Raphael cada día

Незабываемое чувство, когда выходишь из-под родительского присмотра наставниц и пускаешься в самостоятельное плавание. Формируя бригаду на второй поток, Вулканов сделал правильный выбор, соединив в одну цепочку со мной симпатичных мне людей – степенную, рассудительную Женьку и веселую, бесшабашную Веру.

На слешере пронзительно-истерично завизжали пилы. Это Залетаев приступил к распиловке леса. Женька врубила барабан. Вера села на чурку, подперев голову руками, и задумалась: не всем удается вот так сразу скинуть с себя груз домашних неурядиц... Я сказала, что иду на ссып, и спустилась по лесенке вниз, в «подземелье», где тянулась наша транспортерная лента, уходящая на приемную линию цеха древесной подготовки. 

Я люблю сидеть среди грохота падающих балансов. Навстречу, влача на себе окоренные балансы, несутся ленты, похожие на темные реки в железных берегах, по которым сплавляется лес. Кругом ни души. Слабо мерцают лампочки, да зажигаются красные сигнальные огни, сопровождаемые трелью тревожных звонков.

Все это привычно. Это моя жизнь, и я без этой круговерти уже не мыслю себя. Я чувствую себя королевой подземного царства. Сверху Женька с Верой подают мне лес, и я должна пропустить его на линию смежного цеха без заминок, без завалов, иначе остановится весь поток.

Я приноровилась быстро прыгать на маленькую площадку, минуя лесенку в четыре ступеньки, хватать ломик и проталкивать его под застрявшее бревно. Позади нетерпеливо напирают подходящие бревна. Не зевай, Сандра! Иначе ломик выбьет из рук. Молодец, что справилась! Вот так понемножку и преодолеешь неловкость в работе. Станешь быстрой и находчивой, чего тебе так часто не хватает в жизни. Главное, не дергать поток, иначе Женьке придется то и дело запускать и останавливать барабан, эту восьмидесятитонную «игрушку».

Изредка мое одиночество скрашивает проходящий мужичок с биржи - в телогрейке, в больших сапогах, испускающий изо рта облака дыма. Или Вулканов приходит. Молча смотрит на пересып. Решает какие-то свои проблемы. А может быть, присматривается, способна ли я самостоятельно справиться в критической ситуации. Дает указание:

- Александра, периодически включайте насос и откачивайте воду. Как только вода уйдет в приямок, насос выключайте, чтобы не набрать в трубу воздуха.

Но воздух все равно попадает в трубу, и насос не втягивает в себя водяные озера на полу. Прибегает тетя Зина, которой надо убирать под лентами, и говорит:

- Саша, зови слесаря, пускай наливает в трубу воду.

Слесарь Ваня, сосредоточенный и знающий свое дело человек, держа в промасленных руках ключи и отвертки, идет за мной, спускается вниз к насосу, извлекает из приямка трубу, напоминающую двенадцатиперстную кишку, отвинчивает крышку и заливает воду.

Делает мне знак рукой. Я нажимаю на пускатель, раздается приятный щелчок, и водяные озера начинают втягиваться насосом. Я смотрю на удаляющуюся Ванину спину и уважаю его за умные руки.

Ко мне прибегает Вера, и мы идем на обед. Окорщица Женька остается на потоке одна. Вера обнимает меня рукой за плечо, с улыбкой смотрит в глаза и поет: «О, Сандра, чудное создание! Спешу к тебе я на свидание. Если в окнах гаснет свет, значит, мужа дома нет». Она смотрит весело и вызывающе смело, готовая в любую минуту расхохотаться, обнажив ровные белые зубы. Когда она завязывает хвостики и не подводит жирной чертой глаза, мы с ней чем-то похожи. Я смотрю в ее лицо и нахожу в нем что-то свое, неуловимое.

- Вера, мы с тобой похожи!
- Сандра, точно! – изумляется она.
- Мы похожи, правда? - спрашиваем мы у каждого встречного.

- Похожи. Только Саша симпатичнее тебя, Верка, - отвечает оператор пульта управления Лапшакова. Мы сидим в бытовке.

- Сандра, налей-ка кипятку! - Вера подает мне стакан.
- У Саши черты правильные, - замечает Люсьен, - а у тебя, посмотри, нос – пипка!
- Сандра, немедленно кипятку! – требует Вера.

В бытовке все покатываются со смеху. Люсьен Лапшакова ест сразу три котлеты и занимает собравшихся разговором. Никто не умеет так аппетитно поглощать пищу и так «вкусно» рассказывать. С нее не сводят глаз и, если Люсьен смотрит в окно, все поворачивают за ней головы. Женщина искусно управляет своей мимикой, от ее живого лица, передающего весь спектр эмоций, невозможно отвести глаз. Как только она появляется в бытовке, замолкают всякие второстепенные разговоры, и все внимание фокусируется на ней. Люсьен - связующее звено между начальством и трудовым коллективом. Вся бытовка жадно внимает новости из ее уст.

- Слышали, бабы, биржа катит на нас бочку? Говорят, что мы приписали себе их кубатуру и за их счет получили премию, - Лапшакова изумленно округляет глазки и смотрит на женщин из-под аккуратно зачесанных на лбу завитков волос. - Только подумать! Когда они своим умишком дойдут, что нам записывают разницу между общей подачей и подачей с биржи? Помните, сколько начальник цеха бился над этим вопросом: объяснял, растолковывал?

Все помалкивают, соглашаясь. Насосница Федотова, жена начальника цеха выгрузки, качает головой:

- Да-да. Вчера стою на остановке, вижу, подходит один с выгрузки. То всегда здоровался, а тут отвернулся, сделал вид, что не заметил.

- Ха-ха! – закидывает голову Лапшакова, и все терпеливо выжидают, когда закончится приступ смеха и станет известно, чем оный был вызван. – Нализался, наверное, вот и отвернулся, чтобы ты не унюхала и Федотову не «капнула».

- Ха-ха! – тут же хохочет вся бытовка.

- Бабы, - начинает Люсьен новую тему разговора. – Получила журнал московских мод. И что вы думаете? В моду опять входят яркие, сочные цвета. И опять же рюшечки, воланчики, оборочки. Норма-ально! Летом с удовольствием надену свое платье с рукавами-фонариками. Лапшакову своему сошью пеструю цветастую рубаху: пышные рукава, обшлага, воротник-стоечка.

Я поднимаюсь с места, не в силах вынести манящего запаха котлет. У меня разгрузочный день. Пищевые провокации чреваты нежелательными последствиями.

- Вера, я ухожу. Ты меня не жди. В столовую я не иду.

Я иду по цеху вдоль тракта отходов и выглядываю Ленусика. Слух ловит скребущие звуки лопаты. Я смотрю через половую решетку вниз. Так и есть! Сгибания и разгибания знакомой спины и частые взмахи лопатой говорят мне о «приятном» времяпрепровождении моей подруги.

- Эй, птичка! How are you doing? (Как дела?) Пойдем, радость моя, освежимся на улицу. Говорят, дождик прошел, листочки зеленые распускаются, в природе благоухание и свежесть!

- Сейчас, - отзывается Ленусик. - Пятый бункер опять завалило, я уже взмокла тут. Представляешь, целое бревно застряло. Прибегал оператор со слешера, убирал баланс.

- Тебе полезно было лишний раз помахать лопатой. Выбирайся!

Маленький платочек мелькает под решеткой, Ленусик выбирается ко мне. Обнимаемся, весело топаем по цеху. Мы ощущаем себя в качестве полноправных членов трудового коллектива, пройдя нелегкую дорогу рабочего становления. Это так здорово, не хватает слов, чтобы передать свой восторг. Наступившая весна будоражит чувства. Обещает неизведанное и желанное счастье любить и быть любимой. Вся жизнь впереди – яркая, полная незабываемых событий, предназначенная нам свыше по особому жребию. Мы прыгаем от избытка чувств и хохочем.

А дома ожидает известие, которое повергает меня в крайнюю степень недоумения: Юрий Степанович, директор школы, где я училась, приглашает к себе на аудиенцию. С чего бы это?

Глазам живо предстает картинка: урок астрономии, который ведет «пан Директор», и наша «святая троица» - Танча, Ленусик и я, сомлевшие от хохотунчика, который изводит нас до такой степени, что мы в бессилии валимся на парту. Из глаз катятся слезы. Наши всхлипы разряжают напряженную обстановку, присущую урокам «небесного светила». Юрий Степанович мечется у доски, подхлестываемый желанием передать нам свои знания. Он чертит, зарисовывает, стремительно передвигается в другой конец класса и оттуда взирает на свои художества: не скосил ли, как смотрится со стороны.

Убедившись, что все смотрится довольно прилично, он бегом бежит к доске, на ходу захлебываясь словами. Он никого не видит. Взор учителя охватывает необъятное пространство Галактики. Он не может снизойти до нас, простых смертных учеников.

Юрию Степановичу удобнее всего смотреть на меня. И он обращается ко мне за подтверждением. А я ... смотрю ему в глаза и заливаюсь смехом! Сдерживать себя выше моих возможностей. Рядом в изнеможении валяются Танча с Ленусиком. Я не понимаю ни одного слова, глядя в гипнотизирующие бесцветные глазки с маленькими точечками зрачков. Не успеваю оправиться от одного впечатления, как меня захлестывает новый приступ идиотского смеха.

Директор уже снует у доски, принимая разнообразные позы фехтовальщика. Только вместо рапиры он держит кусок мела, а щит ему заменяет тряпка. Он протыкает кусочком мела изображенную на доске небесную сферу и как одержимый бежит к окну, простирая руки к математическому горизонту. Резво вскакивает на учительский стол и, помахивая ножкой, продолжает объяснения.

Танча поворачивается ко мне, и я, видя ее полные слез глаза, всхлипываю:

- Важны не позы, а позиции!

Юрий Степанович рисует полусферу и, не сводя взора с рисунка, пятится в конец класса, но внезапно спотыкается о портфель, выставленный в проходе. Сколько грохоту! Кульминационным оказывается момент, когда Юрий Степанович называет Сережку Мишина «Михаилом». Мы разрываемся приступом смеха на весь класс, и от этого дрожат стекла в окнах.

И вот теперь я теряюсь в догадках: что заставило «пана Директора» вспомнить о моей скромной особе и пуститься на поиски? Я испытываю чувство неловкости за неподобающее поведение на уроках, когда меня и моих подруг одолевал неуместный смех. Мне до сих пор стыдно, и это чувство не покидает меня даже в ту минуту, когда я стучусь в дверь директорского кабинета и с решимостью – была не была! – шагаю навстречу бесцветным глазкам.

Юрий Степанович отрывается от бумаг и близоруко щурится.

- А, это вы, Александра Коврижкина? Скажите мне, пожалуйста, чем вы сейчас занимаетесь? Работаете где? Думаете ли продолжать учебу в высшем учебном заведении?

- Да, я работаю на лесопромышленном комплексе и готовлюсь поступать в институт, - отвечаю я, тронутая неожиданной отеческой заботой директора.

- Напомните мне, будьте добры, какой общественной работой вы занимались, будучи ученицей нашей школы? – Юрий Степанович придерживается непонятной мне линии поведения, продолжая свое дотошное выспрашивание.

Я честно припоминаю свой «послужной список».

- Так-так, очень хорошо, вы вели активную общественную работу, - соглашается Юрий Степанович, что-то просматривая в своих бумагах.

- А что случилось? – я не удерживаюсь от вопроса, мучившего меня на протяжении всей встречи.

- А случилось то, любезная Александра Коврижкина, что городской отдел народного образования получил направление в Университет Дружбы Народов имени Патриса Лумумбы. Это крупный учебный научный центр в Москве, его выпускники работают во многих странах мира. Вы, наверное, знаете? Направление - единственное на весь город. Кандидатура человека, который будет направлен на обучение, должна быть достойной. У вас есть стаж работы на производстве, школа помнит вас как активную комсомолку. – Директор перестал перебирать бумаги и водрузил на переносицу свои очки. - Педсовет принял решение выделить это направление вам...

Гремит гром среди ясного неба. Манна небесная сыплется на мою ошалевшую голову. Получить филологическое образование в одном из самых престижных вузов страны – ни в одном, даже самом смелом сне, не могло присниться такое! Моя жизнь в одно мгновение сделала такой крутой поворот, что я на время потеряла способность соображать.

- Как вы на это смотрите? Подумайте, посоветуйтесь с родителями...

«В Москву! В Москву!» - ликовала я, торопливо шагая домой. Я представляла растерянные лица родителей в тот момент, когда они услышат эту новость. И так, на ходу, я перекраивала все свои дальнейшие планы.

Но тут начинается уже другая история. 

Наталья Борисова
Братск (Россия)

Дополнительные материалы:

Будни и праздники Сандры. 2018
Девочки «с улицы» ищут работу
Частицы большого цеха
Завсегдатаи танцпола
Радость бытия
Умри, но не давай поцелуя без любви!
Граф Лаврецкий 
Тайные «вечерки» рабочей молодежи
Чайковский
Под барабаном