El desmadre
БЕСПРЕДЕЛ
В своем постоянном стремлении к совершенству Рафаэль стал называть сольным концертом то, что ранее назвали выступлением. На прилавке во Дворце музыки стопками лежат программки, на которых по черному фону золотом вытиснено имя певца. Рафаэль, с микрофоном в левой руке, в поклоне опустился на правое колено, приветствуя свою публику раскрытыми ладонями.
Его публика. Он уже десять лет в «изрядно поношенном мире эстрады. Мне, по крайне мере, это кажется сном, чем-то просто невозможным. Сегодня, еще один год подряд, я вот-вот выйду на сцену… - это мой дом!- чтобы вы снова, как и каждую ночь, смотрели на меня». За минуту до того, как поднимется занавес, Рафаэль ходит за кулисами, проверяя аппаратуру. Он – перфекционист. Нетрудно также представить, как он полощет горло перед зеркалом в гримуборной. Пако Гордильо тоже здесь, чтобы тушить сигареты тех, кто курит в присутствии мальчика.
В фойе Дворца музыки нервозная остановка премьеры. Среди публики в основном женщины – зрелые дамы или подростки. Я тоскую по девушкам лет двадцати пяти. Я встречался с ним дважды «in person», как говорят, «живьем» . В последний раз это было несколько лет назад на фестивале в Каннах. Он столкнулся с профессиональной публикой, гораздо более сдержанной. Рафаэль словно опустил рубильник и включил зрителей – и они зааплодировали. Все было отлично. «Как всегда» - сказала бы донья Соледад.
Пятью годами ранее, 7 октября 1966 года, я видел Рафаэля во Дворце музыки. Андрес Мальот в критической статье в журнале метко написал: «Он как несчастный ребенок, нуждающийся в помощи и защите: расстроенное лицо, словно он вот-вот надует губы и заплачет; опущенные плечи, будто ему тяжело стоять в одиночестве на сцене; молящий взгляд, устремленный вдаль. Это вылитое отчаянье и бесприютность; но этот образ внезапно исчезает и обретает новые измерения под взглядом сотен почтительно аплодирующих зрителей, предлагающих свою помощь, которую у них так тонко вымаливали, и отцовское покровительство, о котором их ненавязчиво просили. Рафаэль здесь, здесь, чтобы смотреть на тебя, чтобы петь тебе и воспламенить тебя».
Через пять лет я тоже слышал аплодисменты еще до того, как началось представление, «концерт». По проходам бежали пятнадцатилетние девочки в футболках с изображением Рафаэля. Это та самая суета, о которой говорила донья Соледад. Старая дама рядом со мной протирала очки носовым платком. Раздавались крики, возвещающие о начале шоу, и нарастающий крещендо звон колоколов. Все это заставило верную публику замереть в своих креслах.
Появились три девушки в длинных платьях, усыпанных розовыми блестками. Они блондинки, у них локоны, как у античных статуй. Сверху спускается Рафаэль. На нем сиреневый костюм и галстук в белую крапинку.
1966 год. Полная сеньора рядом со мной, в трикотажном шерстяном костюме, жемчужном ожерелье и часах на золотом браслете, аккуратно вынимает из кожаной сумочки красный платок с белой каймой и прикладывает к глазам; это немая красноречивая дань уважения хорошо исполненной песне. Через два ряда от меня красивая девушка с сильно подведенными глазами слово за словом повторяет каждую фразу, произнесенную певцом на сцене.
1972 год. Сценические движения Рафаэля становятся отточенными, жесты более изощренными, у него новые песни. И снова плачущая пожилая дама и девушка, бормочущая слова песен. Даже зажав уши, ты, несмотря ни на что, все равно узнаешь, что исполняется. Рафаэль начинает точно рассчитанный частичный стриптиз. Он ослабляет узел галстука. Гладит подбородок. Отпивает глоток минеральной воды из стакана, стоящего на рояле. И вприпрыжку двигается по сцене. Его движения согласованы с песнями. После окончания первой песни он не кланяется; он говорит или восклицает «браво!»; он помнит наизусть слова всех песен; он шепчет словно про себя “thank you”, “thank you” (англ. «спасибо»).
1966 год. После третьей или четвертой песни публика не только нервно аплодирует, понимая, что «этот мальчик способен на все»; происходит не только все это, а вдобавок кто-нибудь кричит «Да здравствует Испания!»; когда случаются такие разные и удивительные вещи, не остается больше ничего другого, кроме как считать это успехом.
1971 год. Рафаэль поет «Yo no soy perfecto» (я не совершенство), а из зала кричат «Да!». Это спонтанно возникший диалог между кумиром и поклонниками. «Quiero que me quieran..» (я хочу, чтобы меня любили). Певец снимает пиджак, затем галстук. Проводит рукой по волосам. На его лице отражаются все эмоции, заложенные в текст.
Он хочет выразить усталость, предельное утомление. На рубашке уже проступают темные круги. В зале нарастает дрожь. Это транс. Это беспредел. Я слышу, как кричат «Молодец!». Певец щелкает пальцами, делает резкие повороты и кружится. Он, отбрасывает волосы назад. Микрофон переходит из руки в руку. Рафаэль строит недовольные мины, с вызовом смотрит в зал. Его руки оживают и двигаются сами по себе. Пряжка его ремня сверкает в свете софитов. Из партера ему бросают гвоздики. Как он поет! Какой мощный голос! Ты единственный, лучший. Он говорит «Oh, my heart, my heart (англ. «о, мое сердце»). Вы не пожалеете, что пришли». Он опирается на скамейку и вытирает лицо. Бросает платок на пол. Платок, за который его поклонницы готовы отдать все, что угодно. Он держит шнур микрофона, словно бич. Пальцы одной руки наполовину заложены в карман. Он приветствует всех, стоя вполоборота, и отбивает такт правой ногой. Это Мартос, артист. Раздается ритуальный крик: «Да здравствует твоя мать!». «И твой отец, - отзывается какой-то господин. - Он ведь тоже имел к этому отношение». На сцене шестьдесят оркестрантов - это «Манолита Чен».
Рафаэль кажется религиозным в саете(50) в стиле Мачадо и Серрата, разворачивает эпическое полотно и изображает Моше Даяна в «Israel» (Израиль), представляется сторонником царизма в «Romаntica Moscu» (Романтическая Москва), он лиричен в «Cancion de cuna para un hombre viejo» (Колыбельная для старика), устремлен в будущее в «Cuando tengas mil aňos» (Когда тебе будет тысяча лет), является нам нигилистом в «Nada» (Ничто) или Ромео и Джульеттой в «Los amantes» (Любовники), и эротичен в «Cuando de noche me abrazas» (Когда ночью ты обнимаешь меня). Рафаэль играет со своим «instant sex appeal (несмолкающим сексуальным призывом)» - и будоражит свою публику. Старый лис из «Олимпии» Бруно Кокатрикс(51), бывший директор джазового оркестра, сказал, что его выступления исполнены сексуального магнетизма. «На представлении в «Олимпии» установившаяся между публикой и певцом связь была на восемьдесят процентов сексуально окрашена. Когда женщины аплодируют Джонни Холлидею(52) 1490 из полутора тысяч девушек думают о пикантных вещах. А глядя на Сильвие Вартан(53) , юноши говорят: «Если бы я мог…».
Рафаэль как маятник с широким размахом: в одной песне он – Марсель Марсо(54), в другой – Джейн Келли(55). Он полностью погружается в музыку и выступает как мим, протановывая ее. Публика, утратившая последние критические способности, сдается на милость победителя. Редко когда в своей жизни я столь мало участвовал в коллективном чувстве. Певец вежливо приветствует служащего, опускающего занавес, и техника, устанавливающего микрофоны. «Какой славный мальчик!» - восклицает одна дама. Рафаэль поднимает правую руку к сердцу и словно вырывает его из груди, отдавая его зрителям. Каждый его жест находит отклик в публике. Певец излучает мистически-сентиментально-сыновние чувства. Воздух, который мы вдыхаем, насыщен кислородом, озоном и Рафаэлем. Я не проводил «motivation research»(56), но его представление живет своей жизнью, и помимо выкриков «Да здравствует твоя мать!» вызывает ведущий к катарсису гипнотический транс, длящийся больше двух часов.
1966 год. В шквале рукоплесканий, криков «Да здравствует Испания!», оваций и пролитых украдкой слез Рафаэль шагал по сцене как победитель, со своей отработанной до совершенства постановкой, где каждый жест, вплоть до манеры принимать аплодисменты, выверен до автоматизма. Ни одно его движение не пропало впустую, все они были действенны и произвели желаемый эффект: разжечь взрослую публику, которая близко к сердцу приняла нежные и сентиментальные проблемы, о которых певец рассказывал на сцене. Он мягок и ностальгичен, как Адамо, мелодичен и убедителен, как Кончита Пикер(57).
Это стиль привел в замешательство Лондон и Нью-Йорк. Афиши в Мэдисоне представляли Рафаэля как комбинацию (и весьма сомнительную) Тома Джонса, Элвиса Пресли и Боба Дилана(58), а вышедшая в то воскресенье «New York Times» писала: «В музыкальном отношении у Рафаэля большой голос в стиле Тома Джонса или Элвиса, но он значительно лучше, чем у них обоих, и более привлекателен. Но пытаться описать его выступление – все равно, что описывать торнадо. Он постоянно в действии, в движении. Его тело изгибается так, как диктует ему песня, он ступает как тореро, его руки взлетают выразительными жестами».
Что же стоит за этим мелодраматическим пароксизмом, потом и слезами? Может быть, как утверждал один социолог, самое главное на концерте происходит не на сцене. Критик Хосе Колина ("El Norte de Castilla», Вальядолид) детально разобрал феноменологию выступления. «Это любопытно, – писал он. – Я слушал и наблюдал за ним спокойно, с холодной объективностью и умением смотреть на мир, выработанными за долгие годы. Эти «женщинки» - именно так, уменьшительно, - явившиеся в театр, сделали это, несомненно, для того, чтобы покричать. Покричать голосами высокими, как писк испуганной мышки. Но почему они кричали? Все происходящее на сцене, по сути, не могло вызвать этих криков. Женский крик вырывался из самых глубин души, из собственно феминной сущности. Перед началом концерта певцу дарили цветы».
Критик демонстрирует глубокое знание мифологии: «Мне показалось, как будто Леда устроила цветочное жертвоприношение Эросу. В чем же ключ к этой тайне? Может быть, в этом. Я подумал о либидо Фрейда. О сексуальном пробуждении в подростковом возрасте. О сексуальном утверждении личности».
По мнению критика, женщины начали пользоваться своей свободой. «Почему бы им не утверждаться таким образом? Воплями, словами, восклицаниями. Он поет, а они его приветствуют. Они кричат «молодец» и «славный парень». Это представляется мне повторением в женском варианте времен моей молодости, когда мы любовались артистками в кафешантане и кричали им».
В течение несколько лет, что я слушаю певца, он, как артистический феномен не претерпел, по мнению критиков, никаких изменений. «Свой голос он потерял . Он уже не так свеж и уверен. Сейчас, когда Рафаэль поет тихо, голос прерывается и дрожит. А когда он поет во всю силу, пользуясь микрофоном и раскрывая все возможности своего голоса, видно, что регистр стал меньше. Раньше он иногда отбрасывал микрофон и пел без него. Сейчас он продолжает делать это, но сразу становится заметным снижение объема голоса и отсутствие обертонов, а тембр становится более бледным, он теряет рельефность и красочность».
Была ли то ошибка или меткое наблюдение, но Хосе Колина оценил выступление Рафаэля в Санта-Барбаре как начало упадка. Он счел его лебединой песней, хотя всем известно, что лебеди не поют.
Первая публикация 30.06.2010
Новая редакция 18.05.2015
Примечания переводчика:
(50) Андалузская песня.
(51) (1910-1979) - французский композитор (300 песен, оперетты), с 1954 директор мюзик-холла «Олимпии», с 1971 – алькальд г.Кабур (Кальвадос).
(52) Французский певец, род. 1943.
(53) французская рок-певица, е-е, род. 1944.
(54) Французский мим (1923-2007).
(55) Американский актер, танцор и певец (1912-1996).
(56) Мотивационных исследований (англ.)
(57) Консепсьон Пикер Лопес (1908-1990) – испанская актриса и певица из Валенсии, исполнительница куплетов.
(58) Роберт Ален Циммерман (род.1941) – американский певец, поэт и композитор, пел в стиле кантри, фольк, блюз, рок-н-ролл.