Raphael cada día
Воскресные чтения с Дмитрием Ластовым
Пиарщики
(невольная фантазия или просто комедия)
Часть VII
Фойе. День. Козлов в женском платье и Зуева.
Козлов: Алечка, это было ужасно. Всю ночь в этом участке доказывать, что я не целовал этого мужика. Я — артист! Я играл Ракитина, Тригорина... и скатиться до такой низости. Они меня спрашивают: давно ли я этим занимаюсь? Я им говорю: более двадцати лет. А они переглянулись так...
Зуева: Ванечка, Ванечка, какое унижение! Докатиться мне, заслуженной артистке, до тюряги. Этот плохо пахнущий участок, эти скабрезные люди, далекие от нашего искусства, от нашего театра.
Козлов: А он так ухмыляется и похлопывает меня по коленке.
Зуева: Кто?
Козлов: Полицейский.
Зуева: Это ужасно, Ванечка!
Козлов: А сегодня я должна... Ой, должен играть женщину.
Зуева: Все билеты проданы.
Козлов: Кому! Этим так называемым ценителям! Я должна. Должен выйти в этом платье. А они будут смотреть. Они не будут слушать, что я им говорю, — они будут смотреть, что у меня выпирает ниже пояса.
Зуева: Ванечка, я тут подумала… ну, что я с тобой была такой жестокой.
Козлов: Ты?
Зуева: Помнишь, эту иголку, и этот клей в ботинках. Ну, в Саратове. А этот парик, который с тебя падала, ну, в Воронеже. Это всё я. Я такая плохая. А на самом деле я хорошая. И Антошка мне противен, слышишь!
Козлов: Да это ясно.
Зуева: Почему ясно?
Козлов: Да я же знаю, что ты мне пакостишь.
Зуева: А почему ты…
Козлов: Так это же наша жизнь. И что Антошку ты не любишь, я тоже знаю. Это же наша игра. А вот, что ты не знаешь, так это то, что платье тебе три дня назад я укоротил, а не Машка-костюмерша. Ага! Скушала!
Зуева: Ты!?
Козлов: И люк на сцене я четыре дня назад закрыл. Ты бегала кругами. Весело, а!
Зуева: Про люк я догадалась. А как же ты платье...
Козлов: А вот так.
Зуева: А помнишь, как я тебе первый раз прищемила палец дверью. Как ты орал на весь театр! Как ты за мной бегал!
Козлов: Да, было время, молоды были.
Зуева: Я заперлась в туалете, а ты выламывал дверь и кричал на меня. Так здорово, так нежно кричал: открывай сука. А теперь так не кричишь.
Козлов: Стареем, Танька.
Зуева: Мне так надоело это имя - Альберта.
Козлов: А зачем брала?
Зуева: Красиво. А помнишь, мы поехали на гастроли куда-то в Магадан, и я твой паспорт спрятала, и ты там остался. Тебя на самолет не брали. Как здорово было!
Козлов: А это я твоему мужу второму или третьему записку-то подложил: встречаемся там же, как обычно, презервативы не забудь, мужу не говори.
Зуева: Какой ты милый, Козлов. Придушить бы тебя.
Козлов: Было время...
Зуева: Слушай, Вань. А вот жили мы тут, играли. А вот придут эти…
Козлов: Не говори. Эти паломники. С безумными глазами щупают меня...
Зуева: Эти мужики с раздвинутыми ножищами.
Козлов: И женщины вместо мужчин, а мужчины вместо женщин.
Зуева: Как женщины вместо мужчин?
Козлов: А вот так - новая идея нашего Антоши. Он же в роль вошёл. Он будет ставить спектакль, где героев мужчин будут играть женщины.
Зуева: Вот, зараза. В мужика я точно не переоденусь.
Козлов: Скажет — переоденешься.
Зуева: А зачем?
Козлов: Он сказал, что хочет охватить и лесбиянок своим вниманием.
Зуева: Придут эти и будут меня разглядывать... Мама!
Козлов: Папа!
Зуева: Ванечка, но зачем нам это нужно? Играли мы в пустых залах... ну и ладно. Зачем нам эти безумные зрители, эти дурацкие роли? Ванечка, я же не выдержу.
Козлов: Антоша говорит, что артисты должны уметь все.
Зуева: А потом он нас заставит играть зверюшек.
Козлов: Нет. Это банально. Мы будем насекомыми.
Зуева: Я так хочу вернуться обратно, в свой родной пустой зал театра.
Козлов: И я.
Зуева: И чтобы там никого не было.
Козлов: Никого.
Зуева: Только ты и я.
Козлов: Ты и я?
Зуева: Да.
Козлов: Правда?
Зуева: Обними меня.
Козлов обнимает и целует Зуеву. В это время в фойе входит журналист с оператором, Яной и Костей.
Журналист: Коля! Смотри. Снимай.
Оператор: Ага!
Журналист: Итак, мы снова в театре. И как мы видим, здесь кипит жизнь. Две женщины целуются в фойе театра.
Костя: Не снимайте!
Яна: Прекратите!
Журналист: Новые пространства открывает театр, новые направления.
Козлов: Уберите их.
Зуева: Паразиты!
Костя и Яна пытаются выдворить из фойе журналиста с оператором.
Костя: Уходите!
Журналист: Как мы видим, местные сотрудники не очень довольны тем, что мы раскрываем зрителю их секреты.
Яна: Убирайтесь.
Журналист с оператором уходят.
Зуева: Это возмутительно. Кто их пустил?!
Яна: Они сами проходят, входят. Ими полон весь театр.
Козлов: Нигде не скрыться.
Костя: Вы же хотели полные залы.
Зуева: Хотели.
Костя: Ну вот...
Зуева: Костя, не надо нам этого. Я Антошу беру на себя. Пусть будут эти школьники, эти милые бабушки, дедушки, эти целующиеся студенты.
Яна: Что?
Зуева: Пусть даже один человек сидит. Верните! Верните мне мой театр! Слышите! Я прошу вас! Сделайте хоть что-то.
Яна: Ну как!
Костя: Уже поздно!
Козлов: Вы думаете?
Костя: А что, у вас есть идеи?
Козлов: Послушайте, я же артист. Да, Алечка?
Зуева: Да, да.
Козлов: Я выходил и не из таких передряг.
Костя: Но что вы предлагаете?
Козлов: Надо всюду, всем сказать массу глупостей. Чем откровенней, чем глупее будет представление, чем оно будет меньше похоже на правду, тем больше нам поверят!
Костя: Это как?
Козлов: Помнишь, Таня… Аля, как я забыл текст во время премьеры. И я не нашёл ничего лучшего, как просто сказать: я забыл текст, товарищи, представляете!
Зуева: Да, он так и сказал.
Костя: И что?
Козлов: Я стою на сцене, текста не помню, смотрю на своих партнеров. А они все смеются, не могут удержаться. И как-то вдруг понимаю, что они все уже ушли за кулисы, и я стою один. Ну, я и сказал. А потом добавил: все ушли, пойду и я.
Яна: И что?
Козлов: Зрители подумали, что это часть постановки. А помнишь, как у гримёрши кончилась краска?
Зуева: А мы играли Отелло. Ваня должен был быть весь чёрный.
Яна: И что?
Козлов: Я вышел на сцену и говорю: друзья, поверьте, я на самом деле чёрный… Чем больше чепухи мы несем, тем больше нам верят. Вы не понимаете?
Костя: Уже успел убедиться.
Козлов: Зовите этих журналистов. Я беру всё на себя. Слышали! А сейчас мне надо переодеться. Пошли, Танечка!
Яна: Так что вы хотите сделать?
Козлов: Они считают меня святым. Я к ним выйду! Мы устроим!
Зуева: Что ты придумал?
Козлов: Помнишь, Таня, у нас были эти страшные костюмы инопланетян.
Зуева: Ты хочешь переодеться и…
Козлов: Мы скажем, что наш театр захватили инопланетяне.
Костя: Вы думаете, что в это поверят?
Козлов: Ещё как! Еще как!
Яна: Так что вы им скажете?
Козлов: А мы не будем говорить - вы скажете. Позовёте журналистов и скажете, что наш театр захватили инопланетяне и что здесь опасный радиационный фон.
Зуева: И скажите вот что… что ни у кого ничего, как это?
Козлов: Не встанет.
Зуева: И что люди от меня только полнеют, как и я.
Козлов: Не правда.
Зуева: Что?
Козлов: Я от тебя худею.
Зуева: Мы им скажем всю правду.
Костя: А что потом? Ведь нас разорвут на части.
Козлов: Не разорвут. Помнишь, Алечка, как мы прятались на чердаке.
Зуева: Было… Зовите, зовите их. Немного грима - и мы будем здесь.
Козлов: Да, мы переоденемся во что-то отталкивающее.
Зуева и Козлов уходят.
Яна: А они оказались и не такими нафталинными.
Костя: Стойте!
Зуева: Что ещё!
Костя: Послушайте! Не надо больше этих выдумок.
Яна: Ты что!?
Козлов: А как же?
Костя: Не надо этого вранья, лжи, пиара. Надоело! Не могу!
Яна: Что ты предлагаешь?
Костя: Послушайте. Несколько дней назад мы стояли тут, и в зале был всего один зритель. Помните?
Яна: Ты хочешь…
Костя: Подожди. Так слушайте. Мы втроём, все администраторы, стояли тут. Наш худрук прибежал и готов был всех нас уволить.
Зуева: Да он только так…
Костя: Так вот, у нас семьи, ипотеки. Мы просто взяли и придумали.
Козлов: Что придумали?
Костя: Мы, я… Да, пусть это буду я. Я один придумал.
Яна: Нет, это мы все придумали.
Костя: Нет, я.
Яна: Нет, Костя, мы придумали.
Зуева: Так что придумали-то?
Козлов: Правда, что?
Костя: Я придумал.
Яна: Мы придумали.
Козлов: Да без разницы.
Зуева: Что придумали-то? Говорите.
Костя: В общем, про то, что вы исцеляете, а вы лечите от импотенции, и всю прочую ерунду мы придумали. Мы написали, позвонили – и все быстро поверили.
Зуева: Вы… Да… Как!?
Козлов: Танечка…
Зуева: Вас… убить…
Козлов: Танечка, они же помочь хотел
Костя: Правда, мы же не думали…
Зуева: Не думали! Вы украли у меня мой театр!
Козлов: Ладно тебе.
Зуева: Убери руки, Козлов!
Костя: Правда, мы просто хотели остаться здесь работать, мы хотели, чтобы залы были полными и зрители ходили в театр.
Зуева: Но не так же!
Костя: А как!?
Зуева: Ну, разместили бы объявления, ну, интервью, ну, фотографии бы сняли.
Костя: И что?
Зуева: Нормально как-то, по-обычному.
Костя: А по-нормальному никому не нужно!
Зуева: Как. Ну как…
Костя: А вы не видите? Им всем нужно что-то ненормальное. Всем вокруг. Им нужны голубые, розовые, серобурмалиновые, перевернутые с ног на голову!
Зуева: Не понимаю.
Козлов: На самом деле так.
Зуева: Что?
Козлов: Танечка, ведь он прав. Ну сделали бы они фото, объявления… Ну кому это нужно, когда в театре играют обычные, человеческие спектакли.
Зуева: Никому!
Козлов: Именно. А если ты лечишь импотенцию и ожирение или являешься каким-то гуру…
Зуева: Это ужасно. Я отказываюсь в это верить. Я заслуженная…
Козлов: Но только как быть теперь?
Зуева: Я не смогу так.
Костя: Я хочу всем сказать правду.
Яна: О чём, Костя? Какую правду?
Костя: Я скажу, что это я всё придумал, и пусть делают, что хотят.
Яна: Тебя посадят, Костя!
Костя: Пусть.
Яна: Мы вместе всё скажем.
Костя: Нет.
Козлов: И вы думаете, что правде поверят?
Костя: Должны.
Козлов: Они больше поверят лжи и сочтут её – правдой.
Костя: Почему?
Козлов: Поверьте артисту.
Костя: А как же…
Козлов: Понимаете, правда горька, а ложь…
Костя: А как же быть?
Козлов: Говорите правду, раз решили. А я… ну, я с вами буду.
Зуева: Мы вас не отдадим.
Козлов: Спрячем в туалете.
Зуева: На чердаке! Как тогда, помнишь, Ваня?
Козлов и Зуева уходят.
Костя: Яна!
Яна: Что?
Костя: Если тебя или нас выгонят отсюда…
Яна: Выгонят!?
Костя: Если выгонят...
Яна: Ну да...
Костя: Если у тебя не останется квартиры... и денег...
Яна: Не останется.
Костя: Ты, в общем, ну, в общем... Я это ради тебя... Нравишься ты мне. Раз тебя этот твой бросил...
Яна: Что?
Костя: Вот так.
Яна: Что так?
Костя: Я тебя не брошу.
Яна: Не бросишь!?
Костя: Пошли отсюда, а.
Яна: Ну пошли. Стой.
Костя: Что?
Яна: Если тебя посадят… в эту… ну, в тюрьму…
Костя: Что?
Яна: Я тебя… ну… в общем… пошли.
Костя и Яна уходят. В фойе входит Котова.
Котова: Как смешно. Теперь никто не знает ни правды, ни лжи. Всё смешалось.
За ней входит Антон Юрьевич.
Антон Юрьевич: Вам, правда, нравятся мои спектакли? И вы приходили на них?
Котова: А разве что-то сейчас имеет значение?
Антон Юрьевич: Как!?
Котова: За нас уже всё решили. Я люблю вас и тайно с вами встречаюсь двадцать лет.
Антон Юрьевич: Правда!?
Котова: Все так уже считают. Все об этом пишут.
Антон Юрьевич: А на самом деле?
Котова: В нашей жизни нет этого «на самом деле».
Антон Юрьевич: А что есть?
Котова: Выдумка, правда, ложь, настоящее и вымышленное. В общем, это всё перемешалось.
Антон Юрьевич: А зачем вы здесь?
Котова: Я хочу играть здесь.
Антон Юрьевич: Как!?
Котова: Да. Я хочу, чтобы вы меня взяли.
Антон Юрьевич: Сюда!?
Котова: Да. Но только без этого телевидения, без этих журналистов и зрителей с безумными глазами. Я хочу играть на сцене, и пусть в зале сидит тот единственный зритель, которому я буду смотреть в глаза, для которого я буду учить роль. Глупо? Банально? Высокопарно? Пусть так. Буду волноваться - будут ли мне хлопать и как меня примет зал? И пусть в зале будет сидеть только один человек… Всё равно.
Антон Юрьевич: Сейчас у нас полные залы, и проданы все билеты на следующие три месяца.
Котова: Значит…
Антон Юрьевич: Значит, не будет вашего единственного зрителя.
Котова: Вы меня не возьмете? Откажете самой известной женщине?
Антон Юрьевич: Нет, но у нас нет того театра, который вы описываете. Мы популярны.
Котова: Популярность преходяща. Это всего лишь пиар.
Антон Юрьевич: Пиар!?
Котова: Да, пиар, раскрутка. Берём пустое и наполняем его, наполняем... и все думают, что в этом что-то есть. Берём полное и опустошаем его... и все думают, что это пустое. Это выдумки, сказки. Главное - с серьёзным видом говорить о том, о чём ты не имеешь никакого представления. И тебе поверят. Главное — говорить. И не думать. Никогда не думать. Всё у нас пиар. А я... Журналисты выхватывают из контекста что-то и из пары твоих слов делают тебя то одним, то другим. Они манипулируют нами, мною, обществом. Сегодня ты приличный человек - а завтра враг всего и вся. Сегодня ты честный — а завтра нет. Всё просто... Всё - пиар. Всё у нас пиар. А я всё-таки хочу прийти к вам.
Антон Юрьевич: На самом деле?!
Котова: Я так устала от всего этого телевидения, от этого мира. Вы не представляете.
Антон Юрьевич: Почему же?
Котова: А для чего я живу? Зачем я всё это делаю? Зачем эти шоу, эти скандалы? Что в остатке? Может, это я такая? Может, это уже старость? Ладно, проехали. Не хотите, так…
Антон Юрьевич: Стойте! Подождите!
Котова: Что?
Антон Юрьевич: Я хочу сказать, что я тоже… Понимаете, я тоже… Вот учился я, хотел стать режиссёром. Мне казалось, что стоит только выучиться, стоит только, чтобы тебя приняли в театр… стоит стать главным режиссёром – и всё свершится. Понимаете! Ты сможешь делать то, что хочешь, ставить те спектакли, какие хочешь, быть тем, кем хочешь.
Котова: А вы не ставите то, что хотите? Разве не ставите?
Антон Юрьевич: А я вынужден со всеми считаться. Считаться с одним артистом, с другим. Я вынужден подлаживаться. Это не поймут, то не оценят зрители. А на этот спектакль вообще не пойдут. А как поймаешь волну, как видишь, что вот на этот спектакль идут, думаешь, ну вот… буду ставить такие… и ставлю… и делаю… Мы все зависимы, понимаете! А ведь что я подумал… что мы сами, мы, творческие люди, и делаем таким театр.
Котова: Каким?
Антон Юрьевич: Отталкивающим.
Котова: Отталкивающим!?
Антон Юрьевич: Да, да… В погоне за чем-то… В желании достичь, переплюнуть что-то или кого-то. Так мы забываем о зрителе, о том, настоящем, зрителе, ради которого и есть все эти театры. Мы отталкиваем его – зрителя, мы отталкиваем всё талантливое – талантливые пьесы, талантливых режиссёров – боимся…
Котова: Боитесь!?
Антон Юрьевич: Боимся! Что мы останемся ненужными. Лучше оттолкнуть талантливое, не дать ему прорасти. А вдруг ты сам не окажешься таким? И мы отталкиваем и зрителя, и талантливых артистов с режиссёрами. И в кого же мы превращаемся?..
Котова: А вы думаете, что у нас, на телевидение, по-другому?
Антон Юрьевич: Нет, не думаю. А я ведь хотел жить по-другому, хотел ставить другое… а в кого я превратился…
Котова: В кого же?
Антон Юрьевич: В конъюнктурщика! В приспособленца! Надо делать так, как популярно. Надо делать так, как поймут. Надо делать так, чтобы не сняли с должности!
Котова: А могут снять?
Антон Юрьевич: Ещё как! Желающих много. Вы не представляете, сколько бумаг надо тут заполнять. В зале сидят три человека, а отчетов мы составляем тонны. На любой чих - отчёт, на любое дело – отчёт. Это кошмар! Никакого творчества. А самое главное вы сказали – а остаток? А что в остатке? А для чего я всё делаю? Для чего весь этот театр, все эти спектакли, все эти комедии, интриги, драмы? Ну! Всё - пустяки. В остатке – ноль, пустота. А может быть, лучше было бы вообще никем не становиться, а просто…
Котова: Когда вы были студентом, я была на вашем первом спектакле. Вам хлопали. А я сидела в уголке и потом подошла к вам, а вы меня не заметили. Тогда для меня вы были кумиром, звездой. Да и сейчас…
Антон Юрьевич: Это правда!?
Котова: Не всё ли равно, что правда, а что нет. Всё - миф. Не всё ли равно, для чего мы…
Котова уходит.
Антон Юрьевич: Приходите... Приходите. Оксана, подождите. Я помню вас. Стойте...
Антон Юрьевич убегает за Котовой.
Свет гаснет.
Продолжение следует...
Дмитрий Ластов
Москва (Россия)
Дополнительные материалы:
Пиарщики
(невольная фантазия или просто комедия)
Часть I
Часть II
Часть III
Часть IV
Часть V
Часть VI