Ряд 6. Они блистали
FILA 6. BRILLABAN
Los ídolos del ídolo
Если бы сам Рафаэль не признался, какими артистами он восхищался с юности (и даже с детства), мы, вероятно, никогда бы не смогли угадать их. По крайней мере, я. Я бы никогда не вышел ни на одного из них через такую сильную личность, как Рафаэль. Никогда. В его неповторимом стиле нет явных указаний, которые бы заставили меня думать, что он кому-либо подражает. Я думаю, что не существует никаких доказательств, которые бы оказались бесспорными. Рафаэль - артист, с имиджем которого связывают восхищение, даже вдохновение, но не подражание. Мне кажется, нет признаков, который бы выявили в творчестве Рафаэля влияние Элвиса Пресли, Пиаф, Беко, Синатры, Маноло Караколя, Лолы Флорес или его самой главной звезды, любимой с детства: Хуаниты Рейны. Она в течение многих лет была более или менее невидимой, игнорируемой среди имен, которые, несомненно, больше подходили, чтобы утвердить международное признание Эль-Ниньо, и мы обязаны Карлосу Эррере тем, что на открытии телепередачи «Las coplas» в 1989 стало окончательно явным, по свидетельству самого Рафаэля (не скупящегося на подробности и щедрого в его рассказе), до какой степени знаменитый певец следовал за Хуанитой Рейной на всех ее шоу: как на дебютах в Мадриде, так и на предварительных премьерах и пробах в Вальядолиде. Но восхищение Рафаэля Хуанитой Рейной заслуживает целого ряда в этой книге, отдельной главы. Она еще будет.
Анализ в целом кумиров Рафаэля обязательно требует, широкого видения его творчества, разворачивавшегося более пятидесяти пяти лет. Потому что на протяжении столь долгого времени не было только одного Рафаэля, неподвижного Рафаэля, постоянного, и, следовательно, неизменного. Рафаэль может быть каким угодно, но только не инертным. Рафаэль - это имя, в котором звучит мощное и пульсирующее биение сердца. Это Рафаэль, находящийся, как живой организм, в постоянной эволюции, в непрерывном артистическим развитии, неудержимый Рафаэль, который не прекращает пробовать себя в неизведанных трудностях, ставить новые цели, побивать собственные рекорды, следить за своим творческим ростом, справляться с проблемами, делая это тогда, когда они кажутся уже непреодолимыми. Рафаэль не остановился на том, что он «тот же», он не удовольствовался «тем же». И, тем не менее, он также является «тем самым», он продолжает оставаться «все тем же». Называться «Рафаэлем» - это словно быть «вином по происхождению», качество которого и специфический вкус характеризуют его на протяжении нескольких десятилетий. Поэтому следует сначала прояснить, в каких временных рамках могут стоить труда эти почти бесполезные усилия по поиску сходства Рафаэля с другими исполнителями, которые ему предшествовали. Конечно, я исключаю все этапы его завоевания международного признания, когда разномастная публика многих стран (некоторые с заметными культурными отличиями, как Россия или Япония) одобрила его как величайшего и абсолютно оригинального артиста. Это то, о чем сказал его менеджер Пако Гордильо, очень объективный и беспристрастный по отношению к его протеже, сказал так, будто он назвал самую вескую причину, заставившую его решиться изменить свою профессиональную судьбу и взяться за авантюру - воплотить в жизнь мечты юноши, сказал, словно с лихвой оправдывая свою непоколебимую веру в этого парня, которого он увидел, когда тот репетировал в академии его отца, маэстро Гордильо: «Нет в мире артиста, который сделал бы то, что делает Рафаэль». Он в нескольких словах выразил то, что после Гордильо одним-единственным словом будут говорить миллионы людей так, будто это неотъемлемая фамилия Рафаэля, или, во всяком случае, синоним его имени; это то слово, которое с изумлением повторяли во многих странах, чтобы охарактеризовать его после просмотра его концертов: УНИКАЛЬНЫЙ. Если и стоит задаваться таким вопросом и докапываться до минимального сходства Рафаэля с кем бы то ни было, то этот отдаленный шанс нашелся бы в начале, на самом малоизвестном отрезке его долгого пути, поэтому сей вопрос представляется мне (мне, по крайней мере) излишним с того момента, когда вечный искатель, которым является Рафаэль, сумел, с огромный риском и жертвами, добиться того, что он хотел получить в сложном мире шоу-бизнеса, и воплотил в реальность все, что он задумал, начиная с того, что в решающую ночь на среду, 3 ноября 1965, он заставил публику сесть в кресла театра Сарсуэлы, и ему удалось распахнуть тяжелые двери в эпоху, в которую мы перестали танцевать под современных певцов, после того как Рафаэль на собственном и ставшем первым примере научил нас слушать их.
Но тогда, когда он начинал петь, в его самом начале, походил ли Рафаэль на кого-нибудь?
Это неизбежно, что каждый раз, когда новый певец заявляет о себе, самой естественной реакцией публики будет сравнить его с другим, предшествующим певцом, начать искать сходство (каким бы слабым оно не было) с кем-нибудь уже знаменитым, что может дать представление о том, как поет тот, кто только что ворвался на эстраду. Это не более чем простой метод, к которому обычно прибегают люди, чтобы сориентироваться, удобный способ приблизительно объяснить стиль новичка. Произошло ли так и с Рафаэлем, нашли у него сходство с кем-то, напомнил он других певцов? Был ли несравненный Рафаэль всегда таким несравненным?
Все мы - дети нашего времени. Никто не появляется на свет в чистом виде, изолированно, не подвергаясь ничьему влиянию. Рафаэль тоже. И я даже осмелюсь сказать, как Борис Эйсагирре, что ощущение этого воздействия и стремление воспроизвести его не должно быть почему-либо обязательно негативным или достойным осуждения фактором. Почему это должно быть так? Что плохого в том, что мы, род людской, много раз и многим вещам научились благодаря тому, что смотрели друг на друга? Можно ли бросить нам в лицо обвинение в том, что зов нашего призвания заставляет нас восхищаться как раз теми, кто показал нам пример, как реализовать его? Желание делать то, что нас поразило в других - это не обязательно недостаток личности, а компас, который ориентирует ее и определяет ее развитие. Если бы я не верил в это, то что бы я тогда думал о Рафаэле всякий раз, когда он создавал свои версии чужих песен – при том, что в его карьере они были достаточно многочисленными? Но он наложил на них свой характер и темперамент, порой доходя до такой крайности, что улучшал и даже превосходил исходные записи, как было в песне «Somos», непревзойденной настолько, что ее композитор Марио Клавель позволил себе утверждать, что Рафаэль был ее лучшим исполнителем, и, к тому же, он записал ее со всей возможной велеречивостью под симфонический аккомпанемент. Многие песни, холодные в исполнении других певцов, познали должную страсть в исполнении Рафаэля. Это специалист, делающий теплыми множество зим.
Когда Рафаэль начал петь, вместе с ним начались также сравнения. Некоторые тогда говорили, что он напоминает исполнителя песни про часы Лучо Гатику*. Другие - что его голос имеет что-то общее с голосом Антонио Прието, певшего о белой сияющей невесте**. Даже когда его карьера уже сильно продвинулась, в конце шестидесятых, испанский журнал «Mundo Joven», разворошив дело старого певца по имени Антонио Амайя (который никогда не был фигурой первого плана), запустил со своей обложки утверждение, что Амайя был, ни больше и ни меньше, учителем Рафаэля, тем, у кого он копировал свои жесты и стиль исполнения. И это привязалось к нему, привязалось с той самой обложки, да еще как привязалось. Молодые рафаэлисты того периода, когда президентом клуба его поклонников была легендарная Марибель Андухар, подняли шум, они восстали против репортажа, который им показался неприемлемым, который они восприняли, как оскорбительное сравнение, как недопустимый выпад против оригинальности и собственного стиля Рафаэля.
Для того, чтобы сегодня понять полемику вокруг этого вопроса, необходимо вообразить себя в обстановке того времени пыла и страстей, присущих той эпохе, а также понять, что великое искусство уже само по себе всегда становится предметом обсуждений и даже ссор и дебатов, вспыхивающих между сторонниками и противниками.
Для того, что принять это с наибольшей легкостью и без каких-либо помех, нет ничего лучше, чем быть жителем Севильи, привыкшей к двойственности - города, который разделяется на два берега, Севилью и Триану; на две футбольные команды, Betis и Sevilla; города, который выбирает между двумя образами Девы Марии, La Macarena и Esperanza de Triana, или между двумя тореро, Хоселито и Бельмонте... выбирает даже между двумя праздниками, Страстной неделей и Ярмаркой-ферией.
Мое мнение таково, что в этой жизни совпадать - это не подражать. Каждая эпоха в каком-то смысле является коктейлем, на который две дамы неожиданно пришли в одинаковых нарядах. Но такое же платье не означает, однако, такой же элегантности. Есть одна вещь, которая называется личной печатью. Сразу приходящий в голову пример - что тысячи мужчин забрасывают на плечо пиджак. Но никто не делал этого так, как Рафаэль; он делал это не лучше и не хуже, но как Рафаэль. Точно так же сотни людей могут купить одинаковые костюмы, такие же брюки... но есть женщины, которые в джинсах кажутся одетыми в норковое манто, и есть другие - те, что надев норковое манто, выглядят так, будто разгуливают в джинсах.
Личность Рафаэля пронизывает его всего. Даже самые ожидаемые для любого человека жесты у Рафаэля становятся уникальными. Яркое подтверждение: когда, прощаясь с публикой после исполнения песни «El tamborilero», он показывает, будто играет на воображаемом барабане, он делает это с очень своеобразным отведением рук в сторону правого бедра, как будто барабан висит на этой стороне, а не впереди, чего можно было бы ожидать от любого человека; это логически пришло бы в голову нам, большинству, если просто вспомнить о самом привычном способе, каким надевает барабан музыкант оркестра на параде. Ну а Рафаэль - нет, Рафаэль выбивает в воздухе дробь с собственным брендом.
И другой, действительно интересный пример, доказывающий, что Рафаэль умеет уйти от любых стереотипов, находится в его версии песни «Cuando calienta el sol». Это одна из первых его записей, когда он был едва известным певцом, но уже нацелился на свой стиль, зная, как создать свое собственное пространство, которого не существовало в музыке, но которое он будет творить для себя. Оркестровое введение к «Cuando calienta el sol» и спираль скрипок почти точно совпадают, намеренно или нет (этого я не знаю) с песней Лучо Гатика «Contigo al fin del mundo». Но этот промах станет безразличным Рафаэлю, как только он начнет петь, освобождаясь от подражания, поставленный на место и защищенный его мощной индивидуальностью. Это то, что в других случаях будет происходить с ним на протяжении всей его карьеры каждый раз, когда он станет пережидать оркестровое введение к песням, которые он разделяет с другими исполнителями, таким, как «Ma vie», «Si supieras», «Como yo te amo», «Procuro olvidarte», «No me puedo quejar», «Comiénzame a vivir» и т.п. Нет никаких бросающихся в глаза (или в уши) доказательств, когда бы то ни было изобличавших Рафаэля, который бы копировал кого-то, Рафаэля-подражателя. Наоборот: как всем известно, это Рафаэля тысячи раз имитировали юмористы, эстрадные комики, актеры и даже поклонники, которые дошли до того, что превратили подражание ему в свой modus vivendi (лат. образ жизни), сделав профессией копирование Рафаэля, устраивая перед публикой свои выступления, где они исполняют хиты великого артиста. Эти подделки представляются мне своего рода удивительным «вытеснением», которое подтверждает все те явления, что без каких-либо ограничений охватывает этот социальный феномен, каким является Рафаэль. В значительной степени они не перестают быть в некотором смысле данью уважения, которая заставляет меня вспомнить точку зрения Рафаэля на подобные случаи: «Имитируют только то, чем восхищаются». И это восхищение так велико, что некоторые довели его до крайности, находя в нем утешение и забывая, что они в действительности не стали тем, кем хотели бы стать, и что им бы хотелось быть Рафаэлем. Они оказались способными признать отказ от своей собственной творческой личности, по крайней мере, от ее поисков и возможностей, чтобы откровенно сдаться перед единственным артистом, который бы компенсировал им то, что они никем не стали. Мне они кажутся очень честными певцами. С многочисленными заявлениями о своих кумирах Рафаэль ушел, оставив разрозненными фрагменты головоломки, которые надо собрать. Один из них находится в вышедшем в 60-е годы журнале «Mundo Joven», на обложке которого он изображен во время бритья: это фраза «У меня не было учителей». Великое искусство Рафаэля заключается прежде всего в том, что он искал и нашел позицию, где он становится неповторимым. Он был бесспорным создателем музыкального и художественного пространства, которое не существовало, но возникло с его приходом. Как сказал Пеман, «Рафаэль – это голос, который подглядывает сам за собой».
Пепе Фуэртес
20.11.2017
Перевод А.И.Кучан
Опубликовано 21.11.2017
Примечания переводчика:
* Намек на песню Лучо Гатика (чилийский певец и актер, род.1928) «El Reloj» (1960): - Reloj no marques las horas – Часы, не показывайте времени, если нет моей любимой.
** Намек на песню Хуана Антонио Эспиносы Прието (чилийский певец и актер,1926 -2011) «La novia» (1961): Blanca y radiante va la novia - Белая и сияющая невеста следует за любящим женихом.