Как это было. 2008
КАК ЭТО БЫЛО. 2008
До 10 класса я жила совершенно нормально, спокойно. Первый раз услышала о Рафаэле по советскому радио. Поздно вечером, сидя на балконе, я услышала рассказ о талантливом испанском юноше, который что-то там занял на каком-то конкурсе. И дали послушать «Аве Марию». Песня меня потрясла, просто мороз по коже пошёл. Ничего подобного я за свои 16 лет не слышала.
Потом подружки-одноклассницы принесли журнал «Кругозор», где на последней странице весёлый такой Рафаэль с гитарой. И на синенькой пластиночке две песни. Первая, не помню, кажется, была «Acuarele del Rio» и «Noche de ronda, adonde adonde vas...». Ну, а когда посмотрела фильм «Пусть говорят», началась в моей жизни эпоха Рафаэля. Я смотрела этот фильм всегда, когда он шёл на экранах кинотеатров. Мы носились со своими фотоаппаратиками «Смена» и в темноте снимали фильм. И так радовались, когда что-то получалось. А потом вообще начались настоящие чудеса. В 1971 году в мае он приехал на гастроли. В Лужниках, стоя в очереди за билетами, я никогда не видела такого количества людей, которые метались от кассы к кассе. Для наведения порядка была вызвана конная милиция. Домой я ехала, зажав в руке два билета на два концерта...
Мои места находились так далеко, что Рафаэль казался маленькой точкой. Но у меня был морской бинокль, а у молодого человека рядом вообще подзорная труба. Началась вступительная увертюра. Это был проигрыш песни «Digan lo que digan», и Рафаэль вышел своей походочкой: одна рука в кармане пиджака, другая в свободном парении. Неизменный галстук в горошек. Почти все песни были уже знакомы, я знала в Москве все студии звукозаписи. «A mi manera», «No tiene importancia», «Habla de mi amor», «Ave Maria», песни из фильма «Пусть говорят»… Но на концертах всегда они звучат лучше, ярче, чем на дисках.
Пел он, отойдя от микрофона, поражая Лужники силой голоса. На одном из концертов с микрофоном и, правда, что-то случилось. Рафаэль страшно расстроился, отвернулся от зала. Прибежал звукотехник, что-то починил, потом взял Рафаэля за плечи, подтянул его к микрофону. Как кастаньетами, Niño пощёлкал пальцами, убедился, что всё работает и опять запел. В чёрной рубашечке с мокрыми короткими кудрями. Сказали, что он отказался когда-либо еще выступать в Лужниках.
Окончательно сведённые с ума, мы, новоиспечённые Рафаэлистки, носились по Москве по местам пребывания нашего кумира. Попасть ещё раз на концерт в этом году так и не удалось. Тогда ещё мы не умели проходить в концертные залы через вентиляционные люки и чердачные окна. Мы ждали его у гостиницы «Метрополь» - и дожидались. Подойти, взять автограф не решались, так только повизгивали: Raphael, Raphael!.. Никто не знал языка. «Jinetes por el cielo» мы слушали, приложив ухо к двери кинотеатра «Октябрь».
Около Театра Оперетты во время антракта зрители высыпали подышать воздухом, и одна тётя сказала: «Девчонки, что вы так убиваетесь. Он такой безголосый!» – «Ну, тогда отдайте нам свой билет»... Тётя билет не отдала.
* * * * *
Конечно, шастать по крышам в 25 лет неприлично. Тем не менее, в один из летних солнечных дней 1978 года я стояла на крыше Дворца Культуры имени Горького и вглядывалась в панораму любимого Рафаэлем города Ленинграда.
- Ну, а почему тебе больше нравится Ленинград? - ревниво спрашивали москвички-рафаэлистки. Всё-таки Москва - столица!
- Ну, и что, что столица. Мадрид тоже столица, а я люблю Толедо, – отвечал “Niño”
Итак, не насытившись концертами в Москве, я помчалась в Ленинград. Прямо на Московском вокзале купила два билета «на сегодня и на завтра».
На концерте ко мне подсела девушка Зина. Она сказала, что ей сейчас негде сидеть.
- Очень хорошо. А мне сегодня негде ночевать.
Зина любезно пригласила меня к своему бойфренду куда-то в ленинградское Митино. Всю ночь мы говорили о своей любви к Рафаэлю. Бойфренд храпел за шкафом.
У Зины была жизненная позиция, - она никогда не ходила в кино и театры за деньги. Пользовалась чердачными окнами и невнимательностью контроллёров-билетёров. Она продала мой билет «на завтра» и купила сухое белое вино. Потом она вооружилась ножницами, и мы как-то через библиотеку, лестницу попали на крышу Горьковского дворца. Отковыряв ножницами чердачное стекло, мы очутились прямо над сценой, долго спускались в темноте по пыльным узким лестницам и оказались, наконец, на площадке, где расположена осветительная аппаратура. Мы выпили за здоровье Нашего Несравненного. Концерт начинался. Рафаэль стоял за шторами, а Хосе Чова (Чопка) взмахивал руками: «Super star, super star…», это он под эту музыку выходил теперь на всех своих концертах в СССР. Мне всё время казалось, что он смотрит прямо на меня.
«Ven, ven, al fin, ven, por favor, ven...»!
- Не обращай внимания, - сказала Зина. - Это всегда здесь так кажется. Он ничего не видит. Слишком яркие юпитеры.
Затем мы осмелели и спустились прямо на сцену, за кулисы, сели на какие-то железные ящики. Здесь было много непонятного народа. Рафаэля мы видели только сбоку, но зато он приходил после каждой песни, и мы «провожали» его на следующую. Он не обращал ни на кого внимания – он работал. Мы сидели очень тихо. Как-то он сказал на концерте, когда фанатки задарили его цветами и подарками: «Я хочу доставить Вам максимум удовольствия, и благодарен за ваши подношения. Но давайте – потом. Так и сказал по-русски: патомм!
Я заметила за кулисами-шторками столик и на нём два фужера. Иногда “Niño” отпивал из одного, иногда из другого. Во время антракта, пока никто не видел, мы с Зиной испили из этих фужеров. Мне достался коньяк, Зине – минералка. Фужеры мы взяли на память. А в гримерной Рафаэль сидел, ссутулившись, подписывал автографы. На нём лица не было от усталости. На гвоздиках висели его концертные рубашки. Одну, в горошек я потрогала. Она оказалась синтетическая. Тут прибежала какая-то бабуля в синем рабочем халате и сказала: «Рафаэль, сосисок хочешь? Принести тебе сосисок из буфета»?
- Qué «sosiski»? – не понимал он.
- Sausages. Salchichos, - ему перевели.
- O! No, gracias!
Потом всех попросили выйти.
Этот фужер и сейчас хранится у меня. Нехороший поступок. Но я жалею до сих пор, что не прихватила ещё и рубашку в горошек.
Кстати, на следующий день я побывала в гостях у одной симпатичной и милой ленинградки по имени Лена. Именно ей Рафаэль отвечал на письма. И даже, кажется, прислал диск «Mi manera muy mia de amar». Она показала и почитала мне его письма.
Где ты, Лена? Отзовись.
* * * * *
Сегодня Niño был бесподобен. Видно, у него было хорошее настроение. Голос его звучал очень сильно. Он пел «Llorando mi gitarra» как-то особенно. С присущей ему хрипотцой где-то внутри горла, танцевал сегодня с упоением, выделывал невероятные па.
Танечка в длинном платье опять вынесла с Маринкой корзину красных гвоздик и понесли ее сразу к роялю, поближе к Чове. Чова – он всегда так рад, когда Niño его представляет:
"Мой фотограф, мой дирижер, мой друг, мой пианист, моя правая и левая рука – мистер Хосе Чова!" И Хосе встает, очень довольный, улыбается от счастья.
Рафаэль долго не вступал в песне «Encontramos tu y yo», смаковал проигрыш, распутывал шнур от микрофона и one two three – запел. Я заметила, он выбирает «cкатерки»* каждый раз, по своему усмотрению, разные, только «Gavilan» всегда черно-красную. «Gavilan, tio tio, gavilan, tao, tao...»
Мне кажется, ему неприятна эта бабуля с голубыми волосами, он подставил ей щеку для поцелуя, а сам просто чмокнул воздух губами, показал очередной ее шедевр: намалеванный “Niño”, явно с фотографии 1972 года.
Он обращается к залу, как к старому приятелю, очередная поклонница, желая подкупить Рафаэля своей изобретательностью, стала после каждой песни притаскивать ему одну розу, которую он брал своими пальчиками очень высоко, сразу под бутоном (один раз он уже укололся о розу в Ленинграде), но его не проведешь (кумиру все простят), махнул на нее рукой и даже не подошел к краю сцены (представляю, как он убил бедную девушку).
Какой-то он был сегодня неземной – совсем хотел довести нас до изнеможения. У него все время расстегивалась рубашка и он пытался закрыть свое пузико бело-желтым пончем и поэтому был очень сексуален. Он всегда такой разный. Когда выходит в начале концерта – это кумир. Изысканный, подтянутый. Бог! А в конце – растрепавшийся, пушистый, подтягивает штанишки...
* * * * *
В 1997 году Рафаэль давал два концерта, и на второй по причине безденежья я купила очень дешёвый билет куда-то на балкон. Было грустно, Но я прихватила свой любимый морской бинокль необъятных размеров. Оказалось, были свободные места, и вскоре я уже сидела совсем рядом со сценой сбоку, в амфитеатре. После первой песни достаю бинокль и начинаю рассматривать божество поближе. Всё, всё, всё с головы до ног. На плече у него зацепился волнистый блестящий волос. Всё время хотелось влезть на сцену и снять его... и положить в коробочку. Сбоку и сзади соседи стали просить тоже посмотреть в бинокль, и он стал переходить из рук в руки. Вскоре образовалась дружеская компания, мы шумели и радовались. Я, как могла, переводила песни. Потом забрала этот проклятый бинокль и до конца концерта так в него и пялилась.
Но Рафаэль всё меньше и меньше приходил на наш край сцены и даже не пришёл к нам поклониться напоследок. Но это я уже потом вспоминала, а тогда я помчалась к сцене и долго аплодировала и кричала: "Рафаэль! Рафаэль!!!", но Рафаэль как-то странно и продолжительно посмотрел на меня. Глаза у него были колючие. И тут меня осенило. Кошмар!!! Я, наверное, своим биноклем во время концерта действовала ему на нервы. Вот, думает, сидит сумасшедшая с огромным биноклем, не слушает, болтает, зачем пришла? А, может, мне это показалось? Но я всё-таки послала ему с Мальты (я была в командировке) открытку вот по этому адресу, что-то, типa: Raphael, perdon за мой бинокль, опустила письмо на улице в почтовый ящик. Интересно, дошло ли оно?
Людмила Гв.
Опубликовано 01.04.2011
Примечания редактора:
* Пончо.