17. En carne viva

17. EN CARNE VIVA

«Эта песня, которую я написал для него, «Qué sabe nadie», - живой портрет Рафаэля. Что знает посторонний человек о том, что мне нравится, а что нет, что он знает о моем хохоте, о моем смехе, о моих делах... Журналисты смеялись над ним, а потом признали, что он – явление, которое превыше сцены. Уникальный человек. И говорят, что он «типичный испанец». Нет, это не испанщина, не фольклор, не испанская песня, к которой привязались многие артисты. Он не работает под андалузца. Его раздражают клише. Я создал для него больше сотни песен, как ни для кого другого. Поэтому Рафаэль для меня – нечто особенное».

Мануэль Алехандро
Интервью с Рафаэлем Навасом. Diario de Cadiz, 9 февраля 2020

Рафаэль отдает публике всего себя на сценах мира. На одном концерте в Мексике, в университете «Anahuac», он даже сломал нос. Это один из инцидентов, вызванных неустроенностью многих залов, в которых артист должен был буквально рисковать жизнью. Это сложный период для Рафаэля. Его великолепные классические песни еще звучат, но складывается впечатление, что семидесятые годы были лишены блеска торжествующих шестидесятых. Поэтому было нужно найти другую пластинку, чтобы с ней определиться и открыть себя новому десятилетию.

Страна меняла кожу, и Рафаэль старался удержаться на плаву, принять новое время, которое в каком-то смысле отвергало его. В 1979 он с успехом выступает в мадридском «Florida Park». В этом же году Наталия Фигероа переживает десятичасовое похищение из своего дома в пригороде Мадрида, в жилом комплексе Монте Принсипе. Из особняка под названием «Los Martos», который казался неприступной крепостью [1]. Журналист Хулио Сесар Иглесиас на страницах «El Pais» подробно рассказывает обо всех деталях этой операции, похищении икон и картин, которые позднее были возвращены. Статью от 30 мая 1979 можно увидеть в архиве. Рафаэль находился в Америке с гастролями. 

В июле, когда шок уже прошел, Рафаэль поет в Мадриде, на вышеназванной сцене в «Florida Park». Хосе Мигель Ульян, также работающий в «El Pais», начинает публиковать письменные отзывы о феномене Рафаэля на сцене, который выглядит так, будто он постоянно оправдывается, словно его все время обсуждают или ждут исчезновения голоса, симптома упадка артиста. Испанцы очень хорошо хоронят своих кумиров. Ульян ведет рассказ с роскошью всех подробностей и не жалеет некоторого сарказма для своего текста, достоинством которого является то, что он хвалит артиста и не демонстрирует предвзятости. Ульян ожидает Рафаэля, который должен выйти на сцену.

«Медленно проявляется сцена «Florida Park». С силой счастливых шестидесятых мощный оркестр объявляет барабанной дробью о предстоящем возвращении слезливого и легендарного кумира. Абсолютно ясно, что это заклейменный обществом субъект - Рафаэль. Темный костюм, шейный платок, повязанный на манер галстука, убедительная улыбка и задорный взгляд старой куклы. Робкая овация.

Сейчас уже никто не ходит на концерты, чтобы увидеть вблизи, существует он или нет. Злорадная публика сосредоточила свои усилия на том, чтобы узнать, остался ли у него хоть какой-то голос. Он, должно быть, что-то чувствует в этот момент, потому что вылетает на сцену с резкими жестами и скептической миной, с безмерным пренебрежением. Его голос срывается (ай!) к ужасу дам, провоцируя смех у мужчин. Неровности исполнения вызывают глухое беспокойство среди верных и посторонних. И тут Рафаэль протягивает руку к очень эффектным банальностям, движением указательного пальца демонстрирует категорический отказ («Nunca, nunca»), вывязывает самоубийственные конструкции («Te estoy queriendo tanto que te estoy acostumbrando mal»), и заявляет теплым ветрам над парком Ретиро, что у него особый, присущий только ему способ заниматься любовью. Что-то происходит, Альбертине[2]. Принятая им на себя двусмысленность срабатывает как необычный способ спастись от неприятностей. Это ничто, и это может оказаться всем. О ком он говорит? К кому обращается? Где скрывается мелодрама, а где пародия? Знак «V», который он сейчас показывает, вызывает сомнения своей выразительностью: это рожки или символ победы? Певец не позволяет никому ответить. Он подчиняет себе неоднозначность головокружительным исступлением. Он сбрасывает пиджак, углубляется в исполнение «La nuit» и уже развязывает платок, говорит «прощай» жилету, подносит ладонь к уху (как морскую раковину [3], которую ему завещал Беко), свистит, то фальшивит, то попадает в ноты, декламирует, придерживается ритма, скатывается к фламенко, отбрасывает шейный платок. Все в своем духе. И ливень гвоздик обрушивается на самую успешную карикатуру на испанского мачо. После этой неистовой квинтэссенции эмоций он распахивает объятия, говорит о ревности, отказывается от микрофона, подпрыгивает, устраивает тысячу добродушных выходок и выслушивает неистовство аудитории, когда он соглашается и поет «Yo soy aquel». Он тот самый, но не стыдящийся, а оправданный. Что-то происходит, Альбертине. И происходит нечто, которое больше, чем что-то.

После этого явного сомнения неоднозначность сверкает с образцовой страстью. Рафаэль ищет поддержку везде, где может, с вызовом рассказывает историю о рогоносце, отказывается отвечать на вопросы и заявляет о его личном праве «изменять запах». Он уже выиграл партию. Но он не уходит, он поучает: «как трудно порвать с тем, что ты хранишь в глубине души». Взгляните, как он приглаживает волосы, как танцует, баццц, просит дорогу и подмигивает, чтобы сказать: «нет ничего лучше хорошего друга». Его ничто не остановит. Он играет поочередно обеими руками на воображаемом барабане из дерева, «твердого, как твое сердце». Он подпирает щеки языком, как Адольфо Суарес, но заменяет нерешительность президента лукавой гордостью. При Франко он пел хуже.

Теперь он плачет, утирает пот платком и признается: «Я был для тебя больше чем другом». Одна из поклонниц все еще не понимает смысла, и кричит: «Я люблю тебя!». Мужчины уже поняли, и усмешки сменились напряжением. Сильным напряжением, которое вовсе не мешает продолжать безропотно смотреть на нескрываемую нервозность кумира, его объятия со стойкой, поддерживающей микрофон, и ощущать легкий аромат глубокой тайны: «Я молчу о твоем имени». Ослабление напряжения. И даже взмах крылом, чтобы прошептать «Без воздуха воробей умирает». Ощипанный?

Чрезмерность во всем. Он опирается на плечо гитариста, изображает прыжок бандерильеро, исполняет ошеломительную печальную балладу трубы. Публика поднимается, как один человек, когда gavilán - ястреб (tío, tío) сталкивается с ястребом (tao, tao) в воображаемом затуманенном зеркале. Нескончаемые аплодисменты. Поклоны кумира, приветствия, коленопреклонения. Почтительные крики восторга.

За два с лишним часа между обращениями к публике («сеньоры») Рафаэль с избытком доказал, что, несмотря на все насмешки «прогрессистов», он в своем изменчивом жанре – профессионал первого плана. Рвите на себе одежды, добропорядочные последователи Пако Ибаньеса [4] и Раймона [5].

Я отправился туда в поисках повода повода для разгромной хроники. Действительность оказалась другой. Концерт Рафаэля великолепен. Пусть ваш румянец стыда будет не таким заметным, сеньоры.»

• «Sin aire el gorrión se muere». 1979

 Ульян позволил ураганному артисту соблазнить себя. Он уже помещает его в рамки прогресса, а не только той Испании, что сталась позади, Испании социологического и воинствующего франкизма. Рафаэль, как цветок, раскрывается для новых горизонтов. И создает новую пластинку для нового времени. Он записывает «Y... sigo mi camino», которая благодаря «En carne viva» означает новое появление Мануэля Алехандро и возвращение муз, долгожданных, как майский дождь.

Надо вздохнуть между двумя дисками, дать себе время отойти в сторону, чтобы вернуться с еще большей силой. Для Рафаэля Мануэль Алехандро всегда был его половинкой, он лучше всех писал эти громовые баллады, вобравшие в себя безнадежность «канте хондо». Он всегда должен возвращаться. В промежутке будут другие композиторы, другие поиски, но все это – дорога, на которой всегда есть возможность возврата к тому, кто в музыкальном плане лучше всех ощущал и понимал его.

Восьмидесятые годы несут с собой новые чувства. Страна строится, колеблясь между демократическими устремлениями и разочарованием, в музыкальном аспекте она полна контрастов. Кто-то берется за панк-музыку, или самоопределяется как рокер, или живет в легкомыслии попа. Появляются бесчисленные группы, одни - несомненно хорошие, другие - не стоящие внимания. Нет недостатка в певцах, далеких от предполагаемого упадка жанра. И легкая песня тоже сопротивляется капризам моды. Сабино Мендес очень хорошо рассказывает об этом в книге «Corre, rocker, Crónica personal de los ochenta (Беги, рокер. Личная хроника восьмидесятых)», где он пишет о восхождении Локильо и «Los Trogloditas», а также обо всех парадоксах той жизни, которая вовсю сжигала себя под флагом наркотиков и других излишеств. В разгаре всего этого Рафаэль сопротивляется, продолжая петь в своем лихорадочном стиле, rara avis (лат.редкая птица) среди городских племен, укуренных и обдолбаных. В начале восьмидесятых герой нашего повествования переживает несомненное творческое возрождение. Чтобы не утратить свои позиции в индустрии, он выпускает сборник «Ayer, hoy y siempre» (Hispavox, 1982), который станет хитом международного уровня.

Raphael. Ayer, hoy, y siempre (Hispavox – 1982)

На пластинке «Y... sigo mi camino», изданной в лаконичном формате, где не названы музыканты, участвовавшие в ее создании, особо сверкает «Como yo te amo», песня, которую раньше всех прославила Росио Хурадо, подлинная артистка, эстетика которой не так далека от эстетики Рафаэля, как можно подумать. Оба ведут себя как обитателя сцены, в жестикуляции которых наблюдается сходство, как сумел заметить Хесус Ордовас: «Достаточно только увидеть «мальчика из Линареса» и великую Хурадо, чтобы понять, что их темпераменты, жесты и их исступление позиционируют их на границе между испанской песней и фламенко-поп».

Несравненная певица из Чипионы записала «Como yo te amo» для своей пластинки «Señora» в 1979. Она немедленно попала в чарты. Рафаэль не растерялся и также записал свою собственную версию такой восхитительной любовной песни, настоящей декларации переполняющей сердце любви. Песня в исполнении Рафаэля попадает в рейтинги южноамериканского рынка. И в конце концов появятся такие необычные версии «Como yo te amo», как записанная рок-группой indie «Niños Mutantes» или Бимбой Босе с группой «The cabriolets».

Песня «Como yo te amo» вызвала разлад между Хурадо и Рафаэлем, но эти раны со временем зарубцевались. Темпераментная артистка из Чипионы переживала, что Рафаэль украл у нее песню, присвоив ее, словно она была написана для него. Так заявил Рафаэль в Мексике, не упомянув имя Росио Хурадо, которая чувствовала себя преданной артистом, которым она глубоко восхищалась.

В трепетной и полной любви «Como yo te amo» было что-то от Густаво Адольфо Беккера и его страстных «Rimas». В одном из них [6] он написал: «Pero mudo y absorto y de rodillas, como se adora a Dios ante su altar, como yo te he querido ..., desenganate, asi ... no te querran! (Но безмолвно, упоенно и стоя на коленях, как поклоняются Богу перед его алтарем, так, как я любил тебя... не обманывайся, так - тебя любить не будут!) Кажется, что Мануэль Алехандро смотрелся в пленительно лирическое зеркало Беккера. Рафаэль сделал все остальное, добавив напора, безумия и театральности.

«Como yo te amo» заставила померкнуть остальные песни на пластинке «Y... sigo mi camino», некоторые из которых имели итальянское происхождение, как «Ahora» («Ancora, ancora, ancora»), драгоценность из репертуара Мины, переведенная Пералесом (ее записала также Палома Сан Басилио). За переделанной «Ancora» в итальянской линейке следуют «Gracias» («Grazie») и «Me venderia» (Mi venderei) – две песни о любви, оригиналы которых написали Франко Бракарди и Джоржио Бонкомпаньи.

Еще одна итальянская песня – «No me comprendo» («Sognando»), созданная Доном Баки, с очень многозначительными вопросами к своему «Я»: «Frente al espejo pienso: ¿quién seré yo? quién es el tonto que me mira, que va vestido con mi traje quién mete el coche en mi garaje quién va bebiéndose mi vida? (перед зеркалом я размышляю: кто я? Кто этот глупец, смотрящий на меня, который одет в мой костюм, который ставит машину в мой гараж, кто высасывает мою жизнь?)».

В рассказе об этой пластинке отдельного упоминания заслуживает появление на сцене Хосе Луиса Пералеса, уроженца Куэнки, который отдал Рафаэлю две песни: исполненную нежности «Si no estuvieras tú» и «Se fue», поэтизирующую одиночество нелюбви. Это было началом плодотворных музыкальных отношений. Завершает пластинку «Flor de un día» (ее не стоит путать с песней Ауте под тем же названием) и «Más allá», которые остались незамеченными публикой. Несколько больший резонанс вызвала «Sencilamente nunca», прозвучавшая на фестивале OTI в 1977 в исполнении мексиканского певца Луиса Эрнандеса («Vivi»). В 1979 Рафаэль начинал с нее свои концерты.

В 1980 Рафаэль отметил первые двадцать лет своей профессиональной жизни. На его мадридском концерте, прошедшем в июле в «Florida Park»., у него возникли проблемы с горлом, которые он сумел решить благодаря своему профессионализму. Такие неприятности с голосом, логично появляющиеся в жизни артиста, спровоцировали определенную тревогу и ожидание катастрофы. На страницах «ABC» Пилар Тренас пишет, что Рафаэль «уже не тот».

«Рафаэль уже не тот». 1980

Некоторые годами твердят о деградации Рафаэля, который окажется способным раз за разом перекраивать себя, невозмутимо противостоя множеству любителей высказывать свое мнение и задавать вопросы, а то и просто могильщикам, очень характерным для страны, у которой нет привычки по достоинству оценивать своих популярных артистов. Рафаэль все компенсирует публике во время своего осеннего цикла концертов в столичном театре «Monumental». Там он продемонстрирует все свои сценические и вокальные способности. «ABC» также станет свидетелем (на сей раз благожелательным) этого события.

Лопес Лоренсо Санчо поддерживает артиста, восхваляя его индивидуальность и его голос.

«Прежде всего, это индивидуальность. Никто не поет так, как Рафаэль, хотя многие его имитировали. И наряду с индивидуальностью – мощный чистый голос с большим регистром, который изменяли годы и постоянные упражнения, придавая ему невероятную силу на высоких нотах, опирающихся на нёбо и носовые ходы, и делая послушным, шелестящим, ритмично доверительным или пафосным на тихих нотах, требующих вибрации голосовых связок. И, чтобы соединить два этих главных дара, Рафаэль владеет экспрессивным творческим талантом, богатством жестов, выразительностью поз, простирающейся от легких, вдохновенных, спонтанных движений до мимики и танцевальных па, что позволяет ему сделать из каждой его песни нечто намного больше, чем просто песню – сценическую постановку, в которой он говорит, декламирует, пользуется мимикой, поет, проявляя неоспоримые способности искусителя.»

Триумфальное выступление: «Рафаэль, двадцать лет на сцене». 1980

Пилар Тренас также подкорректирует свою оценку артиста, но не слишком. Ее заметка в «ABC» называется «Otra vez Raphael (снова Рафаэль)», она по-прежнему не покорена, но в этот раз признает, что Рафаэль не прокололся со своим спектаклем и вышел победителем с мощным голосовым потоком. Другое дело – его техника.

«Когда у Рафаэля нет аллергии, это мощный поток голоса, и таким он и был, и упорно пел и пел, песню за песней. Но Рафаэль не только пел, потому что, как все мы, пострадавшие, знаем, Рафаэль играет на сцене все, даже самого себя, и в итоге по мере того как идет время ты, хотя и сидишь в кресле, замечаешь, что устаешь уже только от того, что смотришь на эти размашистые шаги, смотришь, как он падает на колени, поднимается, плачет, обнимает самого себя, уходит и приходит, строит из себя то хорошего мальчика, то лукавого, то плохого… Одним словом, на сцене он со своей собственной персоной вытворяет столько всего, что ты понемногу теряешь силы и, как сказал Антонио Гала в антракте: похоже, что «это парень поет много, даже слишком».

Снова Рафаэль. 1980

На этих концертах, как и во многих других случаях, у Рафаэля работает большая труппа. Он выставил женский хор, танцевальную группу с хореографом Джорджио Аресу и эффектный оркестр под управлением Рафаэля Ибарбии, в котором были трубы, саксофоны, тромбоны и перкуссионисты. Репертуар простирался от матрицы («Cada cual» и «Inmensidad», эха начинающего Рафаэля 1962 года) до песен, создавших его легенду («Balada de la trompeta») А посредине – такие необычные вещи, как переделка песни Бреля «La cotilla» или ритмически продекламированная «El indio», которую Рафаэль показывал на сцене в неожиданном приступе любви к коренным народам. Это переложение «L'indien», песни Жильбера Беко, являющегося бесспорным эталоном для героя нашего повествования. «Se ultrajo a nuestras mujeres y nuestros rios se mueren, la tierra ya se quemo (они опозорили наших женщин, наши реки умирают, наша земля сожжена)», - говорит в Рафаэль в песне, далекой от его узнаваемого репертуара.

Два из тех концертов в театре «Monumental», которые шли с 16 сентября по 18 ноября 1980, были записаны на пластинки, это второй случай записи выступлений Рафаэля вживую [7]. Пластинка называлась просто «Vivo», этим проектом руководил Рафаэль Трабучелли. В программе концерта сочетались великие хиты и недавно созданные песни.

• Raphael. En vivo: 20 años (Hispavox – 1980)

Она была ориентирована не на международный репертуар, а на укрепление имиджа Рафаэля-испанца, и соответствовала турне, которое устроит артист в 1980-1981, с концертами в Испании, Южной Америке и США. Пластинка начинаетcя с «Esta noche», выполненной Луисом Гомесом Эсколаром испанской версии арии «Something’s coming» из «Вестсайдской истории», которую написал Леонард Бернстайн. Эта песня стала визитной карточкой Рафаэля на концертах. Затем шли такие песни с недавно вышедшей пластинки «Y... sigo mi camino», как «No me comprendo», «Se fue», «Me vendería» и обязательная «Como yo te amo», за которыми следовали песни всех периодов, от незаменимой и постоянной «Tamborilero» до нескольких попурри; одно из них было компендиумом его первых записей, включающим «Y volveré» Алана Баррьера, «U nmundo sin locos», «Payaso» и такие экзотические экскурсы, как уже упомянутая «Elindio». И в качестве завершающего штриха – «Yo soy aquel».

Среди интересных моментов того концерта стоит отметить милонгу-кандомбле «Negra María» и «La quiero a morir» Франсиса Кабреля, записанную в 1980, но не попавшую на пластинку «Y... sigo mi camino». Мария Долорес Прадера также запишет «Negra María». Туда, где она звучит сдержанно, Рафаэль привносит некоторую высокопарность, возможно, неуместную в таком трогательном и окрашенном трагическим чувством тексте, как тот, что написал великий Омеро Манси на музыку Лусио Демаре.

Совершенно уверенно можно сказать, что для Рафаэля великими диском восьмидесятых стал «En carne viva», вышедший в иконической обложке с выразительной позой, идеально демонстрирующей артиста Рафаэля, поглощающего сцену. Микширование этой пластинки осуществлялось в мадридской студии «Kirios», композитором, оркестровщиком и продюсером стал Мануэль Алехандро. В рабочей группе фигурирует дирижер оркестра Давид Бейгбедер и инженер-звукооператор Карлос Мартос. Фотографии выполнил Серапио Карреньо.

 • Raphael. En carne viva (Hispavox – 1981)

Песня, давшая название пластинке, идеально представляет канон Рафаэля, этот лихорадочный романтический порыв, страсть к мелодраме, к излишествам. Это мгновенно ставшая классикой вещь, которую венчает бесценный припев: 

Que tengo el corazón en carne viva,
que yo no sé olvidar, como ella olvida
que estoy desconcertado
que no sé dar ni un paso
sin ella, sin ella.
que tengo el corazón en carne viva,
que yo podría morir, que estoy sin vida
que nada me interesa
que todo en mi es tristeza
sin ella, sin ella...

Потому что у меня сердце истекает кровью,
потому что я не умею забывать, как забывает она,
потому что я растерян,
потому что я не могу сделать ни шагу
без нее, без нее.
потому что у меня сердце как открытая рана,
потому что я мог бы умереть, потому что во мне нет жизни
потому что меня ничто не интересует,
потому что все во мне - печаль
без нее, без нее...

В те годы ему аккомпанировал на гитаре Рикардо Фадиньо, который, исполняя «En carne viva»,. не мог контролировать эмоции. Эту песню запишет Викки Карр и мексиканская группа «Pandora», а также другие певцы.

На этой пластинке видна зрелость Рафаэля как артиста. Осталась позади звучная молодость, вибрировавшая в его дисках шестидесятых. Сейчас Рафаэль переживает другое время, не отказываясь от своего стиля, отнюдь не ставшего более сдержанным. Пластинку открывает песня в среднем темпе, из тех, что приводят в волнение с первого прослушивания - «Se me va», великолепная вещь с легко запоминающимся припевом. Со временем мы услышим ее в исполнении Шуармы, который запишет ее для его диска «Azul» со своей группой «Elefantes».

После «Se me va» идет одна из лучших жемчужин всей дискографии певца, «Qué sabe nadie». Это еще один автопортрет артиста, который, как представляется, защищает свою личную жизнь, свою внутреннюю правду, существующую в стороне от лучей прожекторов, от пересудов тех, кто полагает, что знает его, потому что он публичный деятель. Это персонаж, выступающий против человека в проникновенной песне, прозвучавшей на все четыре стороны, которая с тех пор не перестанет сопровождать его.

De mis secretos deseos,
de mi manera de ser,
de mis ansias y mis sueños,
qué sabe nadie,
qué sabe nadie...
De mi verdadera vida,
de mi forma de pensar,
de mis llantos y mis risas,
qué sabe nadie
qué sabe nadie
qué sabe nadie...
Lo que me gusta o no me gusta en este mundo,
qué sabe nadie,
lo que prefiero o no prefiero en el amor,
a veces oigo, sin querer, algún murmullo,
ni le hago caso, y yo me río, y me pregunto,
qué sabe nadie,
si ni yo mismo,muchas veces, sé qué quiero...

О моих тайных желаниях,
о моем образе жизни,
о моих стремления и моих мечтах
что знает посторонний человек?
что знает посторонний...
О моей настоящей жизни,
о моем образе мыслей,
о моих слезах и моем смехе
что знает посторонний...
Что мне нравится или не нравится в этом мире,
что знает посторонний,
о том, что я предпочитаю или не предпочитаю в любви,
иногда я, сам того не желая, слышу какие-то перешептывания,
но не обращаю на них внимания, и я смеюсь, и я спрашиваю себя,
что знает посторонний
если даже я сам зачастую не знаю, чего хочу...

В этой экспрессивной балладе с яркими нюансами все части складываются в идеальное целое. Исполнение и аранжировка сливаются в гармонии, которая венчает каждый великий хит артиста. В «En carne viva» звучит ряд интересных инструментальных вариаций, обновляющих звуковой репертуар певца, несколько закосневший в конце семидесятых. Новинкой является введение саксофона, а также ударника, и доминирование бас-гитары, что не уменьшает роль оркестровки.

Третья песня на пластинке называется «Por una tontería». Она поддерживает общий уровень. И также заслуживает высокого балла «Estar enamorado», исполненная жизнерадостности в своем светлом воспевании любви. Мы видим песню, где кажется, что певец сначала шепчет слова, чуть не декламирует их, а затем переходит к эпичности.

Хорошо легли на пластинку некоторые контрасты – как экскурс вдохновенного Мануэля Алехандро в музыку Анд, песня «Zuray-Zurita», предшествующая «En carne viva», давшей название диску. Это еще одна демонстрация исполнительской мощи Рафаэля, который поет эту песню так, словно кричит. Мелодии такого рода подходят его характеру, как перчатка руке.

Пластинка не дает нам никакой передышки. Она сверкает, в ней собраны не вещи, которые пора пустить на слом, а содержательные песни, в рамках легкой песни, нашедшей в Мануэле Алехандро одну из своих знаковых фигур на роструме корабля. Пусть слушатель остановится на «El amor» или «Qué tal te va sin mí?», которую записала также пуэрториканка Лусесита. Это любовь, которую возвысил голос Рафаэля, или любовь, которая, даже будучи утраченной, может вызвать позитивную меланхолию, когда возлюбленную спрашивают, как проходит ее жизнь.

Пластинка заканчивается нежностью песни «Pregunta a pregunta», диалогом ребенка с его отцом, и ритмичной «De México a California», где продолжается любовная тематика, но это любовь на расстоянии, так как влюбленные разделены границей.

В 1981 Шарль Азнавур дал в Испании цикл концертов, и он четко выразил свою позицию, оценивая Рафаэля как артиста. Он сказал Хосе Мигелю Ульяну в «El País»: «Мне больше всего нравится фламенко. И меня очень интересовала эпоха, когда пела Империо Архентина. Потом был долгий провал, пока не появился Рафаэль, ставший тем, кто по-настоящему открыл для испанской песни двери за рубеж. Он, как любой первопроходец, пожертвовал собой, чтобы потом блистали другие. Сейчас я вижу, что в Испании очень интересуются Хулио Иглесиасом. Мне он кажется потрясающим народным певцом. Я не сектант. Мне нравится Брассанс, Ферре и Нугаро, но я никогда не презирал исполнителей популярных песен».

Рафаэль достиг такого же статуса популярного певца, как Азнавур, несмотря на все невзгоды, смену моды, подножки, враждебность и презрительные взгляды некоторых прогрессистов. Хосе Мигель Ульян попытался объяснить этот феномен в рецензии на один из ее концертов, прошедших в «Florida Park» в начале лета 1980. Ульян был не только видным поэтом, он умел понимать популярную песню и разбирался в нюансах. Он придерживается иронического тона, но не упускает подробностей концерта артиста. Он обращает внимание на все, на его черный шейный платок, на его профессионализм, на то, что журналист Хесус Мария Амилибия находится среди зрителей и наслаждается пением, на песни, которые появляются и звучат в мадридской ночи, на все это заполненное музыкой время, которое вливается в Рафаэля, с его раскинутыми крестом руками и характерными движениями. Он отмечает поток его голоса и фиксирует каждый жест: раскинутые руки, лицо, прикрытое ладонями, момент, когда он опускается на колени, все позы бесконечного и артистичного певца. Среди всех песен его особое внимание привлекла «La cotilla», в которой Рафаэль отдает дань уважения Брелю. А «Como yo te amo», как говорит Ульян, оставила деревья в парке Ретиро без листьев. Свою великолепную рецензию хронист завершает таким образом:

«Остается еще много радости. Остались гитары, свободное время («pa mí, pa mí, pa mí (для меня, для меня)»), благодарность жизни, покалывание в бедрах, танцы («почти невозможно танцевать среди такого множества цветов»), грозный клюв пестрого ястреба, презентация оркестра, оргазм глубокого горла («Balada triste de la trompeta») когда он раскачивается, и это подчеркивают давно назревшие крики удовольствия: «Аааай! аааай! аааай!». Официант зажимает бутылку рома между ногами, чтобы иметь возможность аплодировать. «Маэстро, ты маэстро!» Это маэстро, сеньоры, который получает силы из аллергической слабости, воду из песка, и нектар из пронзивших его шипов. Он все еще тот же». («La alergía de Raphael en su heroica presentación». 1980)

Перевод А.И.Кучан
Опубликовано 27.01.2023

Примечания переводчика:

[1]  Рафаэль возвращается домой / Raphael vuelve a casa. 1979.

[2] Аллюзия на книгу Марселя Пруста «Беглянка» 

[3] Характерный имидж Жильбера Беко – галстук в горошек и рука около уха во время концертов .

[4] Франсиско Ибаньес (1934) - испанский певец и музыкант, никогда не сочинявший собственных текстов, но использовал стихи таких классических авторов, как Гарсия Лорка, Рафаэль Альберти и Мигель Эрнандес.

[5] Рамон Пелехеру Санчис (1940) - представитель исторического движения Новая песня (Nova Cançó), его текстам присущи глубокая философия и тонкий лиризм, они отличаются точностью и поэтичностью.

[6] Цитата из «Volveran las oscuras golondrinas…» Беккера.

[7] А также:

Мадрид. Рафаэль в Театре Монументаль /
Madrid. Raphael en Teatro Monumental
Actuación triunfal: «Raphael, veinte años en escena». 1980
Triunfal сampania de Raphael en tierras mexicanas. 1980  
20 лет на сцене. 1980 
Raphael en el Teatro Monumental (Madrid). 1980  
Raphael con "Veinte años en escena» en el Teatro Monumental (Madrid). 1980