Raphael cada día

После долгого перерыва я рада снова встретиться с тобой, дорогой друг, на страницах моего "Честного четверга".Так сложилось (и мне постоянно приходится это принимать), что моя жизнь, как и многих людей, сопряжена со многими трудностями. 

Когда я пишу об этом, то понимаю, что на земле ни одному человеку не удалось избежать страданий, которые предшествуют уходу. Мы созданы были для совершенной жизни, но с независимостью от Бога пришёл грех, а с ним - несчастья и неизбежный финал.

Бог задумал бедами открыть путь к новой жизни, чтобы тело, однажды разрушившись, как яичная скорлупа, дало высвобождение рождённой от Бога душе, чтобы для неё не наступил мрак, который будет длиться бесконечно. Только Бог знает о том, что потом будет вечность, и вся истина этого известна только Ему. Мы же не ведаем, что происходит с душою, но всё же интуитивно убеждены, что она не может исчезнуть такой молодой и мудрой. Делая выводы из Писания и обещаний Бога можно, всё же многое узнать.

Знаю, не каждому по вкусу такие откровенные разговоры и напоминания о страданиях. Но если говорить о вере и неверии, то под теоретически неверующей душой может находиться тайная глубокая духовность, а под яркой церковной набожностью может быть сокрыта пустота, с её "паническими", "навязчивыми" механизмами и амбициями, сухостью и чёрствостью.

Итак, в страданиях, как и в сомнениях, есть два пути: сердце, позволяющее себе стать мягким, может приблизиться к подлинной вере, но если оно слепо ожесточится, то придёт к вечной погибели.

Мы каждый день становимся свидетелями, как разделение человека с Богом практически уничтожает взаимоотношения не только с Ним, но извращает и уничтожает отношения с другими людьми и с миром. Говоря об отношениях с Богом, я исключаю фанатизм и сектантство: надо всегда учитывать, что на каждую оригинальную вещь всегда возникают подделки.

Желание не только узнавать Бога с помощью Писания, а и быть такой, как Он хочет, привели меня к практическому принципу, каким наставлял апостол Павел молодого Тимофея: "Вникай в себя и в учение и занимайся сим постоянно".  

Так как, я веду свой рассказ в хронологическом порядке, то настало время рассказать о том, о чём мало кто стал бы рассказывать. Может быть, и я бы не стала этого делать, если бы не понимала, что из самого ужасного и уродливого, что может случиться с человеком, не проистекало настоящее освобождение.

Итак, наступил 1999 год. Выписавшись из больницы, я не могла ещё выходить далеко за пределы дома и пользовалась тростью при ходьбе. В это время у моей мамы случился микроинсульт, и она не могла вставать с постели, а папа ухаживал за ней. Для неё было наказанием не столько быть лежачей, сколько, находиться долгое время с папой в квартире. Ведь она постоянно была в делах: если не добывала на пропитание, торгуя на блошином рынке старыми вещичками, то приходила к нам или моему старшему брату. Я страдала от того, что больше одного раза не смогла побывать у родителей. 

Однажды к нам приехал мой отец. Его вид был очень грустным, и это было необычно, потому что он никогда не выражал своих подлинных чувств, а на его лице часто можно было увидеть только молчаливую невозмутимость или гнев. Хотя с тех пор, как изменилось моё сердце, и его отношение ко мне изменилось: он стал более мягким и чаще улыбался мне в ответ. Зайдя в квартиру, он прошёл на кухню ‒ самое тёплое и уютное место в нашем доме - и присел на табуретку. По его виду я догадалась, что он хочет сказать что-то важное, и это меня насторожило. 

"Витя в больнице. У него открылось желудочное кровотечение, его нельзя оставить одного и некому подменить Аню (его жену), а ей нужно съездить домой", ‒ сказал отец как-то тихо, видя, как мне трудно стоять.

Вдруг ком подступил к моему горлу, и я опустилась на детский диван, на котором в кухне спала старшая дочь.

Наверняка, многим знаком такой момент в жизни, когда вдруг осознаешь, что вчерашние большие проблемы мгновенно превратились в ничтожные...

Я уже не думала о себе, и казалось, что мои боли куда-то улетучились, потому что поняла, что мне нужно собираться.

Мой старший брат родился у реабилитированного политического заключённого и комсомолки ‒ молоденькой вахтёрши. Тогда Усть-Кут только получил статус города районного подчинения в Восточной Сибири. Посёлок этот расположен в месте слияния рек Лены и Куты.

Моя мама выросла рядом со слабой, угасающей матерью, и с детства должна была ей помогать, даже, добывать и зарабатывать еду. Маленькой девочкой она усвоила один закон ‒ внимание и любовь принадлежат больному. Когда мать умерла, ей было пятнадцать лет. Оставаться с бабушкой, которая хоть и жила в одном дворе, но так и не приняла её с мамой, было нельзя, и она отправилась к старшей сестре в город Винницу. У старшей сестры не было другой идеи, как только, при получении паспорта, юной девушке прибавить несколько лет и устроить её на военный завод, где работала она сама. Там моя мама стала комсомолкой, активисткой и спортсменкой, а в Сибирь отправилась, потому что хотела заработать денег и "приодеться".

Её, молоденькую скромную девушку-вахтёршу предупреждали, что красивый политический заключённый, который её домогался, очень взрывной и жестокий. Но, когда она узнала его историю жизни, ей стало его очень жалко и она думала, что этот парень, который знает, как плохо остаться без матери, сможет понимать её и любить. Когда же они стали жить вместе, то стало так, как ей предсказывали. 

Почти сразу у них родился Витенька, мой старший брат. Грудным ребёнком, он заболел в первый раз воспалением лёгких и стал часто болеть так, что родители решили переехать на родину мамы, Украину, в город Винницу, откуда она и приехала в Усть Кут по комсомольской путёвке.

Брату принадлежала вся любовь нашей мамы, но и вся лавина её опеки обрушилась тоже на него. С самого детства меня с братом разделяла его серьёзная болезнь, что делало его особенно дорогим, а меня неважной для мамы.

Брату всегда доставалось больше полезных продуктов, на которые в семье не хватало средств, он чаще получал новые игрушки, а затем и вещи. Мне же, девочке, с детства часто доставались и его мальчиковые вещи, а в юности коньки "канадки", брюки "клёш", на которые я натягивала свитер, чтобы не было видно, что они мужские. У него всегда было всё, что он хотел: его разные хобби, радиоприемник, фотоаппарат и все принадлежности для печатания фотографий, магнитофон, гитара, велосипед, мопед и даже мотоцикл. А мне говорили: "Вырастешь и будешь заниматься, чем хочешь". Мы с братом не враждовали, но я молча ждала, когда он выпорхнет из родительского гнезда, и дождалась. В 1974 году, когда я пошла в восьмой класс, он женился, и мне достался его письменный стол и комната!

Не только мамина опека, но и две серьезные операции на лёгких в детском и школьном возрасте не прошли бесследно. Когда брат женился, мама продолжала опекать уже их двоих, а потом и родившуюся свою внучку. Когда он начал работать, то  купил мотоцикл, и уже с женою они приобрели маленький "Запорожец" по имени "горбатый".

Как большинство мужчин, Виктор своё свободное время после работы проводил в гараже в компании других владельцев машин из соседних домов. Очень быстро стало видно, как он пристрастился к алкоголю. Если же говорить о нём, то он был очень талантлив в физике и электронике и не менее мастеровит, чем наш отец, в может быть, и больше. Так как он перенёс две операции и знал, что такое физическая слабость, ощущая презрение отца по этому поводу, то сам он был очень добр и сострадателен.

Мы с ним росли в одной семье, но были очень разными. Мамина чрезмерная забота и папино презрение и непринятие не способствовали его самостоятельности и уверенности, хотя он, как и я, верил, что построит свою жизнь совсем по-другому, иначе, чем наши родители.

Наверное, из-за испытываемой с детства чувства обделенности, меня не особенно угнетало отсутствие родственной эмоциональной привязанности к брату. Откровенно говоря, я просто испытывала зависть, которая требовала того же, что есть у него. Но ничего плохого я ему никогда не желала.

Когда же я выпорхнула из родительского дома, то постепенно таяло всё, что могло меня связывать с чем-то или кем-то, кроме моего мужа. До сих пор не могу понять, когда, куда и как исчезли вся моя коллекция пластинок, в которой были все пластинки Рафаэля, изданные в СССР. В мою семейную жизнь не пришла и моя гитара, доставшаяся мне от брата, мои школьные подруги, с которыми мы были очень близки и с которыми всё же украдкой иногда встречались, мой брат и моя племянница, которую я с детства нянчила в те дни, когда невестка была на работе. Я отказывалась от всего, что было и могло быть дорого мне. В моей семье было принято уважительно относиться к родителям мужа, потому что они всегда давали своему сыну деньги, а к моим родителям я позволяла относиться "как-нибудь". Мне не нравилось тогда, когда мой муж наливал моему брату рюмку, нагло насмехаясь над его слабостью, но я никогда не конфликтовала из-за этого.

Шестнадцать с половиной лет моей любовной зависимости и унижения закончились моим обращением к Богу. С этих событий, собственно, я и начинала свой рассказ, открывая рубрику "Честный четверг". Тогда моём сердце поселилась другая любовь. Любовь к Богу всегда означает любовь к другим, и поэтому начали изменяться и мои отношения с родными. Так однажды, я пошла к своему брату, о котором узнавала только из маминых рассказов.

Продолжение следует...

Людмила Менесес
Ганновер (Германия)

Дополнительные материалы:

 Честный четверг с Милой Менесес