Рафаэль: по ком не звонят колокола. 1974

RAPHAEL: POR QUIEN NO DOBLAN LAS CAMPANAS. 1974

Рафаэля теперь (когда его удача зависит от театральных интриг) надо искать в самом центре Мадрида, в нескольких метрах от Гран Виа. В кабинете его офиса висит фотография главы государства с надписью «Нашему великому артисту Рафаэлю Мартосу, со всей любовью, Франсиско Франко». И еще фотография Наталии, плотно закутанной в черный плащ – без подписи.

РОМАНОНЕСЫ МЕНЯ ВОСХИЩАЮТ. ОНИ ПРИШЛИСЬ МНЕ ПО ВКУСУ

- В противовес тому, что говорят люди, у меня вовсе не душа коммерсанта. Мне интересен опыт предпринимательства, и я им занимаюсь. Меня не особо волнуют деньги... Я их берегу, пользуюсь ими, забочусь о том, чтобы у родителей ни в чем не было недостатка...

- Ну что ж... ты заполнил декларацию о доходах?

- Разумеется, да.

- Как ты считаешь, сколько ты заплатишь в этом году?

- Об этом знает мой адвокат, ведь именно он этим занимается, потому что за это получает зарплату.

- Ты уже мог бы бросить работать?

- Нет. Мне тридцать один год; допустим, я проживу еще тридцать один, я пока не могу прекратить работать, мне будет не на что жить.

ДО НАТАЛИИ, ПОСЛЕ НАТАЛИИ

На столике стоит клоун из муранского стекла. Время от времени звонит телефон, он внимательно выслушивает собеседника, словно простой сотрудник, и пока мы выстраиваем беседу, размахивает руками, наверное, для того, чтобы все было понятнее.

- Вероятно, в твоей жизни было два этапа: до того, как появилась Наталия, и после нее...

- Нет, нет, нет... Моя жизнь все такая же, точно такая же. И абсолютно не изменилась. Я человек, с четырнадцати лет посвятивший себя моей профессии, которая – хочешь верь, хочешь нет – все равно что жречество. Единственная разница заключается в том, что вместо того, чтобы жить с родителями, я начал жить с Наталией. У меня есть моя работа. А у Наталии – ее. Я не могу бросить свою профессию или пренебречь ею. Ведь на самом деле она – моя жизнь.

- Превыше любви к Наталии?

- Наталия – моя большая любовь. Пение – мое призвание. У моей жены пунктик – чтобы я был тем, кто я есть... Он дает мне полную свободу работать… У нас существует взаимное уважение к обеим нашим профессиям. Я читаю ее статьи, ее репортажи. Критикую то, что мне не нравится, потому я никогда никого не хвалю. И Наталия поступает также по отношению ко мне.

- Для тебя имеет значение то, что она старше тебя?

- Слушай, Наталия старше меня на три года. И это абсолютно меня не волнует. Даже если б она была старше на тридцать лет... Что такое три года? Сколько вечеров?.. Ничто! Три дня рождения. Ничто!

- Ты еще помнишь историю – скорее неприятную – которую сочинили по поводу вашей свадьбы?

- Конечно. Но дело в том, что я их не слушал и ничего не читал. У меня есть привычка – не знаю, хорошая или плохая – не читать то, что пишут обо мне. Меня интересуют новости, касающиеся мировых проблем. Но не считаю важным то, что пишут про меня, и потому этого не читаю.

НАТАЛИЯ ХОЧЕТ, ЧТОБЫ Я БЫЛ ТАКИМ, КАКОЙ Я ЕСТЬ. ОНА – МОЯ БОЛЬШАЯ ЛЮБОВЬ.

Подпись под фотографией вверху слева:
«У нас с Наталией глубокое взаимное уважение к нашим профессиям».

«Я ВОВСЕ НЕ МАНЕРНЫЙ»

Царящий кругом любимый цвет певца – неизбежно черный – дает четкое представление о его складе ума. Понемногу, фраза за фразой, мы вытаскиваем уходящие в детство корни человека-легенды.

- Ты согласен с тем, что твоя личная жизнь была общественным достоянием больше, чем у любого другого испанского артиста?

- Ну, это то, чего я никогда не понимал. Мы, артисты, имеем такое же право на личную жизнь, как и остальные смертные. Но получается так, что многие мои коллеги настолько неделикатны, что используют личную жизнь в рекламных целях. Я полностью, абсолютно не согласен с таким подходом. Что касается меня, то я возвел стену между моей артистической и личной жизнью. Люди сейчас даже думают, что я сирота, что у меня нет отца. Почему? Потому что меня никогда не видели на фотографиях рядом с ним. Да потому, что кроме всего прочего, у меня нет права портить жизнь моей семье. Ты можешь представить, в какой ад превратился бы для моего брата университет, если бы там узнали, что он мой брат? Люди не знают, например, как выглядит мой отец. Мои родители не должны расплачиваться за последствия того, что их сын стал популярным... Я считаю, что это справедливо и честно, и так должно быть...

- Ты считаешь себя таким известным?

- В пределах своей страны я не первый и не последний: я – Рафаэль. И этого достаточно. После четырнадцати лет в профессии номера не имеют значения. В международном масштабе я примерно на середине моей карьеры. Я пока еще не дошел до середины... ну, скажем, до трех четвертей.

- Тогда скажи, чего тебе не хватает, чтобы добиться цели?

- Парень... ты представляешь, сколько вещей я могу поставить на Бродвее? Сколько нужных фильмов я могу снять? Число концертов? Количество шоу на телевидении? С этого момента и пока мне не исполнится шестьдесят...

- Но, Рафаэль, ты знаешь, что в этой стране мы как создаем мифы, так и разрушаем их. Славу так легко не прощают.

- Это верно. И представляется мне откровенно печальным. Но, хотя многие думают противоположное, смысл моей жизни не в том, чтобы стать знаменитым. Смысл моей жизни – петь. Но я пою не для того, чтобы меня узнавали на улице.

Есть несколько социологических исследований, посвященных «мальчику». Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что его публику можно разделить на несколько категорий: от пятнадцатилетних подростков до зрелых людей, от весьма зажиточной буржуазии до тех, кто должен ходить на службу. И понятно, что мы исключаем интеллектуалов, слушателей университетов, тех, кого обычно называют «сознательные люди».

- ...Но дело в том, что я об этом ничего не знаю. Мы – очень маленькая нация, очень маленькая в масштабах Земли и мирового пространства. А пятнадцать лет пения – это много. Гляди: сейчас опять начинают говорить, что я потерпел крах и доживаю последние дни. Равным образом есть и люди, которые в ужасе за голову хватаются, но – кроме нескольких конкретных случаев – я не знаю своих поклонниц.

- А твоих поклонников?

- Тоже нет.

Он грустно улыбается. Заметно, что в последнее время Рафаэль сильно изменился. Это уже не мальчик с безудержным смехом, которого все мы знали. И который однажды появился на всех телеэкранах Европы.

- У некоторых есть привычка больше интересоваться делами окружающих, чем своими собственными. Мне не удается понять их. Если б я с первой минуты вел себя так, я бы не добился успеха, как певец... мне бы не хватало времени, чтобы заниматься своей профессией.

- Говорят, что эта аффектированность...

- Говорят, говорят.. . Хочешь знать, что я думаю?

- Да, конечно.

- Ну, я думаю, что если сравнивать меня с тем, что обычно называют «быть манерным», я, по моему мнению, совсем не манерный. Ну да, для какого-нибудь парня с плугом я выгляжу неестественным. Лондонскому аристократу я, должно быть, кажусь очень вульгарным. Для жителя США я похож на француза. Для южноамериканца я – идеальный парень. Для русского я – образцовый работник. Не знаю... Если быть манерным – это энергично жестикулировать руками, тогда да, я очень манерный. Я весьма активно работаю руками. Это я признаю. Как и все латины: итальянцы, французы, испанцы.

«...ПУСТЬ БРОСИТ ПЕРВЫЙ КАМЕНЬ»

Есть одна песня, которую ты обычно поешь с воодушевлением, с яростью, почти с гневом. Это песня, в припеве которой звучит «кто чист от греха, пусть бросит первый камень».

ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА ОТ СОХИ Я, ДОЛЖНО БЫТЬ, СЛИШКОМ МАНЕРНЫЙ. ДЛЯ РУССКОГО Я – ОБРАЗЦОВЫЙ РАБОТНИК.

- Очень легко болтать, критиковать, перешептываться. По какому праву некоторые люди высказывают свое мнение о других? Это не совсем этично и не по-христиански. Это – недостаток любви к ближнему.

- К ближнему, который не так и близок.

- Да, потому что он не близок. Поэтому и случаются разные вещи, которых легко можно было бы избежать. Обрати внимание - так просто, что достаточно было бы просто промолчать. Пусть первый камень бросит тот, кто чист от греха. Или что – все они само совершенство? Все просто чудо … за исключением меня?

- Сейчас, когда тебе исполнился тридцать один год, ты о чем-нибудь жалеешь или терзаешься угрызениями совести?

- Ни о чем, я хорошо думаю обо всем, что я сделал. Если бы мне пришлось прожить жизнь заново, она была бы копией прошлой.

- Твой образ использовали много раз, в том числе и в политических целях. Ты чувствуешь себя виноватым в чем-нибудь, что произошло в Испании?

- Нет. Ответственность за это несут важные персоны, политики. А я сам по себе и вне политики, потому что ничего в ней не понимаю.

- То есть все свелось к марионетке, которая поет.

- Просто я мирюсь с тем, что имею. РАФАЭЛЬ с «ph» много чего хочет сделать, но Рафаэль Мартос – нет. Я обычно говорю, что РАФАЭЛЬ с «ph» - как растение, которое я обильно поливаю, потому что это – моя работа, работа Рафаэля. Самое плохое в известности то, что люди думают, будто я то, чем на самом деле не являюсь, а самое хорошее - что сама публика отделяет меня от таких вещей.

- От каких вещей?

- Именно от тех, которые могут оказаться утомительными для моей артистической жизни.

- От высшего общества?

- Я обожаю высшее, среднее и низкое общество: мне нравятся все люди.

- Особенно высшее. Твои дети носят фамилию Романонес.

- И я считаю это за большую честь. С другой стороны, семейство Романонесов меня восхищает. Все ее члены, которых я знаю. Я обожаю отца Наталии и ее мать. Это семья мне очень по вкусу.

- А как ты понравился Романонесам?

- Поначалу они не могли принять меня по одной простой причине: они меня не знали. Они имели обо мне представление по визитам: «Здравствуйте!», «Добрый вечер!», «До свидания!»… Так нельзя принять никого. Сейчас мы начинаем знакомиться.

Мы ведем обратный отсчет. Рафаэль включает кондиционер, и с легким порывом весенней свежести и солнечного полудня до нас долетают отдельные ноты куплетов в латиноамериканском стиле, словно кто-то настраивает инструменты.

ЕСЛИ БЫ МНЕ ПРИШЛОСЬ ЖИТЬ ЕЩЕ РАЗ, ВСЕ БЫЛО БЫ КОПИЕЙ ПРОШЛОГО
Я ОБОЖАЮ ВЫСШЕЕ, СРЕДНЕЕ И НИЗКОЕ ОБЩЕСТВО

Подпись под фотографиями:
«В моей стране я не первый и не последний:
я – просто Рафаэль, чего вполне достаточно».

Я ЛЕТАЮ ВЫШЕ ОБЫЧНЫХ ВЕЩЕЙ»

У меня есть вырезка из «Cash Box», пожалуй, это самое лучшее определение, которое когда-нибудь ему давали. Оно звучит так: «Международная звезда дискографии Рафаэль – динамический артист с красивейшим голосом, чудесно поставленным бархатным голосом. Он охватывает обширную гамму, от нижних нот и до фальцета, и в каждом выступлении использует ее целиком. Он носит длинные волосы и это очень «современный» певец; он размахивает руками в стиле Тома Джонса, одевается по последней моде и «забойно» поет по-испански и по-английски.

В день его выступления среди публики был большой процент испаноговорящих людей, пришедших увидеть и послушать своего кумира. Они рвались к нему, чтобы выпросить фото, давали ему свои фотографии, осыпали его цветами и лепестками, свистели после каждого «сексуального» движения или взгляда артиста.

Несомненно, существует вечная проблема, возникающая перед европейскими исполнителями, когда каждое свою песню они превращают в драматическое событие или великую трагедию. Рафаэль был настолько великолепен в своем попурри из лучших песен на родном языке, а также когда пел «Carnaval», что мы уверены, что он добился бы еще большего успеха, если бы исполнял все свои песни на испанском языке, и если бы отобрал для концерта только мелодичные песни, из тех, что позволяют ему ласкать публику своим бархатистым голосом и максимально демонстрировать гибкость его голосовых связок».

- Таков РАФАЭЛЬ, которого обычно видят за пределами Испании, но каков на самом деле Рафаэль Мартос?

- Я до скучного нормальный парень, с хорошей интуицией и очень сообразительный – больше, чем умный; я как птица. Я всегда порхаю поверх вещей. И хватаю только то, что заслуживает внимания, то, что меня интересует. И потом продолжаю летать... Я думаю, тебя потряхивает в этом полете.

Я хочу выпустить в июле небольшую книжку, подобрав серию статей, которые я опубликовал и продолжаю публиковать. Думаю, она будет называться «Открытое письмо» или как-то в этом роде. И если она не слишком восстановит публику против меня, и она примет ее хорошо, я запущу мемуары. Они написаны и готовы отправиться в типографию.

- Мемуары, которые, как многие думают, написаны Наталией, потому что они так аккуратно сработаны?

- Нет, потому что она не смогла бы это сделать. Она не смогла бы написать их, потому что… не могла бы быть объективной.

Где-то вдалеке звучит диск Чабуки Гранды... «Бумажная тюрьма»... За спиной у Рафаэля его огромный постер. Сравнивая эту фотографию с его нынешним обликом, замечаешь, что он сильно изменился в последнее время. Его черты приобрели твердость. Исчезла округлость лица, открыв взгляду углы и морщинки. Возникает ощущение, что он вырос.

- В последнее время говорят, что мы с Наталией собираемся разводиться. Какая глупость! Мы получаем много писем с - как бы это сказать - выражением одобрения. Пяток разочарованных в своей профессии смотрит на это нормально, но кому-то все кажется ненормальным. Всегда есть партия, которая за и... против. Как это против чего они? Против всего.

«ОН УЖЕ НЕ ТОТ ЖЕ»

- Я вижу у себя миллион недостатков и ни одного достоинства. Я всегда был перфекционистом. Подтверждение этому ты можешь увидеть в том, что я уже много лет занимаюсь профессиональной и артистической деятельностью, и с каждым разом становлюсь немножко лучше.

- Каков твой грех?

- Гордыня и сластолюбие, в равных долях. Хотя признаться в гордыне – это акт самоуничижения, который частично перечеркивает этот грех.

- Твоя добродетель?

- Скромность, хотя это может звучать парадоксально.

- Какая у тебя любимая песня?

- «Desde aquel dia». Думаю, что это лучше музыкальное сочинение в этом стиле.

- Лучший год?

- Без сомнения, этот. Я уже выступал в Нью-Йорке, а после концертов в Мадриде я буду петь в Паладиуме, на Бродвее, в Токио.

- Что бы сделал, если бы у тебя пропал голос?

- Я никогда не думал о такой возможности. Мне было очень плохо только один раз в Пуэрто-Рико и в Нью-Йорке, где у меня трижды были почечные колики.

- Чего ты боишься?

- Смерти.

- Какой ты видишь нашу страну?

- Развивающейся.

- Что ты думаешь об «освобождении женщин»?

- Что в этом случае, как и во всех других, мне никогда не нравились крайности.

- А о «gay power»? *

- Я верю в то, что является первичным и главным, какое бы имя ему не дали, а самым главным являются любовь, ревность, и ненависть, и … они продолжают оставаться все теми же, хотя люди меняются.

- А что осталось от Рафаэля, который в поисках новых возможностей носился из поселка в поселок, из города в город?

- Я сказал бы, как в моей песне, что «я уже не тот», но в глубине всегда что-то остается.

- Сколько времени ты еще отводишь себе для жизни на этой ярмарке тщеславия, которой является мир эстрады?

- На некоторое время у меня хватит завода. Десять лет, или, может быть, двадцать, или, пожалуй, тридцать. Точно одно – что я буду продолжать петь, пока мы с публикой не устанем друг от друга.

И колокола пока еще не звонят по Рафаэлю - это правда, только правда и ничего кроме правды.

Фернандо Кано
1974
Lecturas
Перевод А.И.Кучан
Опубликовано 31.01.2010

Примечания переводчика:

* «Gay power» - «власть геям», лозунг секс-меньшинств в борьбе за гражданские права.