Новый Рафаэль увидел в живописи способ успокоиться. 1980
EL NUEVO RAPHAEL HALLÓ UN SEDANTE EN LA PINTURA. 1980
Рафаэль рисовал, "чтобы досадить кое-кому". Он покрывал серой и белой краской полотно, стоящее на кухонной плите! Эта для него роскошь, которая появилась, когда художник Тино Гуария* "слишком дорого" продал ему портрет его беременной жены. Тогда он скопировал модель, и, понятно, это обошлось ему намного дешевле, и он узнал, что это очень успокаивает нервы, потому что он - «управляемый невротик".
Вчера он походя нарушил традицию работать с мольбертом в классической для живописцев обстановке, как было, когда он почти девятнадцать лет назад перестал петь, неподвижно стоя перед микрофоном, чтобы слушатели танцевали, и когда потребовал, чтобы публика строго соблюдала этикет, чем завоевал («очень заслуженно») славу эпатирующего артиста.
Вчера, глядя на парк Чапультепек, он был спокоен: "Я веду себя так, будто меня ничто не волнует". Он не слишком переживает, что больше не видит, как по его прилете в аэропорту собирается пятьдесят тысяч визжащих девушек. Вчера он был готов даже к тому, что "ты (или другой журналист) уже не позвонишь в мою дверь, чтобы увидеть меня". Вчера он был таким - "потому что у меня за спиной есть кое-что, что никогда не даст мне рухнуть: моя семья, моя жена (писательница Наталия Фигероа, «зарабатывающая достаточно много, чтобы не напрягаться просить у меня денег на новое платье"). Его супругу он ставит перед его детьми, в силу логики, в хронологическом порядке.
Рафаэль все добавлял серой краски. Он заполнил метр серой, белой и черной краской, когда до меня дошло, что он рисует морской пейзаж: пейзаж в темных тонах, а не голубой, как диктует логика.
Рафаэль рисует где угодно, если к нему приходит вдохновение, даже на кухне!
Когда Рафаэль поет, он преображается. "Но я никогда не был клоуном на сцене!
Я отдаюсь пению, и ничего более того
«Отход от традиций вызывает враждебное отношение. Поэтому меня называли даже «педик»! Я считал, что это из-за мачизма. Потому что, когда что-то меняется, люди сначала не принимают перемен...». «Знаешь, - лукаво добавляет он со своим задушевным андалузским акцентом, - но ведь я сам, когда ходил в кино с подружкой, говорил ей: «Да иди ты с твоим Роком Хадсоном или Полом Ньюманом, они ж педики! Как это - откуда я это узнал? Слушай, все знают, что они - гомосексуалисты!» А эта (или какая-нибудь другая) подружка в ответ говорила мне, что «такая-то модная актриса – проститутка». Вот в чем дело: люди уверяют, что «так сказал тот, кто точно это знает». Но, по правде говоря, никто ничего и ни о ком не знает».
Он смотрел телевизор. Просто смотрел, потому что он не имеет привычки его слушать. Он пил освежающий напиток, когда помчался ответить на междугородний звонок! «Это Наталия!» - бросил он, на полной скорости пересекая ковер в модернистскую клетку, пробегая мимо девяти фотографий его семьи и мимо его собственных картин, демонстрировавших его спокойный настрой (это было не что иное, как море и небо); он пробежал вдоль оранжевой стены и миновал три зала, которые отделяли его от Мадрида.
«Тебя плохо слышно, но все-таки слышно. Что - моя мадридская передача была чудесной? О, как хорошо! Как я тебе говорил, мой брат придет взять письма... Да, да, завтра... Нет, дебют будет завтра!.. Я тебя слышу словно издалека, детка... Да, любовь моя, я достал столик для испанского посла, потому что нет ни одного свободного места... Что, что, милая? Все, что я знаю - что мы не можем оплачивать этот телефонный звонок, потому что ничего не слышно! Я же тебе говорил, что ничего не слышно... Хорошо, я поговорю с тобой завтра, завтра, ЗАВТРА!».
«Ничего же не слышно... а потом с тебя берут плату!» - сказал «Соловей из Линареса», когда бросил кисти на журнальный столик, возле его фотографии, снятой, когда ему было шесть лет, и сохранившей мгновения его дебюта в «кто знает какой пьесе» в мадридском театре Сарсуэла.
И в заключение он сказал: «Я не обращал внимания на критику; я был идентичен самому себе и потому сумел справиться с предубеждениями. Меня не задевало, что меня обзывали гомиком!».
«Я всегда был конформистом, но также и борцом. Поэтому моя жизнь была изумительной. Поэтому я счастлив, и это придает мне спокойствие, и все это чувствуется на сцене. И по этой причине сцена меня опьяняет» (мы спросили его, почему он так расточает себя, почему он исполняет больше пятидесяти песен, и не такой «фешенебельный», как те, кто точно следует заданной программе).
«Те, кто поет, поглядывая на часы – не что иное, как люди без способностей».
Он закурил сигарету из светлого табака**, одну из тех немногих (может быть, двух-трех), которые он употребляет в течение дня. На Рафаэле надета не блуза художника, а черная вельветовая куртка, у него отточенные жесты.
«Я грациозен, потому что я настоящий латин. Ну знаешь - не латиноамериканец, а полу-француз или итальянец. На сцене я грациозен, но дело в том, что я такой же в обычной жизни - как сейчас. Только на сцене я больше двигаю руками, потому что с их помощью я говорю что-то, или многое. Потому что, видишь ли, хорошо это или плохо,- но того, что делает на подмостках Рафаэль, не делает никто».
Он говорит, что теперь он больше наслаждается аплодисментам, потому что сейчас все сложнее. «Раньше все становилось достижением: рецензия, овация, новые люди, следующие за мной. Сегодня все сложнее: сейчас всё - потери, потому что все ждут разных вещей, одни - чтобы ты похудел, другие - чтобы поправился. Сегодня я знаю, каких трудов стоит, чтобы публика поднялась с мест и аплодировала тебе!»
Сегодня у Рафаэля не бывает потрясений, его не беспокоит его карьера. «Думаю, я уже перешагнул через рампу... (Он подразумевает под этим ряд горящих плошек, освещавших сцену в старых театрах). «Я думаю, у меня есть это умение достучаться до публики, а этого можно добиться не только голосом, но и своим присутствием; в некоторых случаях это значит больше, чем голос как таковой».
Рафаэль задумывается о смерти, и поэтому говорит: «Я пою так, словно это последний раз; возможно, поэтому я пою слишком активно. Но я также пою так, словно это – первый раз, потому что сцена кружит мне голову».
Хотя «он не любит готовить», он уже соорудил, «кружевную» глазунью (белки, как он любит, утонули в оливковом масле), пока изучал картинку, где говорилось, что «Босс газету не читает, а изучает», «Босс не квасит - он дегустирует», «Босс...» - все, что начинается с «Босс».
«Босс – это я», - говорит он, ставя «глазки» около этой его новой картины, которую он пообещал подарить своему собеседнику. «Мои картины ничего не стоят. Они просто забавные; это лучше, чем фотография с автографом. Для кого-то они имеют ценность из-за подписи. Мне нетрудно рисовать их: я их делаю за полчаса, потому что у меня есть эстетическое чувство, ощущение цвета, ритма... Поверь мне - я рисую их не для того, чтобы продавать, хотя на благотворительном аукционе в Венесуэле одна из них ушла за шесть тысяч долларов».
Наталия позвонила ему из Мадрида, где она находится с двумя их маленькими детьми, которых Рафаэль характеризует с его веселым юмором.
Он честно оценивает свои способности к рисованию.
Он не считает себя гением, но о его картинах уже отзываются с похвалой.
В Поланко расположен один из его пяти домов, он один из главных, как и дом под Мадридом. У него также есть жилище в Малаге, Толедо и Биаррице, где он купил башню замка, в котором живут родственники Наталии – «это для того, чтобы все увидели, что девушка возвращается в собственный дом». Однако сейчас он продает эту башню, отчасти и потому, что шесть лет назад «кто их знает кто» сожгли ее кислотой***. Продать ее не просто, так как эта постройка - национальное наследие.
«Я не откладываю деньги, я спускаю почти все, потому что я не болен стремлением к экономической власти. Глянь - я и часов не ношу. Здесь я не держу машину, хотя в Мадриде у меня четыре автомобиля, правда, я пользуюсь только одним из них. Но, в конце концов...».
Через неделю в Мехико приедет Наталия. Она привезет лишь Хакобо, потому что Алехандра останется в школе. «Я не думаю, что они будут артистами, хотя Хакобо очень хорошо рисует. Но зато... Алехандра - такая же шальная, как и я; она будто наполовину Ионеска (от «Ионеско»****), она говорит такие вещи, как «Да, ясное дело, я должна поесть, потому что иначе пойдет дождь!» Я не вижу перед ними дороги в искусство».
Он инвестирует свое деньги в его единственный бизнес: Рафаэль озвучивает, что собирается растранжирить все, начиная с октября, когда «Диво» начнет свой двадцатый год в амплуа певца.
Он заговорил о равновесии, необходимом, чтобы обеими ногами стоять на земле – точно так же он говорил нам, что добился этого благодаря стабильности его семьи.
«Я тщеславен. Иной раз я чувствую, что чересчур доволен собой. Но я стараюсь, и мне это всегда удается, держать мое тщеславие при себе. Прямо сейчас я мог бы твердить о том, что в Мадриде я стал гвоздем телепередачи - мне об этом сообщила Наталия. Но нет - ты видел, что я не упомянул об этом. Я ужасающе самокритичен».
Он выглядел очень искренним, когда конкретизировал: «Сегодня меня ничто не беспокоит. Я знаю, что буду великим (мне сейчас тридцать три года) и буду петь как Синатра; я также готов к этому... и к краху, который никогда не будет бесповоротным, уверяю тебя».
Теперь, когда он поднимается на сцену, он думает: «Сеньоры, благодарю вас за то, что вы пришли. Это то, что умею делать; если вам это по вкусу - прекрасно; хлопайте, поднимайтесь с мест, если вам хочется; а если нет – не беда, я не стану из-за этого огорчаться!».
Его супруга не вторгается в сферу его карьеры, потому что она очень умна, как андалузцы (хоть она таковой не является). «Получилось так, что о шоу-бизнесе я знаю больше, чем она. И вдобавок она не высказывается на эту тему, даже если какая-то конкретная песня ей нравится - или нет».
Как можно заметить, теперь рецензии значат для Рафаэля не более, чем это необходимо, потому что «жизнь совершает виражи, потому что мы, известные люди – пища для львов. Я буквально следую андалузской пословице: обзаведись креслом и усаживайся смотреть, как мимо пронесут труп твоего врага».
Мы сказали ему, что в начале его карьеры он «был клоуном», и он отнесся к этому с добрым юмором. «Нет, клоуном - никогда! Я всегда был очень серьезным»; но затем, бросив взгляд на свою фотографию, где ему шесть лет, уточнил: «Знаешь, пожалуй ты прав. Посмотри - я дебютировал как клоун, я это помню!».
Это человек, наделенный спокойствием, и не только потому, что он так заявляет, а потому что, хотя совсем недавно его дом под Мадридом ограбили*****, он не нанял охранников. У меня нет врагов, а если бы они и были, было бы ужасно жить, постоянно думая о них».
Он не может валяться, не шевеля пальцем, ничего не делая. «Я должен рисовать или смотреть телевизор. Или отчитывать детей. Я, как спортсмены, должен постоянно чем-то заниматься, чтобы не утратить форму».
Рафаэль, даже обретя международную известность, чувствует себя «каплей воды в океане». Поэтому он полагает, что может оказать влияние разве что на моду в сфере одежды, и оттого не встает ни на чью сторону: в том числе и потому, что «оппоненты артистов, занявших определенные позиции, делают их жизнь невыносимой».
От себя он сказал: «хорошо бы, если бы не было микрофонов и их треска. Лишь так будет видно, у кого хороший голос, и кроме того, это обеспечило бы нам свободу движений».
И Рафаэль ушел, чтобы надеть костюм для обеда с прессой - этот Рафаэль, который теперь (потому что времена меняются) утомляется смотреть, как визжат пятьдесят тысяч поклонников (которые, может быть, сейчас уже не соберутся). И который, однако, сегодня продает все больше дисков. Этот Рафаэль намеревается петь, достигнув возраста Синатры, и готов даже к тому, «что ты и пресса меня позабудете, и ты уже не придешь постучать в мою дверь: потому что новости будут в другом месте».
Марио Э. Рианьо,
Фото Марио Рохаса
10.04.1980
El Sol de México
Перевод А.И.Кучан
Опубликовано 17.07.2024
Примечания переводчика:
* Вероятно, Константин Грандио Лопес, известный как Тино Грандио (1924-1977) – галисийский художник.
** Светлый табак содержит меньше никотина, потому что листья табака перед сушкой моют или замачивают в воде, а сушат в горячих топках, так что он мягче и слаще
*** Имеется в виду пожар в 1974 и пена огнетушителей, созданная за счет углекислого газа, возникающего при взаимодействии щелочи и кислоты.
Рафаэль и Наталия на вилле "Belza" / Raphael y Natalia en la villa Belza. 1973
**** Очевидно, имеется в виду Эжен Ионеско, французский драматург румынского происхождения, один из основоположников эстетического течения абсурдизма (театра абсурда), классик театрального авангарда XX века.
***** Отсылка на ограбление дома Рафаэля в 1979: