Рафаэль: «Без воздуха воробей погибает». 1979
RAPHAEL: «SIN AIRE EL GORRIÓN SE MUERE». 1979
«Медленно проявляется сцена «Florida Park». С силой счастливых шестидесятых мощный оркестр объявляет барабанной дробью о предстоящем возвращении слезливого и легендарного кумира. Абсолютно ясно, что это заклейменный обществом субъект - Рафаэль. Темный костюм, шейный платок, повязанный на манер галстука, убедительная улыбка и задорный взгляд старой куклы. Робкая овация.
Сейчас уже никто не ходит на концерты, чтобы увидеть вблизи, существует он или нет. Злорадная публика сосредоточила свои усилия на том, чтобы узнать, остался ли у него хоть какой-то голос. Он, должно быть, что-то чувствует в этот момент, потому что вылетает на сцену с резкими жестами и скептической миной, с безмерным пренебрежением. Его голос срывается (ай!) к ужасу дам, провоцируя смех у мужчин. Неровности исполнения вызывают глухое беспокойство среди верных и посторонних. И тут Рафаэль протягивает руку к очень эффектным банальностям, движением указательного пальца демонстрирует категорический отказ («Nunca, nunca»), вывязывает самоубийственные конструкции («Te estoy queriendo tanto que te estoy acostumbrando mal»), и заявляет теплым ветрам над парком Ретиро, что у него особый, присущий только ему способ заниматься любовью. Что-то происходит, Альбертине[1]. Принятая им на себя двусмысленность срабатывает как необычный способ спастись от неприятностей. Это ничто, и это может оказаться всем. О ком он говорит? К кому обращается? Где скрывается мелодрама, а где пародия? Знак «V», который он сейчас показывает, вызывает сомнения своей выразительностью: это рожки или символ победы? Певец не позволяет никому ответить. Он подчиняет себе неоднозначность головокружительным исступлением. Он сбрасывает пиджак, углубляется в исполнение «La nuit» и уже развязывает платок, говорит «прощай» жилету, подносит ладонь к уху (как морскую раковину [2], которую ему завещал Беко), свистит, то фальшивит, то попадает в ноты, декламирует, придерживается ритма, скатывается к фламенко, отбрасывает шейный платок. Все в его духе. И ливень гвоздик обрушивается на самую успешную карикатуру на испанского мачо. После этой неистовой квинтэсенции эмоций он распахивает объятия, говорит о ревности, отказывается от микрофона, подпрыгивает, устраивает тысячу добродушных выходок и слушает, как неистовствует аудитория, когда он соглашается и поет «Yo soy aquel». Он тот самый, но не стыдящийся, а оправданный. Что-то происходит, Альбертине. И происходит нечто, которое больше, чем что-то.
После этого явного сомнения неоднозначность сверкает с образцовой страстью. Рафаэль ищет поддержку везде, где может, с вызовом рассказывает историю о рогоносце, отказывается отвечать на вопросы и заявляет о его личном праве «изменять запах». Он уже выиграл партию. Но он не уходит, он поучает: «как трудно порвать с тем, что ты хранишь в глубине души». Взгляните, как он приглаживает волосы, как танцует, баццц, просит дорогу и подмигивает, чтобы сказать: «нет ничего лучше хорошего друга». Его ничто не остановит. Он играет поочередно обеими руками на воображаемом барабане из дерева, «твердого, как твое сердце». Он подпирает щеки языком, как Адольфо Суарес, но заменяет нерешительность президента лукавой гордостью. При Франко он пел хуже.
Теперь он плачет, утирает пот платком и признается: «Я был для тебя больше чем другом». Одна из поклонниц все еще не понимает смысла, и кричит: «Я люблю тебя!». Мужчины уже поняли, и усмешки сменились напряжением. Сильным напряжением, которое вовсе не мешает продолжать безропотно смотреть на нескрываемую нервозность кумира, его объятия со стойкой, поддерживающей микрофон, и ощущать легкий аромат глубокой тайны: «Я молчу о твоем имени». Ослабление напряжения. И даже взмах крылом, чтобы прошептать «Без воздуха воробей умирает». Ощипанный?
Чрезмерность во всем. Он опирается на плечо гитариста, изображает прыжок бандерильеро, исполняет ошеломительную печальную балладу трубы. Публика поднимается, как один человек, когда gavilán - ястреб (tío, tío) сталкивается с ястребом (tao, tao) в воображаемом затуманенном зеркале. Нескончаемые аплодисменты. Поклоны кумира, приветствия, коленопреклонения. Почтительные крики восторга.
За два с лишним часа между обращениями к публике («сеньоры») Рафаэль с избытком доказал, что, несмотря на все насмешки «прогрессистов», он в своем изменчивом жанре – профессионал первого плана. Рвите на себе одежды, добропорядочные последователи Пако Ибаньеса[3] и Раймона[4]. Я отправился туда в поисках повода для разгромной хроники. Действительность оказалась другой. Концерт Рафаэля великолепен. Пусть ваш румянец стыда будет не таким заметным, сеньоры.
Хосе Мигель Ульян
14.07.1979
elpais.com
Перевод А.И.Кучан
Опубликовано 22.03.2023
Примечания переводчика:
[1] Аллюзия на книгу Пруста «Беглянка».
[2] Характерный имидж Жильбера Беко – галстук в горошек и рука около уха во время концертов.
[3] Франсиско Ибаньес (1934) - испанский певец и музыкант, никогда не сочинявший собственных текстов, но использовал стихи таких классических авторов, как Федерико Гарсия Лорка, Рафаэль Альберти и Мигель Эрнандес.
[4] Рамон Пелехеру Санчис (1940) - представитель исторического движения Новая песня (Nova Cançó), его текстам присущи глубокая философия и тонкий лиризм, они отличаются точностью и поэтичностью.