее неплохо!..

Стефан Кириллыч вел себя весьма уверенно. На его лице не было и тени робости. Видимо, он ни на йоту не сомневался в непременном согласии Оболенской отдать ему руку и сердце, вверить судьбу и "организовать жизнь вместе" с ним, Вонапецем. О, как много на это причин: одинаковый возраст, двухкомнатная квартира, взаимопонимание... а главное - он, Вонапец, красавец-мужчина (вспомнили "Контуры"?), каких свет не видывал! да разве найдется в мире женщина, способная такому отказать? Он был абсолютно уверен, что ни в коем случае: он ведь сокровище несказанное! на дороге такие не валяются! да еще и к Диане привязан, за дочь почитает, «музыкальным ребенком» окрестил. Как такого не ухватить, как оставить на произвол судьбы?

На Оболенскую медленно опускался тяжелый поршень гидравлического пресса. Шок был настолько велик, что она с трудом отыскала более-менее тактичные слова, способные воздействовать на взъерошенную психику Вонапеца и слегка остудить пыл азарта, начавший было неумолимо овладевать им. С горем пополам ей удалось деликатно выставить его за дверь. Пообещав ему (для проформы, конечно) подумать над его предложением и в субботу сообщить окончательное решение, она, наконец, с облегчением вздохнула…

Недолго думая, Надежда Аркадьевна решила поведать обо всем Бояновой: всякого рода двусмысленность, тайны и недомолвки претили ей. Инцидент окончательно открыл ей глаза: если раньше она старалась думать о Вонапеце хорошо, то теперь она поняла, каков он, истинный Вонапец. Отныне ей не хотелось иметь с ним никаких дел. Выдвинув сей его поступок в качестве веской причины, она надеялась оградить Диану от общения с ним и положить конец отношениям, которые тяготили как дочь, так и ее самое.

На следующий день она позвонила Зое Евстафьевне.

Боянова не удивилась, услышав от нее об инциденте. Она ждала если не этого, то чего-нибудь подобного. Когда вчера он вышел из дома, хлопнув дверью, ей стало вдруг интересно, куда он пойдет и что будет делать. И вот, оказывается, что произошло!..

Зоя Евстафьевна рассказала Оболенской занимательную историю. События развивались следующим образом.

Утром 15-го числа Боянова и Вонапец решили отправиться на рынок за продуктами. Настроение у обоих было самое радужное и идиллическое. Никто из них даже не думал ссориться. В то утро они являли собой самую дружную, самую крепкую, самую идеальную семейную пару. Несмотря на то, что на работу они ходили порознь, на рынок они все же решили пойти вдвоем, под ручку - как это и бывало во все их счастливые дни.

Прикупив на рынке вкусной и здоровой пищи, они благополучно добрались до дому, разгрузили сумки, мирно по-семейному поели, убрали за собой посуду и сели на диван беседовать. Причем беседа была непростая - она касалась их совместного семейного будущего. Оказывается, у них имелись обручальные кольца, и они оба давно лелеяли мечту обвенчаться в церкви. Восемь лет - довольно большой испытательный срок; убедившись в отменном качестве своего небесного брака, они все же решили подтвердить его на земле. Об этом зашел разговор еще по пути с рынка. Вернувшись домой, они его продолжили за столом, а потом - сидя на диване. Разговор был весьма задушевным.

Боянова вдруг пустилась в воспоминания. Сняв с полки фотоальбом, она предложила Вонапецу посмотреть старые фотографии. До поры до времени все шло тихо и мирно. Ничто не предвещало конфликта. Он подкрался исподтишка, захватив Боянову и Вонапеца врасплох. Слово за слово, и маленький спор, возникший по поводу одной из фотографий (был бы повод!!!) перерос в фантастическую ссору, какой не было за все время совместной жизни Вонапеца и Бояновой! Распираемый бешенством, вот-вот готовый взорваться и разлететься на мелкие кусочки, не оставив от себя даже фантома, Вонапец судорожно вскочил с дивана и помчался к порогу. Предварительно он разорвал фотографию на мелкие кусочки и разбросал обрывки по полу. Схватив с вешалки пальто, нахлобучив шапку и как попало намотав на шею шарф (но не забыв при этом взять дипломат с "новыми стихами"), он опрометью выбежал из квартиры, яростно хлопнув дверью, и стремительно пустился вниз по лестнице на улицу. Куда он пошел потом, вы уже знаете. Возможно, в те минуты он не отдавал себе отчета в мыслях и действиях. Апперцепцией тут даже и не пахло...

Думаете, Боянова приняла отказ Оболенской от занятий вокалом? Ни в коем случае! Она заявила, что личные отношения никак не должны влиять на деловые. То, что произошло между Вонапецем, Бояновой и Оболенской, - одно, а занятия есть занятия. На занятиях существует лишь один вид отношений: учитель-ученик. Зоя Евстафьевна, как это и было всегда, сумела убедить Оболенскую в том, что на данном этапе Диане никак нельзя бросать занятия: она только-только вошла во вкус, только достигла нужного уровня! До экзаменов осталось несколько месяцев, а точнее - два с половиной. Они необходимы ей, чтобы закрепить усвоенное! Так что, пусть наберется мужества и перетерпит Вонапеца, ведь игра как-никак стоит свеч! Диана очень расстроилась, когда услышала об этом. Но что поделаешь: се ля ви! К сожалению, она ничего не решала в данной ситуации: ее судьба целиком отдана в руки Вонапеца...

Продолжение следует...

Лилиана Черновалова
Ульяновск (Россия)

Дополнительные материалы:

[Вернуться]

Raphael cada día

Воскресные чтения с Лилианой Черноваловой

Комментарии