Raphael cada día

Однако Вонапец отныне решил больше не печься о своем видимом панцире. Он остался улиткой без раковины, которая теперь, как только появлялся некий опасный враг или просто хулиган, получавший удовольствие от безвинных насмешек над ним, всегда норовила выставить и показать свои маленькие аморфные рожки, искренне надеясь на то, что они внушают кому-то страх.

Однако все видели перед собой только глупую улитку, оторую ничего не стоит раздавить, если возникнет такое желание. Умные люди сего желания не питали: им не хотелось пачкать подошвы своих туфель. Улиткины рога пугали лишь тех, кто не имел никакого представления о животном мире. К ним относились наивные дети: этим юным созданиям тонкие рожки, имевшие обыкновение бесконечно расти и вытягиваться в длину, как телевизионные антенны, внушали уважение - и то до тех пор, пока у них самих не выпали молочные зубы...

Итак, видимый панцирь Вонапецу оказался не нужен, и он создал другой - невидимый, внушив себе сознание его полной конкретной осязаемости. Те, кто имел глаза, уши и руки, чтобы при надобности его увидеть, пощупать и услышать звук от прикосновения пальца к поверхности, попадали впросак, как только у них возникало желание сделать нечто подобное, ведь никакого панциря не было. Эти люди жили в реальном мире, имели здравый рассудок, в землю каждый из них упирался двумя ногами, а не одной, и в основу бытия они закладывали жизненный опыт, а не галлюцинации. Им нужны были доказательства того, что у черепахи по кличке Стефан Вонапец действительно имеется панцирь, иначе никто и никогда не заставит их считать его настоящей черепахой. Черепаха без панциря - это не черепаха, а мутант! Их глаза не видели, а руки не ощущали ничего, кроме аморфной безжизненной массы, с дерзкой наглостью, цинизмом и бахвальством претендующей на право называться телом и напрочь забывшей о том, что у всякого тела есть форма. Где же она?!

Тем не менее Вонапец упрямо продолжал ваять иллюзию панциря, усиленно придавая ей черты эмпирической реальности. С горем пополам соорудив более-менее законченную, пропорциональную, приемлемую на вид модель, он приступил ко второму пункту программы: стратегия перешла в тактику. Последняя состояла во внедрении полученной конструкции в мозг окружающих людей. За накоплением потенциала последовала его реализация, причем теперь Вонапец, раздосадованный, но отнюдь не сломленный неудачами, решил осуществить ее не сам, а через посредников. Так и родилось явление, которое по внешним признакам вполне могло сойти за вокального педагога. Разработав неслыханную методику со странной концепцией, отрицавшей абсолютно все физическое и признающей только фантом (интересно, что Вонапец имел в виду под сим термином: фантом как муляж или фантом как призрак? Наверное, и то, и другое вместе; прошу вас обратить внимание еще на один замечательный факт: разве этим термином обозначается некая реальность? Ни муляж, ни призрак по сути не имеют никакого отношения к тому, что действительно считается реальным, а именно к духу и душе; когда вы прочитаете главу под названием "Некоторые положения вокальной реформы С.К. Вонапеца", вы это поймете.

Итак, разработав абсурдную вокальную методику и выдав ее за гениальное открытие, Вонапец объявил бывших до него ярыми материалистами, грубыми, недалекими и ограниченными дилетантами, не способными "зреть в корень" ввиду наличия куриной слепоты. Один лишь он прозрел и вызрел то, о чем молчали в течение долгих веков все без исключения вокальные педагоги прошлого. Один лишь его гениальный мозг дошел до всего сам, тогда как другие только повторяют расхожие истины, не вникая в их суть. И теперь он считает себя обязанным не только донести эту глубинную суть до немытых ушей невежд, но и выбить свое великое имя на каменных скрижалях истории, поэтому все, кто случайно или сознательно перейдет ему дорогу, получат на лоб его фирменное клеймо "совковый специалист". Все, кто откажется признать его гением, пачками отправятся на мусорную свалку с ярлыками "бездарь", "завистник", "дилетант". И при этом не будет иметь абсолютно никакого значения, что многие из этих последних окажутся умными, образованными и талантливыми: все без исключения попадут под пяту Вонапеца, стоит им лишь открыть в его присутствии рот и выразить какое-то свое мнение. Он обвинит их в глупости, наивности, ребячестве, отсутствии жизненного опыта и назовет себя единственным мудрецом, имеющим право судить о жизни, - ведь ни один человек на земле, за исключением его самого, не прожил столь тяжелую жизнь! Он выкатит на вас огромные черные глаза, обдавая потоками оскорблений и брани, и бурые белки его глаз тоже окрасятся в черный цвет! Вы пожалеете о том, что решили изложить ему свою жизненную позицию: это будет стоить вам здоровья и чувства собственного достоинства. В водовороте его брани вы действительно потеряете свою личность и станете "дилетантом" и "бездарем" в самом буквальном смысле этого слова. Мало того, вы отупеете и превратитесь в идиота, если вдруг надумаете показать этому человеку, сколь вы умны. Поэтому не делайте этого, умоляю вас. Лучше постоянно поддакивайте ему, лебезите перед ним, стройте ему глазки и - изображайте при этом улыбку Джоконды: клянусь вам, он не поймет, сколько сарказма и желчи вы в нее вкладываете и примет сие за искреннее проявление восторженных чувств.

Вот, наконец, мы и подошли к моменту, когда в жизни нашего героя появилась Зоя Евстафьевна Боянова: как-никак, сия фея-покровительница должна была спуститься к нему с небес как более реальный, надежный и внушительный шит, нежели тот, который Стефан наскоро склепал себе из бумаги. Не случись этого, он бы непременно погиб под натиском врагов прежде, чем обрел славу и влез в историю, и от нас бесследно уплыло бы еще одно ископаемое провинциальных недр.

Итак, соорудив себе футляр из полиэтилена, Стефан Кириллыч Вонапец решил во что бы то ни стало убедить окружающих, что на нем не иначе как парчовая риза Римского Папы. Сам он, естественно, сие сделать не мог: нужен был помощник. Таким помощником могла стать только женщина, ибо исконный девиз неудавшихся мужчин - "Шерше ля фам!" Вот и Стефан решил последовать примеру многочисленных собратьев: в конце концов, разве он чем-то от них отличается? Не успела сия мысль народиться, как тут же откуда ни возьмись появляется Боянова. Эта самоотверженная женщина - удивительное создание. Годы, которые она подарила Вонапецу, осенив его иссохшее, изможденное, полуразвалившееся тело пламенем жизни, можно расценить как великий подвиг.

Зоя Евстафьевна сопровождала Вонапеца по жизни не только в качестве супруги, но и как концертмейстер. Она аккомпанировала ему на уроках Рисова-Манкина, когда тот отчаянно пытался заставить его сипеть, и была самым верным, преданным, честным и неподкупным концертмейстером из всех, работавших в училище. Приспешником, рабом и шпионом Дениса Иваныча она никогда не была. Ее отличали самоотверженное трудолюбие, преданность делу, целеустремленность и самоотдача. Из всех училищных педагогов того времени она, пожалуй, единственная, по словам Вонапеца, производила впечатление цельной и духовно богатой личности.

Это была женщина небольшого роста, полноватая, с большой головой, круглым лицом и светло-русыми короткими волосами. Ее бездонные проницательные серые глаза всегда смотрели не на вас, а прямо в вас, серебристо-голубым свинцом оседая на дне вашей души. Моргала она ими крайне редко. Эти глаза умели превосходно убеждать, властно заставлять, упоительно гипнотизировать. Они были всегда полны ума и твердой уверенности, они излучали практичность и незыблемое чувство земли под ногами. Глядя в эти глаза, вы теряли всякую силу им возражать, все ваши попытки выдержать и одолеть магнетизм их пронзительного взора оставались напрасными и бессмысленными. Эти глаза умели говорить лучше и красноречивее любых слов. Они будто бы втягивали вас в себя - причем без остатка. Не вы пили их металлическую бездну, а они всею бездной поглощали вас. Много ли жертв было у них, мне неизвестно. Однако Вонапец - одна из таковых, и это факт.

Не ведаю, каким образом произошло слияние двух половинок, которые вот уже десятый год составляют единое целое: возможно Вонапец, обнаружив у себя тяжелую болезнь, приехал в Наш Город и сразу же вспомнил о добром концертмейстере Бояновой, которая в бытность его студентом аккомпанировала ему, и наведался в училище для душевного разговора. В это время он был уже взрослым мужчиной, имевшим горький опыт жизни, отравленный неудачами, малость огрубевший за слесарно-сантехнической работой, и Боянова увидела в нем человека, во многом отличного от того юнца, каким она знала Вонапеца в годы его отрочества. За шестнадцать лет, что он "выпустил" в трубу вдали от Нашего Города, он заметно остепенился, поостыл и стал серьезнее, нежели раньше, когда без зазрения совести бросал оскорбления в кирпичную физиономию Рисова-Манкина. Зоя Евстафьевна обратила внимание на скорбную складку возле губ, пару засечек между бровей и морщины на лбу, доставшиеся в подарок от бывшей жены и детей, которых он бросил в Другом Городе. У Вонапеца, возможно, в минуты беседы с Бояновой было лицо человека, умудренного жизненным опытом. Он еще нарочно пытался натянуть эту маску, чтобы вызвать у концертмейстера жалость к себе, и это ему удалось, судя по событиям, которые произошли потом. Естественно, жалобы на плачевную судьбу не исчерпали разговора: Стефан, должно быть, рассказал будущей возлюбленной о своем гениальном открытии. Так как Зоя Евстафьевна была женщина живого ума и отнюдь не консерватор, она прониклась "оригинальной" концепцией вонапецкой вокальной методики, так как последняя действительно имела довольно необычный внешний вид, и всерьез заинтересовалась ею. Уж она-то, как никто, помнила, как изуверски издевался над Стефаном Рисов-Манкин, - ведь она была тому свидетелем, - и вполне могла подивиться стойкости отверженного ученика, который не отчаялся и не зарыл головы в песок, а решил прорубить ею окно в мир истины...

Так были сделаны первые робкие шаги к соединению "блуждающих половинок".

Стефан не имел ни кола, ни двора: все имущество ему пришлось оставить бывшей жене (добровольно или нет, гадать не стану), стало быть, жить ему в Нашем Городе было негде. Денег у него тоже не было, поэтому ему требовалась работа.

Так вот, вонапецкое чадо жаждало появления на свет (это, возможно, было некое химерическое подобие Афины Паллады, которая, как вам известно, родилась из головы Зевса: когда вы узнаете о последствиях действия пресловутой методики, эта аналогия не однажды придет вам на ум; в минуты гнева Вонапец как нельзя точно смахивает на Громовержца, раздираемого молниями, - они летят у него изо всех отверстий черепа: глаз, рта, ушей, ноздрей; а его вокальная методика - истая воинственная дщерь, мечом отсекающая головы всем, кто пытается поставить ее себе на службу... ). Так вот, покуда вонапецкая Афина рвалась на свет Божий, он занялся поисками дома для своего дитяти: его нужно было обогреть и взлелеять. Нянька для чада уже нашлась, не хватало лишь колыбели.

За сим дело не стало!

Продолжение следует...

Лилиана Черновалова
Ульяновск (Россия)

Дополнительное материалы: 

Феномен
(Книга о современнике) 
Обращение к читателю. I
Обращение к читателю. II
Контуры
Тернистый путь. I
Тернистый путь. II