|
Но теперь были крепче запоры,
Да и стража внимательных глаз
Не смыкала; и только священник
Пред рассветом шагнёт за порог,
Чтоб пред встречею с Богом изменник
Совершить покаяние смог.
-2-
Этим вечером был Керубино
Зван на ужин к девице одной,
Что вонзила со взором невинным
Ему в сердце клинок ледяной.
С давних пор нам известны такие,
Что, умело поджав коготки,
Забираются в души мужские,
Но охотнее - в их кошельки...
Ах, красотка! Как с мышкою кошка:
То поймает, то даст убежать,
То подержит в объятьях немножко
И куснёт, то отпустит опять…
И такою нехитрою игрою
Так девица сумела увлечь
Керубино, что парень, не скрою,
Потерял-таки голову с плеч.
Он красотке о страсти горячей
Безустанно твердил, ревновал,
Не был скуп на восторги щенячьи,
И ночами в подушку рыдал.
А сегодня решил: пусть девица
Даст ему однозначный ответ:
«Да!» - не то мол, готов застрелиться;
Для чего взял с собой пистолет…
-3-
Вдруг на выходе словно споткнулся
Керубино о пристальный взгляд
Незнакомца; и даже ругнулся:
«Чёрт возьми, ну-ка, сдай-ка назад!
Дай пройти, оборванец, невежа;
Нет покоя от вас, нищета…
Фу, скорей дайте воздух мне свежий!
Ну, что смотришь?! Пшёл вон, босота!»
«Нет уж, стойте, сеньор, - улыбнулся
Незнакомец вдруг ласково-зло, -
Раз уж случай такой подвернулся!
Ах, как быстро же мне повезло
Встретить вашу физиономию!
Вот тот самый, что брату кинжал
Передал, ах, не будь я Антонио:
Да, сеньор, я вас сразу узнал!..»
Побледнел Керубино, качнулся,
Мелким потом покрылось лицо:
«Прочь поди! Ты, я вижу, рехнулся!
Что ты мелешь?!» Назад, на крыльцо
Он попятился, ватные ноги
Кое-как расставляя, но вдруг
Истуканом застыл на пороге:
Так сразил его смертный испуг.
-4-
«Вот и всё! - услыхал Керубино
Голос звонкий, как горный ручей, -
Чтоб не сгинул на плахе невинный,
Пред судом вам предстать поскорей
Надо с нами, сеньор де Сантьяго;
Но сначала - пройдёмте-ка в дом,
Прямо к канцлеру. Ну, вашу шпагу!..»
«Руки прочь! Угрожать мне, судом?! -
Зашипел Керубино змеёю, -
Вот каков мой на это ответ!..»
Грохнул выстрел; держа пред собою
Бесполезный уже пистолет,
Керубино хотел было скрыться,
Но Антонио сбил его с ног,
Да и бражник сумел пригодиться:
Спеленать, как младенца, помог…
Тут на шум прибежала охрана,
Видят - выстрел гремел неспроста:
Бедный юноша в луже багряной
Распростёрся; бледнеют уста…
Канцлер тоже явился на крики:
«Что случилось?!» Чуть слышно юнец
Простонал: «Ах, спасите Энрике!..
Вы меня узнаёте, отец?..»
Канцлер чуть не лишился сознания:
«Дочь моя?! Я тебя узнаю!!!
Но кого ж я отправил в Испанию?!»
«Так дуэнью, подругу мою...
Под мантильею чёрной моею
Удалось ей вас всех обмануть…
Ах, отец!.. Как всё тело немеет…
Про Энрике, прошу, не забудь!..»
-5-
Это было в Испании Новой,
Там, где воздух морской напоён
Исступлением веры христовой,
И дыханьем испанских знамён.
Там, где бурные ливни смывают
С намогильных камней имена,
|
Где несчастные души стенают,
К отомщенью взывая сполна.
Там, где бродят индейские духи
В жадных поисках юных сердец,
Где гадают на картах старухи
Про богатство, любовь и свинец.
Где вулканов седые громады
Пепел ввысь выдыхают стеной,
Там, где явственно ужасы ада
Ощущаются в тряске земной.
Там, где песня звенящая льётся
Из оконца при белой луне,
А в той песне печально поётся
О красавце на гордом коне.
Как влюбился красавец в девицу,
Как ответила та на любовь,
Как погибла от пули убийцы,
Как текла её юная кровь…
Это было в Испании Новой,
Где с тех пор, до скончанья времён,
Слышен вечером в чаще багровой
Скорбный шелест испанских знамён.
ЭПИЛОГ
Был Энрике избавлен от смерти
Через смерть Хуаниты. Злой рок,
Не щадящий в своей круговерти
Никого, был чрезмерно жесток.
Со стенами расставшись сырыми,
Вскоре юный де Ланса узнал:
Обретя своё честное имя,
Он любовь, и отца потерял…
* * *
Ну, а что же злодей из Сантьяго?
И что с отпрыском жалким его?
Так бежал без оглядки деляга,
Услыхав лишь, что сына его
Прихватили на месте убийства
Дочки канцлера; дал стрекача
Налегке, на пинасе[55] английском,
От испуга зубами стуча!
Будто зверь, упреждая облаву,
Свою шкуру спасать поспешил;
Сына бросив, кошель и отраву
Взять с собой второпях не забыл.
Говорят, что с эскадрою Дрейка[56]
Он дурачил судьбу и чертей,
Пока не был, как будто индейка,
Кем-то взрезан из новых друзей…
Керубино пришлось отдуваться
За свои и папаши грехи;
Долго он не хотел признаваться,
Но как только раздули мехи,
Чтоб разжечь перед пыткою пламя,
Тут он сразу язык развязал;
И до срока понёс наказание:
В петлю влез - сам себя наказал…
* * *
Канцлер вышел в отставку, уехав
Из Вест-Индии прочь, навсегда,
И до смерти носил в себе эхо
Той беды; а супругу удар
Свёл без времени в темень могилы,
И дон Карлос свой век вековал
В одиночку; но вдруг, через силу,
Он Энрике в Севилью призвал.
Был тогда уже юный де Ланса
Не совсем уже юн, и давно
Под началом служил де Альмансы, -
Так судьба повернулась чудно.
И Энрике в Испанию отбыл,
Откликаясь на родственный зов,
Но застал лишь алькальда[57] у гроба
С завещаньем из нескольких слов.
Оставлял старый де ла Риоха
Всё Энрике; меж прочего был
Им хранимый до смертного вздоха
Сундучок небольшой; приоткрыл
Его крышку де Ланса несмело,
И слезой затуманился взгляд:
Там крыло покрывала чернело,
Хуаниты венчальный наряд…
Безуспешно пытался Энрике
Встретить смерть на кровавых полях,
Но лишь сделался чёрствым и диким
В бесконечных, как время, боях.
А потом поселился в Севилье,
Где покоя искал для души,
Где под знаменем чёрной мантильи
Тихо жизненный путь завершил.
Здесь и я завершу свою повесть;
Слишком много в чернилах крови…
Что ж! Ведь я постарался на совесть
Вам поведать о тайне любви.
|
ГЛАВА XVI
