Raphael cada día

Раскрыв потрепанный, видавший виды блокнот на проволочном переплете, я могла бы начать свое повествование с любого места: все, что происходило со мной в юные годы, мне кажется важным и значительным, достойным внимания читателя. Тогда, как заметил герой Мопассана, «мои глаза были открыты на манер голодного рта, пожирающего землю и небо. У меня было ясное и глубокое чувство, что я пожираю мир взглядом».

«У некоторых дневник – потребность, - эти слова Ольги Берггольц я выписала в качестве объяснения своей потребности все записывать. – Не потребность «самолюбования» или «самоковыряния», а сначала инстинктивное, но со зрелостью все более осознаваемое ощущение значительности всеобщей жизни, проходящей сквозь его жизнь, а может быть, ощущение значительности своей жизни, неотделимой от жизни всеобщей».

Когда я была маленькой, я верила в свое бессмертие. Как, думалось мне, я смогу умереть? Я – есть я, вот мои руки, ноги, я вижу свое отражение в зеркале. Я никогда не умру, меня не убьют на войне. Будучи ученицей девятого класса, я не могла себя представить «старухой в семьдесят лет»: я находила этот возраст запредельной старостью! Мне, как и каждому человеку, казалось, что мое назначение на земле особое. Я готовила себя к чему-то главному, считая, что после школы побегу по назначенной дорожке, а пока лишь приготовления. И думала со страхом, что придет когда-нибудь время, я стану седой, как лунь, кровь в моих жилах застынет... И я пойму, что ничего замечательного не успела сделать. В тот знаменательный год, когда я окончила школу и никуда не поступила, я много думала о своем туманном будущем... Что же из меня выйдет?

Итак, я листаю пожелтевшие от времени листочки и выбираю предмет наблюдения «Становление рабочего человека Сандры Коврижкиной». Я твердо следую заданным курсом, попутно касаясь темы «Ожидание любви». Как же без этого?

Мы идем по улице, я и моя подруга Ленусик. Накрапывает мелкий осенний дождь. Со стороны странное зрелище: одна старательно обходит большие лужи, другая делает разбег и - легка и почти невесома! – перелетает через них, как на крыльях.

- Неженка ты, Ленка! Делай, как я. Физические упражнения способствуют развитию фигуры.

- У меня и без этого хорошая фигура, и я не собираюсь компрометировать себя перед окружающими, - отвечает моя подруга. Дождик едва капал, а она сожалела о том, что оставила дома зонтик, способный защитить от сырости.

С крыши магазина «Росинка» стекает настоящая капель. Ленусик боязливо втягивает голову в плечи, а я бодро шагаю под струями воды. Из водосточных труб бежит вода, разбиваясь холодными брызгами об асфальт.

- Постой-ка под этой трубой! – не унимаюсь я. 
- Для чего это?
- Закалять надо свое изнеженное тело, а не под зонтиками прятаться.

Мне хочется вывести Ленусика из равновесия, хотя мы были хорошими подругами и с шестого класса не разлучались. Однако когда между нами пробегала «черная кошка ссоры», и в душе поселялась «серая тень размолвки», мы шли разными дорогами, отстаивая свои «принципы». Пустяшная причина ссоры быстро забывалась, и я бросалась к Ленусику, едва заметив издалека ее фигурку. Я заставляла себя идти ровным шагом, а потом мчалась навстречу бегом, издавая непотребные крики радости. Застенчиво улыбаясь, Ленусик протягивала мне припасенный для меня пирожок с повидлом.

После окончания школы мы вместе поехали в областной город поступать в институт. Срезавшись на втором экзамене, Ленусик не стала пытать судьбу и вернулась домой раньше времени, а я, желая узнать, почем фунт лиха, прошла до конца все этапы вступительных экзаменов. Но и мне счастье не улыбнулось. Оставив попытку поступления в институт до следующего года, мы снова оказались вместе и занялись поиском работы.

Сырость, слякотность, промозглость – все это, конечно, давило на психику. Тяжелые свинцовые тучи хаотично громоздились над городом, не оставляя просвета в душе. Войдя в самую неприглядную пору, осень навязчиво диктовала свои условия: забыться тяжелым сном, уйти в себя, чтобы никого не видеть и не слышать. Переждать и переспать до самой весны, которая вернет к жизни ярким солнечным светом, живительной силой пробуждающейся природы.

Однако, жизнь продолжалась... Мы искали работу – и ничто на свете не могло помешать нашему движению к намеченной цели. Однако как трудно было найти это место, где могли бы по достоинству оценить наши способности! Мы без толку оббивали пороги кабинетов работодателей – нигде не требовались наши рабочие руки! - и уже потеряли всякую надежду...

И вдруг в отделе кадров лесопромышленного комплекса, не тратя времени на ознакомительные разговоры, нам выдают направление на стажировку в распиловочно-окорочный цех. Удача, которую мы, «девчонки с улицы», поймали за хвост? Или здесь не обошлось без вмешательства моего отца, который, имея «шапочное» знакомство с начальником цеха, вовремя замолвил за нас словечко?

Мы нерешительно идем через огромный цех, где с шумом и грохотом работают гигантские машины, поднимаемся по выкрутасным лестницам, глазами выискивая то, что могло быть пультом управления. Видим человека, стоящего у раскрытой двери, он приветливо машет нам рукой:

- Девчонки, вам сюда!

Ленусик доверчиво направляется в его сторону, протягивает направление на работу.

- Нам Федотову нужно.

Человек важно указывает рукой вглубь помещения:

- Вон сидит ... Федотов.

Однако, это не пульт управления - это комната для курильщиков, где на деревянной лавке восседает работяга в замасленной спецовке. Он укоризненно качает головой в ответ на слова приятеля и ухмыляется. Ленусик хлопает длинными ресницами и вопрошает:

- А это разве не пульт управления?

Я едва дышу от смеха, у меня едва хватает сил, чтобы вытащить упирающуюся подружку вон. Шутник идет за нами, извиняясь:

- Девчонки, я же не знал, что вам нужно! Думал, что сюда.

Мы ждем начальника смены в красном уголке, где рядком стоят лавки и висят на стенах плакаты по технике безопасности. Наше присутствие здесь вызывает интерес у всякого входящего человека.

- Девчонки, вы никак на работу пришли устраиваться! Вот здорово! Вместе деньгу зашибать будем! – Коренастый парень в спецовке, с веселыми ямочками на щеках, раскрывает объятия, энергично хлопает меня по плечу и бежит дальше.

Нас одолевает нервический смех от неизвестности, что будет впереди. Я прыгаю, как на танцплощадке, из кожи вон лезу, чтобы выплеснуть из себя скопившуюся от бездеятельности энергию, пока Ленусик не кивает мне в сторону стеклянной будки, откуда за мной наблюдает какой-то человек.

Приходит тот, кого мы ожидали, берет у нас листочки с направлением, и я поражаюсь, какие черно-жгучие у него глаза и... сколько в них затаенной грусти. Это Вулканов Павел Андреевич, начальник комсомольско-молодежной смены, где нам предстоит работать.

У меня появилась трудовая книжка и первая запись в ней: «Ученик окорщика». О том, что есть такая специальность, я не подозревала. Мысленно перебирая в уме десятки профессий, которые могли бы соответствовать моим способностям, я ни сном, ни духом не чаяла, что мне придется испытать себя на другом поприще.

О выборе профессии мы думали всегда, взвешивая все «за» и «против». В десятом классе мы с Ленусиком отправились в редакцию газеты «Красное Знамя», чтобы получить из первых рук информацию о профессии журналиста и подготовить реферат. Мы стояли в длинном коридоре и не знали, в какую дверь постучаться. Мимо проходили деловые, озабоченные люди редакции. Они делали газету, которая завтра окажется в моем почтовом ящике. Это ли не чудо?

В кабинете редактора нам представили «старого газетного волка», и тот заговорил с нами запросто:

- Хотите стать журналистами? Вам кажется, что здесь одна романтика? Пока вы молоды, вы чувствуете ее, а потом ... останется одна работа. Трудная, кропотливая, порою надоедливая. Нет ни минуты покоя: сказали тебе, и ты беги, требуй, ищи. Надо быть легким на подъем, напористым, уметь входить в любые двери без робости и стеснения, даже те, которые закрываются перед тобой.

Немолодая журналистка, кутаясь в шубу и постукивая ногами в валенках, с живостью поддержала взятую тональность:

- С утра бегала по заводу в поисках информации на первую полосу. Ничего! И что я завтра подам в газету, о чем напишу? До этого два дня возила поляка, но не вытянула из него ни строчки.

Нам, неискушенным девчонкам, доверяли свои тайны именитые «акулы пера», в наших юных сердцах искали понимания и участия.

- Журналист не может быть малосведущим человеком, - продолжал «газетный волк». – Он должен знать буквально все, ведь ему приходится писать на разные темы. Зарплата у нас невысокая, мы не можем мечтать о машине, о даче, а некоторые только к этому и стремятся. Но есть и светлые стороны. Да, есть! Чувствуешь, что это нужно людям, и затягивает так, что уже никогда не бросишь свою работу. Газеты – это люди, их судьбы, сама жизнь. Наша профессия обязывает нас быть человечными. Привлекает вечный поиск. Для беспокойной души это самая интересная работа. 

Последние слова мне пришлись по нраву, заставили призадуматься. Обладая беспокойной душой, в которой временами фонтанировал источник творческих порывов, я решила поступать на журналистику. Ленусик, как верная подруга, составила мне компанию. Мне не хватило всего одного балла, чтобы пройти по конкурсу, и этот один балл сыграл в моей жизни роковую роль.

Нельзя сказать, что родители не принимали участия в моем дальнейшем жизненном определении. Но наши устремления решительно расходились: все, что нравилось мне, они считали заблуждением взбалмошного характера, непродуманным метанием от одного к другому вследствие незрелого возраста. Отец считал, что профессия экономиста – это и есть то, к чему я должна стремиться. Отца я уважала, но почему-то оставалась глухой к его призывам.

Вернувшись домой с опущенными крылышками после неудачного поступления, я, как и ожидала, встретила полный немого укора взгляд родителей. Они считали, что причина моей неудачи в том, что я не прислушалась к их мнению, вопреки их советам сделала по-своему. Может быть, они были правы. Но чтобы убедиться в этом, надо было сделать свои собственные ошибки.

Отец учился в Ленинградской лесотехнической академии. Дома хранился альбом с похожими на артистов фотографиями его друзей, чьи лица казались необычайно одухотворенными. Для отца воспоминание об этих людях – святое. Оно оставалось в его душе согревающим теплом. Их, студентов, связывала нерушимая дружба, возвышенная любовь к альма-матер. Отец был успешен, подавал надежды. Профессора пророчили ему большое будущее, предсказывали, что «этот далеко пойдет». Свою трудовую карьеру отец начал с руководящих должностей. Его посылали поднимать захудалые леспромхозы, и он успешно справлялся с этим. Я хорошо запомнила постоянные переезды с одного места на другое, наши немудреные пожитки в кузове грузовика.

И вот мы оказались в молодом городе, который только начинал строиться, получив энергию гидроэлектростанции, которую возводили на Ангаре посланники со всех концов страны. Здесь мы пустили корни и осели надолго.

Построили дачу, разбили большой огород, где трудились, не покладая рук, чтобы прокормить себя в то время, как наша страна под лозунгом «Вперед, к победе коммунизма!» неумолимо приближалась к полной разрухе.

Но тогда в газетах об этом не писали, цензура не пропускала даже намека на то, что люди в нашей стране живут хуже, чем за границей. Мы привыкли стоять в огромных очередях, даже не догадываясь, что может быть другой способ приобрести желаемую покупку. В магазинах скапливались толпы людей, когда что-нибудь «выбрасывали» в продажу. Галдеж и рокот, напоминающие морской прибой, распирали стены тесных помещений. Счастливчики, имеющие знакомства в торговых сферах, дефицитные товары доставали «по блату».

Мой отец был до неприличия честным человеком, не требующим для себя никаких благ, несмотря на руководящие должности. Если в доме и появлялся импортный гарнитур или красивый ковер, это было следствием героических усилий моей мамы, которая целенаправленно «точила» отца упреками, что он ничего не делает для процветания семьи. Семья для отца тоже много значила, поэтому он «ломал» себя и налаживал краткосрочные контакты с начальником базы.

Отец с удивительным самоотречением выполнял возложенную на его плечи ответственную работу и всегда оставался, не побоюсь громких слов, истинным патриотом, преданным делу партии. Такой же он хотел видеть и меня, свою дочь. Поэтому время от времени, будучи в подпитии, считал своим долгом проводить со мной беседы на тему нравственного воспитания.

Мое трудоустройство на крупном лесопромышленном комплексе он обсуждал с особым пристрастием. Он призывал меня досконально изучать технологический процесс, чтобы «не стоять остолопом с разинутым ртом, не понимая, что происходит вокруг». Свои назидания он проговаривал менторским тоном, слово «производство» в его речах звучало, как заклинание. Это было смешно и несерьезно: нетрезвого отца я просто не воспринимала. Я смеялась и уводила разговор в другую сторону, заводя своего родителя невиданным легкомыслием.

- Меня послушай, - он продолжал еще настойчивей доносить до меня прописные истины. - Так вот, в этот барабан подается неочищенный баланс, который подлежит обработке. Ты должна знать технологию процесса, следить, чтобы на древесине, идущей на выход, не оставалось коры.

- Ясное дело, буду стараться, - честно уверяла я. - Не бракоделом же я приду на производство.

- Смеешься! Тебя ругать потом будут, со слезами домой станешь приходить.

- Петро! Ложись ты спать. Как выпьешь, болтаешь без удержу, - пыталась урезонить отца мама. Обида не всеобщее непонимание поднималась волной. Родитель удалялся в спальню и долго еще из-под одеяла посылал недовольные ноты.

- Я им совет дельный даю, а они и слушать не хотят.

В завершение всего воспитательного момента он высказывал главное опасение:

- Одного я боюсь, дочь! Завертишься ты в рабочих буднях и про учебу забудешь.

Будущее дочери без высшего образования он не мыслил.

Продолжение следует...

Наталья Борисова
 Братск (Россия)

Дополнительные материалы: